Строговы - Марков Георгий Мокеевич (бесплатные полные книги txt) 📗
– Выходит, что рабочему и крестьянину одна в жизни дорога: бороться за новые законы и порядки в нашей стране. А вот находятся люди, которые говорят, что никогда мужик не пойдет вместе с рабочим. И нам это очень нужно знать теперь, когда для рабочих-революционеров наступили тяжелые дни. Может, вы, мужики, не в пример рабочим, живете лучше, может, и впрямь вам нет никакого расчета ввязываться в борьбу? Давайте-ка вот откровенно, по душам, поговорим об этом.
Все зашевелились, заговорили вразнобой, перебивая друг друга:
– Худо живем, что и говорить!
– Надо бы хуже, да некуда!
– Последнего телка за подати тянут!
– Подати – еще не все! Свои живоглоты кабалой задавили.
– Работаешь будто на себя, а подсчитаешь, выходит – на Евдокима Юткина.
Разноголосый шум продолжался до тех пор, пока Матвей Строгов не приостановил его:
– Давайте, мужики, говорить по очереди, что ль. А то у нас, как у баб… Ну, Мартын, начинай, говори.
Схватившись за костыли, Мартын стал подыматься на ноги. Мужики замахали на него руками.
– Сиди, Мартын, чай не перед миром шапку ломать.
Мартын сел на солому, заговорил:
– Моя жизнь, мужики, вся у вас на виду. Всю жизнь бьюсь, а из нужды не вылажу. Когда война с японцами началась, говорили: вот отвоюем – и будет народу полегчание в жизни. Ну вот, отвоевали. Где же это полегчание? Конечно, кое для кого не только полегчало, совсем даже легко стало жить. Вся работенка – долги взыскивай да барыши подсчитывай, спи до отвала да пузо отращивай. Погляди-ка вон на Демьяна. Раздулся за войну, вонючий клоп! А наш брат опять голодай. Положили на этой войне народу тыщи. За кого? За царя? А что мне от него проку?! Ногу вот отняли, а платят за нее копейки. Был у нас в роте один фабричный из Москвы, Максимов по фамилии, так он мне прямо говорил: «Ты, Мартын, как ни воюй, ничего для своей мужицкой жизни не навоюешь!» И правда его вышла: живоглоты и раньше на нашем поте жирели, а теперь последнюю кровь сосут. Я так думаю, мужики, – закончил Мартын, – без борьбы нам эту постылую жизнь не перевернуть. Зовут нас фабричные к себе, в одну шеренгу с ними, стало быть, встать. Правильно! Всем миром будем держаться – никто против нас не устоит. Я хоть и на одной ноге, а еще повоюю за новую жизнь!
От слов Мартына Горбачева еще больше заволновались мужики.
Просидели они в балагане у Матвея до потемок. Каждый говорил по два-три раза.
Еще когда только мужики начали собираться в балаган, Матвей наказал деду Фишке выйти и посматривать – не появится ли на полях какой-нибудь ненужный человек. Дед Фишка вначале не понял – зачем это надо, а когда Матвей шепнул ему, что Беляев из беглых, старик проворно выскочил из балагана и зоркими охотничьими глазами стал озирать поля.
Всю беседу Беляева с мужиками он выслушал, привалившись к соломенной стенке балагана.
3
Из года в год в Волчьих Норах нового урожая ждали, как избавления от голода.
Старые пашни, никогда не отдыхавшие от посевов, быстро истощались, а разрабатывать новые было нелегко.
Первый обмолот приходилось начинать, когда хлеб еще зеленоват, зерно не вызрело и крепко держалось в колосе.
Евдоким Юткин и Демьян Штычков сами выезжали на мельницу. Мужиков они встречали, как дорогих гостей, на плотине возле моста. За размол одного пуда ржи оставляли в своем закроме восемь, а то и десять фунтов муки. Мужики ругали Евдокима с Демьяном на чем свет стоит, а на мельницу все-таки ехали. Но в этом году, в самый разгар страды, подвоз на мельницу вдруг прекратился. Не зная, что и предположить, Евдоким послал Демьяна разузнать, в чем дело.
Демьян долго бродил по селу. Улицы пустовали, и только старики и старухи с малыми ребятишками сторожили избы и дворы. Демьян собрался ехать обратно на мельницу, ничего не узнав, но увидел в окне Анну Строгову.
Уже темнело. Анна сидела у раскрытого окна и что-то толкла в чугунной ступе тяжелым пестом. Дома, очевидно, никого, кроме нее, не было.
Демьян воровски оглянулся и юркнул в калитку.
Когда он появился на пороге, Анна вскочила, испугавшись. Демьян несмело поздоровался. Пригласив, ради приличия, гостя присесть, Анна снова взялась за работу.
Крепкий и тяжелый, как сукастый лиственничный кряж, Демьян не спеша опустился, придерживаясь за стол короткопалой рукой.
– Ты что толчешь, Анна Евдокимовна?
– Смешно сказать, муку на квашню готовлю. Да разве я одна? Все бабы этой нуждой мучаются. – Она хотела засмеяться, но в уголках ее глаз блеснули слезинки, и она, скрывая их, наклонила голову.
Демьян широко расставил ноги и, упираясь руками в колени, проговорил:
– Чудаки! Пошто на мельницу-то не едете? Ай родной отец не мельник?
– А это уж ты говори с нашими мужиками. Сами не едут и нас не пускают.
– Отчего?
– Не хитри, Демьян, будто не знаешь? За помол дорого берете. Вы с моим батей тоже… Вместо сердец-то жернова в себе носите. Нет чтоб народу подешевле уступить. Все так и порешили: будем зерно в ступе толочь, а обирать себя не дадим.
Демьян по-бабьи всплеснул руками: экая прыть появилась у волченорских мужиков!
– Приедут! Куда им деваться, – засмеялся он и, благодарный за то, что Анна ему сказала, проговорил: – Брось, Нюра! Я тебе сегодня же ночью мешок муки притащу.
Анна решительно замахала руками.
– И не думай, Демьян! Матюша наказывал даже у бати ни одного фунта взаймы не брать.
– Я тебе не взаймы – так, без отдачи дам. Эх! Картина ты моя любезная! – Демьян вскочил с табуретки, вплотную подошел к Анне и зашептал: – Ты за меня, Нюра, держись. За меня! Матюха твой, мужицкий заводила, скоро без штанов останется. За меня держись…
«Господи, да он опять за старое! За семена раз хотел купить, теперь за муку», – поду мала Анна.
Чувствуя, что задыхается от крутого запаха пропотевшей Демьяновой рубахи, она вскочила, толкнула его и крикнула:
– В любовницы покупаешь? Не продажная!
В этот толчок было вложено столько скрытой силы, столько в нем было ярости, что тяжелый, кряжистый Демьян полетел на середину прихожей и растянулся на полу.
Первый раз в жизни Демьян видел Анну такой. Страшна и необузданна была она в гневе. Боясь, что она может запустить в него чугунным пестом, он попятился к порогу. Анну трясло, точно в лихорадке. Щеки ее пылали, и тонкие губы вздрагивали.
– Я пошутил, Нюра. Свят бог, пошутил, – робко начал оправдываться Демьян.
– Пошутил! – вскрикнула Анна. – А с Устинькой тоже шутил? Ксюху сильничал – тоже шутил? Топилкиных разорил – тоже шутил? Эх, да что там! От твоих шуток людям петля!
Демьян стоял обескураженный и думал только о том, как бы выручить свой картуз и уйти подобру-поздорову. Но Анна продолжала кричать:
– Мартына Горбачева кто по миру пустил? Ты! За семена кто купить меня собирался? Ты! Ты враг мне по гроб моей жизни. Иди!
Анна рванулась к ступе, намереваясь взяться за работу. Демьяну показалось, что она сейчас схватит чугунный пест и бросится на него.
Он поспешно толкнул дверь и выбежал во двор. Анна взяла с лавки Демьянов картуз, подойдя к окну, крикнула:
– Картуз, хозяин, прими!
Картуз упал на землю и покатился, словно колесо, под гору. Демьян как-то по-старчески затрусил вслед за ним, неловко пытаясь короткой, толстой ногой придержать его.
Анна, захлопнув окно, снова взялась за пест.
Однако работать она уже не могла. Руки ее дрожали. Она отложила пест и зачем-то пошла в горницу, быстро вернулась, но в ту же минуту опять направилась туда.
Не находя себе места, она ходила взад и вперед по дому, сама того не замечая.
«И как это раньше тянуло меня к Демьяну? – думала Анна. – Всю жизнь он надо мной изгалялся, а я ровно слепая была. Матюшу хотел убить, пять лет без него проходу не давал, богатством соблазнял».
Испытывая новый прилив ненависти к Демьяну и чувствуя, как вместо покоя ее охватывает еще большее волнение, она подошла к рукомойнику и, обливая водой голову, сердито ворчала:
