Строговы - Марков Георгий Мокеевич (бесплатные полные книги txt) 📗
Никогда еще не видела Анна мужа в таком мрачном, подавленном состоянии. Против переезда в село она больше не возражала.
Дед Фишка, узнав о решении Матвея, совсем упал духом. В течение нескольких дней он молчал и лишь изредка бросал на Матвея из-под насупленных бровей сердитые взгляды. Наконец он решил серьезно поговорить с племянником.
– Что же, выходит, прощай и тайга, и охота, и клады? – начал он, выбрав момент, когда Агафья и Анна ушли из дому. – Мужиком земляным теперь заделаешься?
– Выходит, что так, – недовольно буркнул Матвей.
– А не лучше ли, Матюша, на Юксу перебраться, а? – сразу меняя тон, заговорил дед Фишка, и в голосе его послышались теплые нотки. – Завели бы там новую пасеку, охотились бы, почитай, круглый год! А может, посчастливилось бы и… – Но достаточно было ему коснуться заветной мечты, как он вспомнил об испытанном осенью унижении и стал на чем свет стоит клясть Зимовского, призывая на него все кары, небесные и земные.
Когда Матвею надоело слушать его заклинания, он сказал:
– Не то, дядя, говоришь.
Старик вспылил на Матвея, – кажется, первый раз в жизни.
– Как «не то»? По-твоему, отдай тайгу Зимовскому, а сам, нычит, как знаешь? Ты что, Матюша, в уме или рехнулся?
– Что Зимовской! Разве дело только в нем? Доведись ему найти что-нибудь, так мигом нагрянут всякие прибыткины и Кузьмины. Тут надо бить наверняка, всех разом. Народ надо против них поднимать. Вот о чем я.
Матвей произнес это твердо, как давно продуманное и раз навсегда решенное.
Дед Фишка взглянул в постаревшее лицо племянника. Нет, племянник не отступит от тайги, не из таких он. Матвей замышлял что-то новое и грозное.
6
В Волчьих Норах Матвей купил полуразвалившийся пятистенный дом с обветшалой надворной постройкой. К весне Строговы перебрались туда со всем скарбом.
Пришлось обратиться к обществу с прошением о выделении пахотной земли и лугов. Староста собрал сход. Строго соблюдая стародавний обычай, Матвей поставил ведро водки. Мужики пили, похваливали Матвея, желали ему счастья на новом месте, вспоминали щедрого, добродушного Захара.
Только один Евдоким Юткин не прикоснулся к водке. Недоволен он был зятем, Матвей поступил наперекор его желаниям. Евдокиму хотелось, чтоб Матвей выпросил себе надел рядом с его землей. Но Строгов понял, куда клонил тесть. Быть работником Юткиных Матвей не собирался. Анна была тоже против этого.
Мало-помалу начали обживаться на новом месте.
К Матвею потянулись мужики. Шли они с самыми разнообразными нуждами. Одному неправильно подати начислили, другого оштрафовали за потраву лугов, о которой он ни сном ни духом не ведал, на третьего взвалили непосильные мирские работы, от которых выгода одному старосте.
– Посоветуй, Захарыч. Ты все ж таки в городе живал, грамоту, не в пример другим, знаешь. Да и нужда тебя, сказывают, тоже поодаль не обходит, – говорили сельчане Матвею.
Он давал им советы, а многим собственноручно писал прошения. Но всякий раз при этом Матвей говорил, что прошениями не добиться мужикам лучшей доли.
По воскресеньям на завалинке пятистенного дома Строговых собирались мужики со всего села. Матвей охотно вступал с ними в разговор, рассказывал о городских событиях, о расстреле рабочих в Петербурге, о крестьянских волнениях в России, о революции, в которой рабочие и крестьяне должны идти рука об РУКУ.
Не по нраву все это пришлось Евдокиму Юткину. Замышлял он в недалеком будущем открыть торговлю и, будь зять покорным, пристроил бы его в этом деле за главного.
– Эй ты, Захаркин сын, долго с гольтепой водиться будешь? – кричал пьяный Евдоким перед домом Строговых.
Матвея это не обижало, и, к изумлению Анны, он хохотал над тем, как беснуется Евдоким Юткин.
Чем глубже входил Матвей в деревенские дела, тем сильнее охватывало его желание схватиться с богачами.
Все крепче и крепче Евдоким Юткин и Демьян Штычков притесняли волченорцев. При расчетах за работу на мельнице Демьян Штычков бессовестно обсчитал солдата-инвалида Мартына Горбачева. Мартын бросился с жалобой к сельскому старосте Герасиму. Степенный староста выслушал инвалида-фронтовика, но заступаться за него отказался.
– Ты, Мартын, и за это скажи спасибо. Какой из тебя теперь работник? Звание одно.
Мартын приподнял костыль и хотел было ударить им старосту, но, вспомнив о своих ребятишках, молча повернулся и вышел. Качаясь на костылях, он направился к Матвею Строгову.
Матвей копался во дворе.
– Я к тебе, Захарыч. Помоги.
Сели у амбара, закурили.
– Заработал я у Демьяна двадцать пудов хлеба, – начал рассказывать Мартын. – Ну, пришел получать, а он, сукин сын, даст только десять. Я говорю: «Еще десять полагается». А он: «Это потом. Уродится хлебушко ноне – дам». – «Ну, а если не уродится?» – «Тогда, говорит, не прогневайся, Мартын, мы тем кормимся». Сколько ни просил, так-таки фунта не прибавил. У старосты был, тот и слушать не хочет. Что ты будешь делать с такими кровопивцами?
Матвей слушал Мартына, чувствуя, как сердце наливается злобой, и вдруг вскочил.
– Пойдем к Демьяну!
Ему давно хотелось встретить Демьяна лицом к лицу, но тот всячески избегал этого. Матвей понимал, что Демьян продолжает ненавидеть и бояться его. На это он и рассчитывал, вступаясь за Мартына.
Через несколько минут они подходили к дому Штычкова. Первой их заметила мать Демьяна и, должно быть, предупредила сына. За окном мелькнуло испуганное лицо Демьяна. Он встретил гостей на крыльце почтительным поклоном.
– А, Матвей Захарыч, Мартын Дементьич, милости просим! – загнусавил Демьян, стараясь изобразить приветливость на лице.
– Грушка! Принеси из горницы стулья! – сказал он девке-работнице, когда Матвей и Мартын вслед за ним вошли в прихожую, передний угол которой был заставлен иконами.
Девка принесла табуретки.
– Стулья неси! – крикнул Демьян.
Девка бросилась в горницу. Мартын толкнул в бок Матвея: «Вот, дескать, с каким почетом нас принимают».
Короткий, почти квадратный в груди, Демьян засуетился, двигая стулья и стараясь не встречаться с колючими зрачками Матвеевых голубых глаз. Разговор завязался сразу.
– Нам сидеть, Демьян, некогда. Не крутись юлой, – проговорил Матвей жестким голосом.
Догадавшись, что мужики настроены решительно, Демьян засуетился еще больше.
– Чайку выпьем, водочка с масленой осталась. Великим постом не пью, да уж с такими гостями… Грушка! Поставь самовар.
Но вместо ответа на приглашение Матвей сказал тем же неприветливым, жестким голосом:
– Ты что же, Демьян, мужика обсчитываешь? Что он, за спасибо тебе работал?
Демьян поднял руки.
– С какой стати, Захарыч! Али я нехрещеный? Честь по чести рассчитались. Я, видишь, толковал, не обождет ли он до нового урожая. А ты, Мартын, ябедник! – Голос Демьяна вдруг зазвучал по-хозяйски желчно и зло.
Мартын стукнул костылем.
– Тебе, Демьян, можно не ябедничать. У тебя на дворе чего-чего нет! А все нашими руками добыто.
Демьян позеленел от гнева и прошептал со злостью:
– Приезжай на коне. Так и быть, все отдам.
Обрадованный таким оборотом дела, Мартын в тот же час взял у Матвея лошадь и поехал к Демьяну, чтобы получить вторую половину заработанного хлеба. Не тут-то было. Демьян успел укатить на мельницу. Мартын погнал лошадь туда же. На мельнице Демьян стал при всем народе отчитывать инвалида за «неблагодарность». Мартын сначала сдерживался, молчал, потом стал отвечать, и, слово за слово, возникла ссора. Когда же Демьян издевательски предложил (уж так и быть, ради Христа) отвесить еще пудика два муки вдобавок к полученному, Мартын, бледный с трясущейся губой, вышел к помольщикам, съехавшимся из разных деревень, и обратился к ним с речью:
– Мужики, помогите правду отстоять у живоглота! Заработанное не отдает, измывается… А что я могу с ним сделать? Я, вот видите, – он показал на деревяшку, прикрепленную к обрубку ноги, и покачнулся, – половину себя на фронте оставил, а он тут наживался да брюхо себе наращивал…
