Последние Каролинги – 2 - Навина Наталья (читать книги без сокращений .TXT) 📗
В Лаон они вернулись в день Всех Святых. Били колокола на звонницах, и это единственно напоминало, что нынче праздник Небесных сил. Но люди не радовались празднику, наоборот, кое-кто припоминал, что в старые, языческие времена именно в этот день злые силы справляли свой шабаш.
Когда королевская свита въехала во внутренний дворцовый двор, Авель был уже там. Ему хотелось броситься перед королем на колени, испросить у него прощения… Эд то ли не замечал его, то ли не обращал внимания. Пока приор протискивался сквозь конюхов и обслугу, он молча, глядя перед собой, подымался по ступеням дворца.
Авель целеустремленно пробивался вперед. Будь люди по-другому настроены, они бы сразу пропустили королевского духовника, но сейчас они были слишком измучены. До него донесся грубый голос:
– Эй, что ты там разлегся, как девка?
Приор посмотрел в ту сторону и увидел Жерара, распростершегося на плитах двора. Какой-то конюх заметил:
– Он задыхается. Дай-ка я ему куртку-то расстегну, чтоб дышать полегче было.
Так он и сделал. Но, освободив ремни на кожаной, обшитой медными бляхами куртке Жерара и застежку на рубахе, он отшатнулся, увидев на шее и груди оруженосца налитые темной кровью и оттого казавшиеся черными волдыри.
Авель тоже их увидел.
– Отойдите все от него!
Он сам испугался звука собственного голоса. Другого – не испугался. Выбравшись в пустой круг, образовавшийся вокруг Жерара, Авель опустился рядом с ним на колени. Жерар дышал трудно, сипло хватая воздух ртом. Авель приподнял его голову и вгляделся повнимательнее. Да. Черная кровь набухала в пузырях на языке и небе Жерара, обильно высыпавших в его рту и не дававших ему вздохнуть.
Авель выпустил голову оруженосца и безотчетно поднес руку к своему покрытому грубыми рябинами лицу.
Ропот ужаса прошел по толпе.
– Черная оспа!
– Господи, спаси и помилуй нас!
Никто не сделал даже движения, чтобы помочь больному. Напротив, люди старались держаться как можно дальше. И отступали от дружинников, которые много дней были рядом с больным и, возможно, уже несли на себе клеймо заразы.
Авель молился на коленях рядом с Жераром. Ему одному не грозила здесь опасность, но страх поразил его не меньше остальных. Черная смерть вошла во дворец. Как хищник, алчущий добычи… или как жнец, чья коса сметет все жизни на пути, и уцелеют лишь немногие?
И на это скопище людей, плачущих, бранящихся, молящихся и богохульствующих, сверху смотрел Эд. Он понимал, что должен отдать приказ расчистить одно из казарменных зданий под барак для будущих больных и послать за лекарями – если они понадобятся. Но он не мог забыть, что только два человека ночевали в той лачуге, уцелевшей в выгоревшей деревне. Теперь он знал, почему деревню сожгли. А также знал, что означают озноб и невыносимая головная боль, уже вторые сутки досаждавшие ему.
Жерар умер три дня спустя. Эд был сильным человеком. Он слег только на пятый день по возвращении в Лаон.
Есть места, где жизнь не замирает даже в самые лютые холода, даже во времена бед и лишений. Злачные места. Одно такое заведение лепилось у городской стены, и первоначальным владельцем было гордо поименовано «У святого Виктора», ибо располагалось подле ворот, посвященных оному святому, благодарными же посетителями прозывалось просто Гнилой Хибарой. Собиралось же здесь погреться городское отребье – воры, нищие, калеки – подлинные и мнимые, гистрионы, шлюхи, беглые монахи и прочая шваль. Публика почище и места для возлияний выбирала почище. Поэтому за неделю до святого Мартина, поздно вечером, когда в Гнилую Хибару ввалился посетитель, явно принадлежавший к более чистой публике, кое-кто из здешних новичков подозрительно покосился в его сторону. Это был еще молодой мужчина, среднего роста, но с широченными плечами и длинными руками, в добротной одежде, при хорошем вооружении. Лицо он имел чистое, без рябин и шрамов, и зубы были все целы. Он был уже основательно пьян, и Гнилая Хибара, похоже, являлась лишь конечной пристанью в его странствии по питейным заведениям, а посему названные новички склонны были рассматривать его имущество как возможную законную добычу. Однако хозяин кабака, тощий, жилистый, носатый, не поддающегося определению возраста, кажется, знал новоприбывшего и не удивился его приходу, хотя и восторга не выказал. Без лишних слов он расчистил стол в самом темном углу зала, кого-то вышвырнув оттуда тычком, кого попросту спихнув под стол, и собственноручно приволок пред посетителя кувшин с вином и кружку. Приняв все это во внимание, излишне любопытные вернулись к своей выпивке, своим делам и своим разговорам.
В кабаке было темно. На плошки с горящим жиром хозяин не особенно тратился, а завсегдатаи его о дополнительном освещении не просили. Как-то привыкли обходиться без него. Дрова пылают в очаге – и ладно. Из-за тяжелого смрада немытых тел было почти невозможно дышать. Зато тепло, не то, что снаружи. Несколько раз хлопала дверь – после «чистого» заявились еще посетители – но никто не стремился ее придержать, чтобы остальные раздышались. Что касается чужака, то он, несомненно, поставил себе целью напиться до посинения, и двигался к этой цели решительно и не сворачивая. Кабатчик уже пару раз совершал рейды к его столу, заменяя кувшины с вином, но у того, видать, голова и желудок были крепки, он сидел, не падал, и не блевал, и продолжал пить. Единственное, в чем сказывалось опьянение – временами он начинал тыкать пальцами перед собой, точно в лицо воображаемого собеседника и что-то бормотать, но что – из-за общего гомона не было слышно. О нем, похоже, все забыли, только один, не в меру упорный по молодости лет член шляющегося братства поглядывал в его сторону с неодобрением. Должно быть, ему не нравилось, что в этом скопище язв, парши и рябин кто-то обходится без подобных украшений.
Когда кабатчик проходил мимо его стола, бродяга дернул его за рукав и выдал совершенно изумительный в его устах аргумент:
– А этот-то в углу – не платит!
Кабатчик окинул его мудрым взглядом старого мошенника и спокойно ответствовал:
– А он и не заплатит…
– Так что ж ты?…
Кабатчик вздохнул.
– Усвой, щенок, – от некоторых лучше убыток потерпеть, зато спать будешь спокойнее. Этот парень – оруженосец самого графа Роберта. Я знаю, что он за птица. С ним лучше не связываться.
И с тем пошел прочь. Бродяга же, по справедливости названный щенком, продолжал лупиться в угол. Граф Парижский по своей удаленности от здешнего круга занимал место рядом где-то с Господом Богом, и человек, приближенный к столь важной особе, вызывал у бродяги живейший интерес. Он рискнул даже перебраться за стол оруженосца, примостившись напротив. Тот не обратил на него никакого внимания, продолжая кому-то объяснять.
– Как что – так не сам, а другие. Ладно, он в своем праве…
– Это что ж ты, – соболезнующе сказал бродяга, – при самом графе состоишь, а в такой дыре пьешь. Не мог получше места найти, чтобы беса тешить?
Противу ожидания оруженосец ответил:
– Чем дальше от его графских глаз, тем лучше.
У него у самого глаза были налиты кровью и совершенно бессмысленные.
– С чего бы это так? Граф, говорят, милостив.
– Милостив-то милостив, а возьмет – и ребром на крюк.
Произнеся эту сентенцию, Ксавье вновь припал к кружке с вином и долго не мог оторваться от нее. Поэтому он не заметил, как его собеседника отключили умелым ударом сзади (он вообще вряд ли замечал, что у него был собеседник) и сбросили на пол, и что вместо одного человека напротив вроде бы стало двое.
Уставясь тупым взглядом перед собой, Ксавье продолжал:
– Потому что пить мне нельзя… а не пить я не могу… и потому как найдет это на меня, я всегда испрошусь из дворца – и куда подальше, чтоб он не знал… а как же мне не пить? На вилле Фредегонды кто сидел? Я.
Он смолк, водя кружкой по столу и не делая больше попыток заговорить, пока один из сидящих напротив, длинный, тощий, не спросил высоким сипловатым голосом:
