Жаркое лето 1762-го - Булыга Сергей Алексеевич (прочитать книгу TXT, FB2) 📗

— Нет! — громко сказал Иван. — Нет!

— Что «нет?» — тихо спросил Никита Иванович.

— А то, — сказал Иван уже не громко, — что мы уже сказали с вами: по рукам. И пусть так оно и будет!

Никита Иванович насторожился, свел брови и опять, как в самом начале, стал долго и очень внимательно смотреть на Ивана. Потом тихо сказал:

— А зачем тебе это?

— Как зачем? — сказал Иван. — Мы же уже договорились, чего теперь пятиться?

— Ну, мало ли! — сказал Никита Иванович. — Можно и не пятиться, а просто передумать. Вот твой дядя, как я слышал, несколько раз передумывал. То за одних стоял, то за других. То за Станислава, то за Августа!

— Так ведь он так сам решал! — сказал Иван. — А не потому, что робел. — Подумал и еще сказал: — У него такая натура была — переменчивая.

— А у тебя?

Иван молчал.

— Ладно! — сказал Никита Иванович. — Тогда вот как: обманул тебя тогда Орлов, я знаю. А если бы не обманул, тогда что?

— Убили бы они меня, — сказал Иван. — Я же тогда погорячился и без пистолетов к ним выскочил. А их четверо, и с пистолетами. Со всех сторон! И что бы я ними сделал?

— Значит, какой получается вывод? — спросил Никита Иванович.

— Горячиться нельзя!

— Вот и чудесно! — весело сказал Никита Иванович. — Так что ступай пока и отдыхай, а после Семен скажет, что вам дальше делать. И это, может, только к самой ночи будет нужно, а то и вообще завтра утром. А ты еще, поди, и не обедал, голубчик. А обед у нас сегодня знатный!

Тут Никита Иванович даже привстал за столом. Значит, разговор совсем закончился. Иван тоже встал, поклонился, развернулся через левое плечо и вышел.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

«Как скажешь, так и будет»

А дальше было просто, скучно и даже немного обидно. Это потому что никто Ивану ничего не объяснял, даже Семен. Но Иван, конечно, не сразу стал Семена расспрашивать. Вначале он вернулся в бильярдную, а там, кроме Семена, был еще Степан. Как только Иван вошел туда, Семен сразу отложил кий и сказал, что они его уже давно ждут, пора обедать. И Степан повел их в столовую.

Обед был и вправду знатный: поросенок был, гомары, индейский петух и еще много всякого другого, только одних супов целых три. А для питья был херес, доброе испанское вино, и хиосское было, это уже греческое, и обычное венгерское, и еще много чего другого. Но Семен сказал, что им, на службе, лучше не мешать, и они пили почти одну только белую, хлебную. Иван было сказал:

— На службе! Так она, может, еще только завтра начнется.

И это он так сказал не потому, что ему очень хотелось хересу или мадеры, а просто думал так разговорить Семена. Но Семен на это только как-то неопределенно пожал плечами, сказал, что, мол, возможно, так оно и есть, но все-таки лучше пока не горячиться. Опять горячиться, подумал Иван, далось им это горячение, и первым больше уже не заговаривал. Зато Семен опять стал рассказывать о своей тамбовской деревне. Правда, он теперь рассказывал о ней совсем не так, как раньше. Он же теперь говорил о том, как, если это ему вдруг удастся, он прикупит лесу, как поставит мельницу, как заведет новых лошадей, собак. И как, может, даже женится, потому что, говорил он, усмехаясь, это раньше на него так смотрели, а теперь будут смотреть совсем не так! И еще много чего подобного говорил тогда Семен, и Ивану было ясно, что это Семен говорит ему для того, чтобы Иван понял, как славно они заживут, если все у них здесь сейчас сладится. Но почему сладится, из-за чего, Семен на это даже не намекал. Как будто это само собой на них вдруг свалится. Так они сидели, может, с час, больше Иван не выдержал — и сказал прямо:

— Я у него спросил о том о сем, — и Иван кивнул на дверь, — а он ничего не ответил.

— О чем? — спросил Семен.

— О том, что ты мне говорил. О том, что он задумал.

Последние слова Иван сказал совсем негромко.

— Ну и правильно, — сказал Семен тоже вполголоса. — И тебе так даже лучше. Зачем тебе все это? Если вдруг что, так сразу скажешь: ничего не знаю.

— Но мы же будем что-то делать!

— Будем. Но ведь не законы писать. А вот, может, съездим куда, может, кого проведаем.

— Кого?

— Ну, мало ли.

— А далеко?

— Нет, близко. Вот, к примеру, в Ропшу.

Сказав это, Семен взял бутылку и налил им обоим с горкой. После сказал:

— Бери.

Иван взял очень осторожно, чтобы не расплескать, потому что это плохая примета, потом посмотрел на Семена, прямо ему в глаза, и сказал:

— Но ведь там, небось, сколько охраны!

— Так мы же не к охране едем, — ответил Семен. — Чего тебе они? И только же поговорить и сразу обратно. Давай!

Они чокнулись и выпили. Иван сидел и не закусывал. Ему же тогда стало зябко. В Ропшу, думал, вот куда они поедут. К царю! И не вернутся, потому что а как тут вернешься, если в такое сунешься. А скажешь, не поеду, что это тогда такое будет? Ведь же сказал, что согласен, что по рукам ударили. Ат, дурень, зло подумал он и очень крепко стиснул зубы. А Семен негромко засмеялся и еще налил, но пить пока не предлагал, а просто смотрел на Ивана. Тогда и Иван посмотрел на него, еще подумал и сказал:

— А говорят, что он сейчас не там.

— А где? — спросил Семен.

— Здесь, в городе, — сказал Иван. — В трактире его видели, переодетого. С матросами сидел, пил водку.

— Нет, — сказал Семен, — это неправда. Он там, где я сказал. Говорят, под крепким караулом он сидит. Ну да ты их знаешь: Алешка Орлов, Федька Барятинский. Кто там еще в карете был?

— Не знаю, не знакомились, — сказал Иван.

— Вот тогда завтра и познакомишься! — сказал Семен насмешливо. После сказал: — Давай пока!

Они еще раз чокнулись и выпили. Семен утер губы, сказал:

— Хлопотное, конечно, дело. Зато быстрое! Это тебе не двадцать лет служить, как я служил, и какой я свинячий хвост выслужил? А Орловым уже вон сколько всего упало! Они уже графья. А мы чем хуже, а?

Иван молчал, закусывал, кусок в горло не лез. Семен сказал:

— Не знаю, как мы, а он лучше. Это я про нашего, который ничего тебе не говорит. Потому что пожалел тебя! И еще: он слово держит. Вот увидишь!

— А если вдруг не увижу? — спросил Иван.

— Ну, тогда и я тоже уже ничего не увижу, — сказал Семен, — а он и подавно. И тебе некому будет завидовать.

— Успокоил ты меня!

— Как мог!

После они еще какое-то время примерно так же говорили, препирались ни о чем, а после встали и пошли в бильярдную. А что им еще было делать? И они играли. Семен вошел в азарт и уже хотел играть на деньги или даже на деревни, но Иван не захотел. Потом пришел Степан, принес кофе, кренделей, они пили кофе, играли, потом опять пришел Степан и сказал, что господина майора срочно требуют к его высокопревосходительству. Семен встряхнулся, выпил еще кофе, подмигнул Ивану и ушел. Иван остался в бильярдной один. Одного совсем взяла тоска! Иван ходил вокруг стола, бил рокруа за рокруа, думал о всяком, а Семен не возвращался. Было уже совсем поздно, вечер почти что кончился, Иван уже не знал, что думать…

Как вдруг вошел Степан и, плохо скрывая ухмылку, сказал, что к господину ротмистру пришли.

— Кто это? — спросил Иван.

— Не говорит, — сказал Степан. — Говорит: по-нашему не понимает. Звать?

— Звать, — сказал Иван, а сам подумал: вот, и еще это, как он мог про это забыть? И отложил кий, потому что понял, что теперь ему будет уже не до игры.

И так оно и было. Потому что открылась дверь и в бильярдную вошел Базыль. Он опять был одет просто, как чей-нибудь дворовый человек, только, в отличие от прошлого раза, был он какой-то весь взъерошенный. Иван смотрел на него и молчал. Базыль тихо, но очень сердито сказал:

— Ат, холера на них!

Иван опять молчал. Тогда Базыль утер усы и продолжал уже почти спокойным голосом:

— Вот я, паныч, и пришел. Как договаривались. И привели меня сюда.

— А где ты раньше был? — спросил Иван.