Сага о Гудрид - Сивер Кирстен А. (читать книги бесплатно полностью без регистрации txt) 📗
Эмма показала Гудрид большой пятнистый гриб.
– Их можно есть…
Но Торкатла схватила Эмму за руку, прежде чем Гудрид успела что-либо ответить.
– Что за глупости! Люди не едят их. Даже скот не польстится на такое.
Черные глаза Эммы вспыхнули.
– Но мох тоже не годится для людей, однако вы постоянно едите его.
Торкатла побагровела, и Гудрид поспешно сказала:
– Потом ты расскажешь нам о грибах, Эмма. А сейчас будем запасать только то, что едят все.
Про себя она подумала, что через пару месяцев ей трудно будет нагибаться. Уже и теперь она чувствовала шевеление младенца в своей утробе. Однажды ночью она взяла руку Карлсефни и положила себе на живот, чтобы он почувствовал, как шевелится их дитя, которое словно потянулось к широкой ладони отца… И на следующий день Карлсефни принялся мастерить люльку, украсив ее резьбой.
Однажды Гудрид с другими женщинами собирали ягоды, как вдруг в небе появилась стая больших белых птиц, и воздух наполнился криками и хлопаньем крыльев. Множество белых гусей летело на юг. Они словно служили предупреждением о близящейся зиме, и на следующий день начался такой снегопад, что Гудрид не могла разглядеть даже ближайший к ним остров. Скот спешно загнали под навес, а люди собрались в доме, занимаясь каждый своим делом. Они надеялись, что снежная буря будет недолгой, а съестных припасов хватит на всех.
Однако мороз сковал землю, и сделалось невозможно охотиться или ловить рыбу. Мужчины носили в дом сухую траву и мох для скота, и Гудрид с остальными женщинами подавали на стол мужчинам все меньше и меньше вяленого мяса и рыбы, почти ничего не оставляя себе.
В один погожий солнечный день ветер утих, но Карлсефни и Тор-бранду пришлось пробиваться к мысу через огромные снежные сугробы. Гудрид увидела, что они поздно вернулись домой – уставшие, понурые. Она ужаснулась, заметив, что они тащат за собой какой-то темный мешок. Может, кого-то ранило или человек этот уже умер.
Фафни и Пилеснюти с лаем бросились к людям, приближавшимся к дому, выгнувшим спины, вроде гусениц на стебельке, чтобы не провалиться в сугроб. Собаки лаяли так отчаянно, что остальные высыпали на двор, и Гудрид бросилась навстречу Карлсефни. Она с облегчением вздохнула, поняв, что охотники тащат самку гренландского тюленя: голова ее волочилась по снегу, и по брюху было заметно, что в ней – детеныш. Похоже, самка была убита охотниками, а не сдохла сама, потому что когда Карлсефни сделал первый длиный надрез и отделил толстый слой жира от темно-красного мяса, вокруг тюленихи стояло облако пара, а собак отогнали подальше от лакомых кусочков.
Детеныша достали и зажарили целиком к ужину, а сердце Торхалл сын Гамли отдал Гудрид. С неожиданной серьезностью на угрюмом лице он произнес:
– За каждого ребенка, которого носила под сердцем моя жена, я давал ей сердце неродившегося тюленя. И все наши дети росли крепкими и здоровыми, словно маленькие тюлени. Того же я желаю и вашему ребенку, Карлсефни и Гудрид дочь Торбьёрна.
Карлсефни поблагодарил его и подарил ему с пальца серебряное кольцо. Гудрид так была занята приготовлением пищи, что только когда легла спать вдруг вспомнила, что ни разу не попробовала ее. Голод – лучшая приправа, как говорят старики. И она с облегчением подумала, что удача пока еще сопутствует им.
Когда фьорд покрылся льдом, люди отправлялись на охоту каждый день: они караулили тюленей, сотнями плывших на юг. Приносили они домой и полные мешки кречетов, убитых на островах. Когда слегка теплело, они выпускали пастись скот, посыпая загон новым песком. Но потом снова холодало, и животные опять возвращались под крышу.
На пир середины зимы в доме Карлсефни собрались гости: сидя за столом, они обсуждали, куда им направиться летом. Они продолжали чувствовать себя уверенно. Никаких скрелингов тут не было и в помине. Люди успели славно похотиться на первых моржей, сложив в амбаре их клыки. А под потолком были подвешены моржовые шкуры для просушки. Неизвестно, кто первый заговорил об этом, но вскоре все хором повторяли, что к следующему пиру они будут пить виноградное вино, поднимая чаши дома, в кругу родных и близких.
Когда на льду появились первые детеныши тюленей, люди наконец насытились, добыв к тому же мягкие белые шкуры. Гудрид шила будущему ребенку чулки и одежку из тех шкур, что подарил ей Валь, а из тонкой шерсти – маленькие рубашечки.
К лету она стала такой толстой, что казалась, вот-вот лопнет. Когда до женщин доходила очередь мыться в бане, Гудрид посматривала на гладкую, блестящую кожу своего огромного живота, и ей казалось чудом, что внутри у нее – настоящий человечек с ручками и ножками. Ей было тяжело садиться, а когда она лежала, то никак не могла найти удобное положение. Но жаловаться она не осмеливалась, ибо опасалась навлечь на себя злых духов, которые отберут у нее ребенка.
В канун середины лета лед тронулся в устье бухты, и влажный южный ветер повеял весной и новой жизнью. Гудрид чувствовала, что близится время рожать. Однажды она пошла проверить, достаточно ли тепло в ее маленькой спальне, и попросила Эмму принести сухого мха. Рабыня испуганно взглянула на нее и поспешила выполнить все, что ей было велено.
Когда к ужину в дом вернулся Карлсефни, Гудрид подала ему миску для умывания и сказала:
– Мне кажется, что сегодня родится наш ребенок, Торфинн.
Он перекрестил ее и ответил:
– Пусть будет так, как нам суждено.
– Как ты думаешь, если мы оба крещеные, ребенка тоже можно будет считать христианином?
– Конечно, мы сразу же совершим над ним крестное знамение. А когда наступит подходящее время, мы найдем священника, чтобы он крестил его по всем правилам.
Сев за стол, Гудрид почувствовала первые схватки, а когда люди насытились, она подозвала к себе Торкатлу. Служанка, обычно такая говорливая, притихла. Молча, неслышно подготовила она ложе для роженицы и люльку. И ее спокойствие распространилось на Гудрид.
Арнейд и Гуннхильд держали Гудрид во время родовых схваток, а Эмма сидела перед ней на корточках, бормоча что-то на своем языке и крестясь. Взглянув на рабыню, Гудрид вдруг осознала, что та в молодости была, наверное, очень красива.
Бедная крошечная девочка, умершая на Песчаном Мысе, словно проторила дорогу для следующего ребенка, и роды проходили легко и безболезненно. Так сказала Торкатла, когда она пошла сообщить Карлсефни, что у него родился сын. Гудрид казалось, что она провела на подстилке из мха целую вечность; все внутри у нее болело, но заботливые руки приняли ее ребенка, не повредив его головки. Когда все благополучно закончилось и она опустилась на покрытую шкурами и коврами постель, ей почудилось, что она будто бы завершила большую, тяжелую стирку.
Эмма протянула ей ребенка, и в этот миг в комнатку вошел Карлсефни. Упругое тельце младенца оказалось неожиданно тяжелым. Гудрид жадно всматривалась в сморщенное, красное личико сына, и синие глазки его серьезно взирали на мать. Ребенок схватил в свой крепкий кулачок ее указательный палец. На глазах у Гудрид показались слезы, и она со смехом сказала Карлсефни:
– У нас родился сын. Ты хочешь дать ему имя?
– Хочу.
Карлсефни наклонился и взял у нее ребенка. Он быстрым движением отвернул покрьшало, чтобы убедиться, что тельце ребенка без изъянов, а потом, завернув сына в край своего плаща, встал и показал младенца всем остальным, кто уже теснился у входа в спальню.
Торкатла протянула ему чашу с водой, и Карлсефни погрузил в нее пальцы, окропил водой личико ребенка и сказал:
– Как мой отец Торд принял меня при рождении, и как его отец Снорри принял его самого, так и я ныне принимаю тебя на руки и нарекаю тебя Снорри сыном Торфинна. Пусть удача и слава сопутствуют тебе в жизни. Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
Он перекрестил ребенка и собрался уже отдать его Гудрид, как вдруг вперед вышел Торбранд сын Снорри. В руках у него был шлем, до краев наполненный морской водой, и он воскликнул:
