Жаркое лето 1762-го - Булыга Сергей Алексеевич (прочитать книгу TXT, FB2) 📗

Иван лег на спину. Да, только один раз, подумал он опять, было как наваждение. Нет, даже просто колдовство какое-то, очень сердито подумал Иван, околдовали его немцы, вот что! Прошлой зимой это случилось. Его тогда перевели по долгу службы. Городок был маленький, красивый. Он себе и квартирку такую нашел — тоже красивую. И квартирная хозяйка там была очень из себя внимательная, предупредительная. Звали ее фрау Марта. Была она вдова в двадцать четыре года. Ну и что тут дальше рассказывать? Иван же живой человек — и закружилась у него голова! И до того закружилась, что стал он уже о таком серьезном деле подумывать, что его вслух лучше даже не упоминать. Тем более что Иван сам об этом молчал, никому не говорил и даже не намекал. А когда в Петербург приезжал, то и подавно — даже вида не показывал.

Но любящее сердце не обманешь! И поэтому дальше было так: возвращается Иван обратно в Померанию — и началось! Только голову на подушку положит, только веки смежит — и сразу видит Анюту, как она сидит, пригорюнившись, и на него с укором смотрит. Тут разве улежишь?! Иван подскочит и сидит. А фрау Марта смотрит на него, молчит. Тоже смотрит, как Анюта, только не с укором, а с испугом. Он у нее спрашивает: ты чего испугалась? А она молчит. Долго она молчала, может, целую неделю, а после сказала: я боюсь, что ты уйдешь, Иван. И ведь ты уйдешь, я знаю, чувствую! К кому? — Иван спрашивает. О, нет, отвечает фрау Марта, ты знаешь, к кому. Иван ничего на это не сказал, лег и закрыл глаза. Утром ушел на службу. А вечером остался в штабе и там ночевал, пока Мишка-денщик искал новую квартиру. А потом, когда он в следующий раз сюда приехал и сразу пошел к Даниле Климентьевичу, то есть, конечно, к Анюте, она крепко взяла его за руку, долго смотрела на него, прямо в самые глаза, а после радостно заулыбалась и сказала: а та змея уползла! Какая змея? — спросил Иван как будто удивленно. А та самая, ответила Анюта — и прямо засветилась вся! А он ее тогда вот так вот обнял…

Но тут вошла Марья Прокофьевна, и он вскочил. А Марья Прокофьевна спросила: ты чего это? А он сказал: я ничего. И покраснел, как после сказала Анюта. И это же надо, подумал Иван, как она его держит! Прямо как на цепи! А говорит: как скажешь, так и будет. Да, конечно, подумал Иван, усмехаясь, да если бы не Базыль, а она сюда к нему пришла и сказала бы: едем, Иван, срочно, прямо сейчас! — и он бы поехал, ни о чем не думал бы, ни о каких своих прежних кому-то словах и обещаниях не вспомнил, потому что околдовала она его, присушила, и ничего он с этим поделать не может. Да и не хочет! Вот только хочет одного — чтобы сейчас у него с Никитой Ивановичем все самым лучшим образом сладилось, и тогда бы он купил Анюте шубу белых соболей — такую, какую он однажды видел на государыне Елизавете Петровне, когда она к ним в корпус приезжала на экзамены. Ах, какая была шуба, Господи, вот бы Анюте такую! Но это еще нужно заслужить, думал Иван, вот сейчас Семен вернется, и они поедут в Ропщу, а там бывший царь… А зачем им этот царь?..

И тут Иван крепко заснул.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Как было

Летом в Петербурге ночи почти не бывает. Поэтому когда Иван проснулся и открыл глаза, он никак не мог понять, сколько сейчас времени. Может, думал он, пора уже вставать и ехать в Ропшу. Или, может, еще рано? Ат, дрянь какая, сердито думал Иван, никогда с ним такого еще не было, он раньше всегда был при часах, а тут, уезжая, забыл. Или оставил в штабе на столе. Или на квартире, когда собирался, а Мишка ему не напомнил. Или просто где украли? Вот тогда совсем жаль! Часы же у него были завидные, французские, мастер Андре Карон, золотые. За полгода только на секунду убегали, а что такое секунда! Но, правда, тут же подумал Иван, за секунду пуля долетает. Это ядра летят долго, особенно если работает осадная артиллерия, они же бьют навесом, из укрытий. А пуля — это почти всегда рядом. Это смотришь в черную дырку и думаешь, что там сейчас нажмут на курок — и оттуда вылетит пуля, и это так быстро, что ты ее и не заметишь. И дыма тоже не увидишь, потому что ты уже будешь убит. А вначале видишь дырку — очень черную…

Ат, привязалась же, очень сердито подумал Иван и даже проморгался, а после даже лег на другой бок, к стене, и зажмурился…

Но так стало только еще хуже, потому что Иван теперь увидел, что вокруг него болото, очень топкое, то есть настоящая дрыгва, гиблое место, а он стоит себе, держит в руках ружье наперевес. А рядом с ним стоит Варьят, это такой пегий, ласковый песик, очень чуткий. Варьят крутит носом, нюхает. Ат, думает Иван, нужно открыть глаза, не нужно смотреть это дальше, он же один раз это уже видел, зачем ему еще раз смотреть, судьбу испытывать! То есть думает он совершенно правильно…

А вот открыть не может! То есть он стоит как раз с открытыми глазами и все вокруг видит, но он же понимает: это все не настоящее, это сон, ему нужно проснуться!..

Но не получилось — и он стоял дальше. Варьят тоже стоял и нюхал. А после вдруг заскулил, быстро оглянулся на Ивана, а после вдруг радостно взвизгнул — и побежал по кустам, по дрыгве. И Иван за ним побежал, как только мог быстро. Долго они бежали по дрыгве, Иван крепко устал и уже хотел крикнуть Варьяту, чтобы тот остановился. Но тут Варьят как кинулся — и поднял уток. Иван вскинул ружье, прицелился, бабахнул — и еще успел увидеть, как одну из них аж подбросило вверх, перья из нее посыпались, а остальные кинулись вбок! А Варьят загавчил — и туда!..

И больше ничего не видно, все стало в дыму. Иван опустил ружье и принялся ждать. Думал, что Варьят сейчас опять загавчит, как только найдет утку.

Но Варьят молчал, как будто в дрыгву провалился. А дым уже рассеялся. Иван стоял посреди дрыгвы, дальше впереди, он знал, было озеро, утки туда улетели. Улетели три, четвертая упала, Варьят за ней побежал и вот что-то никак не возвращается. Иван еще немного подождал, после начал звать: «Варьят!», «Варьят!» Варьят не отзывался. Ивана взяла злость — и он пошел вперед. Шел, шел, после опять остановился, начал опять звать Варьята, но Варьят опять не отзывался. И по сегодняшнему разумению Иван сел бы на кочку и принялся бы ждать Варьята, потому что место там было не очень доброе, там же уже много всякого случалось.

Но тогда Ивану было сколько? Семнадцать лет всего, то есть самая дурь! Он тогда уже без Базыля, сам, приехал к дяде на вакации, и эти как только про это узнали, сразу, конечно же, наехали, и была славная, как это называется, потычка. И так все лето после было славное, потому что скоро была еще одна потычка, это уже на Карпицком лугу, и после еще одна, возле запруды, Ивана тогда даже лошадь сбросила, но он ловко упал, дядя его хвалил. И так, одно дело к другому, лето почти кончилось, нужно было уже собираться обратно, на учебу в корпус, браться, как говорил дядя, за ум. И вот уже завтра нужно было ехать. Но Иван с вечера сказал, что он еще раз сходит один, сам, на уток, и недалеко, он же не дурень. И вот встал еще затемно, взял Варьята и пошел. И ходил, ходил, ходил — но ничего не выходил. Куда все утки подевались, непонятно! И вдруг Варьят поднял, Иван выстрелил, попал, Варьят побежал подбирать.

А вот теперь нет его, и нет, и нет! Иван стоял, смотрел, посматривал, после еще прошел, после еще, и дальше дрыгва уже кончилась, началось озеро, тоже Карпицкое, оно там, с того края, все сильно заросшее, там ничего не видно. Но вдруг как будто Варьят гавкнул! Иван пошел туда, остановился, потому что трава громко шуршала, ничего другого слышно не было…

И опять услышал: Варьят гавкнул! Да что это такое, сердито подумал Иван, кого он там так напугался? Варьят — и напугался! Что его там, Цмок схватил, что ли?! Ат Цмок! И Иван шагнул было вперед…

Но там было очень топко, Иван сразу крепко провалился, ему стало жалко ружья, он обернулся, положил ружье на кочку, чтобы оно не замочилось, и пошел дальше, к озеру. Шел, шел, прошел шагов с десяток, даже больше…

И вдруг слышит — сзади шум! Он обернулся…