Спартак - Джованьоли Рафаэлло (Рафаэло) (книги онлайн .TXT) 📗
— А откуда вы сейчас идете?
Спартак замялся было, но тотчас ответил самым естественным тоном:
— С куманской виллы нашего господина: сопровождали груз драгоценной утвари. Возим ее туда со вчерашнего дня.
— Хорошо, — ответил Попилий после некоторого раздумья.
Вновь наступило молчание, и опять его нарушил центурион, спросив гладиаторов:
— А вам ничего не известно о восстании? Ну, о том, что затеяли в школе Лентула?
— А что же мы можем знать? — самым наивным тоном ответил Спартак, словно услышал совершенно непонятный для него вопрос. — Если буйные и дерзкие ученики Лентула и решились на какое-нибудь сумасбродство, они, конечно, не станут нам рассказывать об этом, ведь они завидуют нашему счастью. Нам-то очень хорошо живется у нашего доброго господина.
Ответ был правдоподобен, и Спартак говорил так непринужденно, что центурион перестал колебаться. Однако он тут же добавил:
— Но если сегодня вечером нам действительно угрожает столь дерзкое восстание… Мне просто смешна мысль о восстании гладиаторов, но если это правда… мой прямой долг принять все зависящие от меня меры предосторожности. Приказываю вам сдать ваши мечи… Хотя добрейший Меттий обращается со своими рабами очень хорошо, гораздо лучше, чем того заслуживает весь этот сброд, особенно вы, гладиаторы, подлые люди, способные на что угодно… Отдайте сейчас же мечи!..
Услышав этот приказ, вспыльчивый и неосторожный Эномай чуть было не погубил все дело.
Он в ярости схватился за обнаженный уже меч, но Спартак спокойно взял правой рукой клинок Эномая, левой извлек из ножен свой и с болью в душе почтительно подал центуриону оба меча. Чтобы не дать времени Эномаю разразиться еще какой-нибудь вспышкой, он поспешно заговорил с Попилием:
— Нехорошо ты поступаешь, Попилий! Зачем сомневаешься в нас? Я думаю, префект, наш господин, будет недоволен таким недоверием. Ну, это дело твое. Вот наши мечи, дай нам дозволенье вернуться в дом Меттия.
— Как и что я сделал, презренный гладиатор, я дам отчет не тебе, а твоему господину. Убирайтесь отсюда.
Спартак сжал руку дрожащего от гнева Эномая и, поклонившись центуриону, направился вместе с германцем в город; они шли быстрым шагом, стараясь, однако, не возбуждать никаких подозрений.
Еле переводя дух после всех пережитых волнений и опасностей, которых им чудом удалось избежать, оба гладиатора шли по Албанской улице, и тут их внимание привлекло необычное движение, шум, беготня, волнение, царившее в городе; они поняли теперь, что заговор раскрыт и, несмотря на все свои усилия, они придут в школу Батиата слишком поздно!
Отойдя от ворот на выстрел из лука, они свернули влево, на широкую и красивую улицу, на которой были великолепные дворцы. Стремительно пройдя ее всю, они свернули направо, в уединенную тихую улицу, а оттуда — в запутанный лабиринт переулков, и чем дальше они углублялись в него, тем переулки становились темнее, грязнее и уже. Наконец они добрались до школы Лентула Батиата. Школа помещалась на окраине Капуи, близ крепостной стены, как раз в центре пересекающихся друг с другом переулков, о которых мы только что говорили. Домишки, стоявшие здесь, были населены женщинами легкого поведения, постоянными посетительницами окрестных харчевен и кабачков — обычных мест свиданий десяти тысяч гладиаторов школы Лентула.
На первых порах в этой школе было всего несколько сот учеников, но мало-помалу она разрослась, быстро увеличивая благосостояние владельца. Помещалась она в многочисленных строениях, мало чем отличавшихся друг от друга и внешним своим видом и внутренним устройством. Каждое из этих строений, предназначенных для одной и той же цели, состояло из четырех корпусов, окружавших широкий внутренний Двор, в центре которого гладиаторы упражнялись, когда не было дождя; в ненастную погоду они занимались гимнастикой и фехтованием в больших залах, отведенных для таких занятий.
В четырех флигелях, замыкавших двор со всех четырех сторон, как в верхних, так и в нижних этажах вдоль длиннейшего коридора шел нескончаемый ряд комнатушек. В каждой из них мог с трудом поместиться один человек; в этих клетушках на подстилках из сухих листьев или соломы спали гладиаторы.
Во всех строениях, кроме зала для фехтования, имелась еще одна большая комната, служившая складом оружия. Ключи от этих складов, снабженных железной решеткой и прочными дубовыми дверьми, ланиста держал при себе; в складах хранились щиты, мечи, ножи, трезубцы и другие виды оружия, которым ланиста обязан был снабжать гладиаторов, посылая их сражаться в амфитеатрах.
В больших залах, где размещалось по триста пятьдесят — четыреста человек, поддержание порядка возлагалось на рудиария или на ланисту, которого Лентул нанимал вне школы или назначал из среды гладиаторов. Обязанности стражи несли обычно старые солдаты, назначаемые на эту должность префектом, а для черной работы имелось определенное количество доверенных рабов Лентула.
Восемнадцать или двадцать домов, построенных для школы без всякой заботы о красоте архитектуры, сообщались друг с другом посредством узких улочек и переулочков, которые некогда находились в черте города, но после попытки к восстанию, произошедшей за двадцать восемь лет до тех событий, о которых мы повествуем (вдохновителем восстания являлся римский всадник, называвший себя Вецием или Минуцием), все эти дома, по требованию римского префекта и сената, обнесли высокой стеной. Таким образом, школа Лентула с ее двумя десятками строений, огороженных стенами высотою в двадцать восемь, а местами в тридцать футов, была своего рода крепостью, особым городком внутри большого города. Все улицы, которые вели к школе гладиаторов, были предместьем городка гладиаторов, и мирные граждане избегали их, как будто они были зачумлены.
Вечером двадцатого февраля произошел совершенно небывалый до этого случай: все гладиаторы остались в своих помещениях внутри школы. Одни находились в фехтовальном зале и, упражняясь в искусстве нападения и защиты, сражались деревянными мечами — единственным безобидным оружием, которым им было разрешено пользоваться во время обучения; другие были во дворе, собираясь то тут, то там в большие отряды. Они занимались гимнастикой или же пели свои родные таинственные песни, слова и смысл которых сторожа не понимали; иные прогуливались по переулкам, соединявшим строения школы, а некоторые толпились в коридорах или же спали в своих комнатушках.
Все эти несчастные, привыкшие страдать и скрывать свои чувства, старались казаться равнодушными, однако достаточно было пристально всмотреться в их лица, чтобы понять, что все они чем-то взволнованы, о чем-то тревожатся, на что-то надеются и ждут каких-то важных и необычайных событий.
— Разве гладиаторы сегодня не выйдут на прогулку? — спросил одноглазый и безрукий сторож, старый легионер Суллы, другого ветерана, у которого все лицо было обезображено шрамами.
— А кто их знает!.. Как будто собираются провести вечер в школе. Вот чудеса!
— Придется поскучать их грязным любовницам, — напрасно будут ждать своих дружков в кабаках и харчевнях. Вместо кутежей и веселья там нынче будет тишина и покой.
— Странно! Клянусь могуществом Суллы, это странно!
— Даже очень странно, и, признаться, я даже беспокоюсь.
— Что? Неужели опасаешься бунта?
— Да как тебе сказать… Не то чтобы настоящего восстания или бунта, — полагаю, что настоящего восстания не может быть, — но какие-нибудь беспорядки, смута… Сказать по правде, я не только опасаюсь, но даже жду, что так и будет.
— Пусть попробуют! Клянусь фуриями ада, у меня руки так и чешутся! И если…
Но тут легионер, прервав разговор, сделал знак своему сотоварищу, чтобы тот замолчал, так как к ним подходил руководитель и владелец школы, Лентул Батиат.
Лентулу Батиату шел тридцать первый год, он был высок, худощав и бледен; маленькие черные глазки его смотрели на людей хитрым и злым взглядом; на всем облике лежал отпечаток сухости и жестокости. Свое заведение он унаследовал от отца, Лентула Батиата, сумевшего благодаря стечению обстоятельств превратить свою небольшую школу с несколькими сотнями гладиаторов в первоклассную гладиаторскую школу, славившуюся во всей Италии. Торгуя кровью и жизнью человеческой, он нажил большое состояние.
