Король холопов - Крашевский Юзеф Игнаций (книги без сокращений .TXT) 📗
– Нет! – воскликнула она, вдруг останавливаясь. – Нет! Королевскому слову можно верить. В его глазах – благородство, этот человек не умеет лгать.
Енджик задрожал и быстро приблизился к ней.
– Так вы намерены, никому не сообщая об этом, довериться и отдаться ему?
– Рассказывать об этом я не могу. Вам я сказала, потому что вы пришли как раз в такой момент, когда я не в силах была сохранить тайну, к тому же, я уверена, что вы меня не выдадите.
– Отказаться от короны? Не согласиться быть королевой? – прибавила она. – Для этого надо быть безумной, ведь люди осмеяли бы меня!
Она ходила по комнате.
– О, Господи! – воскликнула она, как бы про себя. – Что мне делать? Что ответить? Голова идет кругом…
У Енджика вырвался глубокий вздох, он почувствовал к ней жалость.
– Знаете что? Я дам вам хороший совет, – тихо сказал он. – Никто лучше не разъяснит вам этого, как наш добрый епископ Ян из Дражиц. Он –духовный, тайны не выдаст, а поймет он это лучше вас.
Кристина размышляла.
– Нет, не могу я разглашать этого! Не могу обращаться за советами! Мне некогда! Я и то плохо поступила, что вам рассказала, но это уже случилось. Через час я должна дать ответ – да, или нет.
Купец долго молчал; он раздумывал.
– Когда же король говорил вам об этом? Сам король? – спросил он. –Ведь он в последнее время здесь не бывал?
Вдова покраснела, спохватившись, что могла выдать приезд Казимира, и воскликнула:
– Как дошло до меня королевское слово, это уж мое дело, достаточно, что оно у меня, и я в нем уверена…
– А я ему не верю, – произнес купец, – не понимаю. Для вас многое можно сделать, я это знаю, многое перетерпеть, но бывают иногда такие препятствия, которые даже короли преодолеть не могут. Бросать жену нельзя, и я не поручусь за ваше счастье, которое будет куплено ценой ее слез. Зачем вам гоняться за какой-то короной? Разве вы не королева среди своих? Чего вам недостает? Неужели вы так любите этого короля?
Кристина, казалось, не слушала его; она в задумчивости прохаживалась. – Енджик, – промолвила она, наконец, – не проговорись, я бы тебе этого не простила. Пусть совершится предназначенное мне Богом. Да исполнится Его святая воля…
При этих словах слезы брызнули из ее глаз, и она бросилась в кресло с закрытыми глазами, судорожно вздрагивая в истерическом плаче. Енджик, стараясь ее успокоить, прошептал несколько утешительных слов, но, не дождавшись ответа, видя наконец, что бесполезно было бы убеждать ее, вышел расстроенный и так погруженный в свои мысли, что даже не заметил, как очутился дома.
– Кристина погибла! – повторял он про себя; – спасенья нет!
Несколько часов спустя Казимир возвратился к Рокичане и, пробыв у нее час, вышел оттуда весь сияющий, веселый; он приказал Добку, бывшему вместе с ним, тотчас же готовиться к отъезду. Препятствием для отъезда могло служить отсутствие Кохана, который с самого утра отправился на дуэль с Гашем, и о котором до сих пор не было известий. Хотя королю очень хотелось иметь Кохана при себе, однако, он не решался оставаться дольше в Праге.
– Он нас догонит, – обратился Казимир к Добку, – ждать здесь опасно. Чего доброго при дворе узнают! Пойдут потом толки да пересуды.
Уже были готовы к отъезду, как прибежал слуга Вуйка с известием, что Кохан лежит, тяжело раненный в руку, и должен оставаться несколько дней, пока рана не заживет.
Король был очень недоволен, однако велел свите тронуться в путь, а сам щедро вознаградив монахов, в сопровождении Добка поехал к дому Вуйка, желая увидеться с Коханом и поговорить с ним наедине.
Со стороны Казимира такое путешествие среди бела дня по многолюдным улицам города было большим риском; но он себя чувствовал в этот день таким смелым и отважным, что его прельщала мысль вмешаться в толпу и не быть ею узнанным.
Когда Казимир вошел в комнату, он нашел Кохана лежащим в постели с перевязанной рукой и разговаривающим со своим хозяином.
При виде короля Рава сильно смутился и от волнения ничего не мог сообразить. Казимир знаком показал ему удалить присутствовавших в комнате. Они остались одни.
– Ты должен остаться в Кракове, – быстро промолвил король. – Смотри за Рокичаной; она дала мне слово. Отправь ее в Краков; по дороге остановитесь в Тынце, я тоже там буду, и аббат Ян нас обвенчает. Пусть едет, пусть как можно скорее едет, а ты, если обстоятельства уже так сложились, сопровождай ее. Вержинек пришлет тебе денег. Смотри, не медли. Кохан не успел ответить; Казимир, закутываясь в плащ, уже собирался уходить.
– Ты будешь вознагражден за рану, – прибавил он, – так как ты ранен из-за меня. Не огорчайся, приезжай поскорее, а пока будь здоров.
Насколько ему позволяла раненая рука, Рава склонился перед королем, который приветливо ему улыбнулся, вышел и сел на коня.
Раненый Кохан должен был в течение нескольких дней оставаться дома; его лечил самый лучший врач, пользовавшийся славой хирурга, а заботливая Зоня ухаживала за ним, как за братом.
Между тем, в Праге никто не узнал о пребывании польского короля: Енджик молчал, а Рокичана, хоть и готовилась к отъезду, но тщательно скрывала это, исполняя просьбу Казимира – ничего не разглашать преждевременно.
Боязнь и нерешительность первых минут совсем прошли; надежда сделаться королевой завладела всеми ее мыслями, рисуя ей все более и более заманчивую будущность. Енджик, пытавшийся было поколебать ее решение, был так бесцеремонно выгнан, что не смел более показываться ей на глаза. И он тоже усомнился. Он понял, что богатая мещанка не могла отказаться от такого счастья, от такой завидной доли.
Ни родне своей, ни брату мужа Рокичана ни о чем не сказала; в ней можно было лишь заметить какую-то внутреннюю перемену, все увеличивающуюся гордость и своеволие.
Дома и со всеми близкими она уже заблаговременно держала себя как королева. Не переносила ни малейшего возражения. С людьми она виделась меньше обыкновенного. Гашу совсем отказала и заперлась у себя дома.
О ее приготовлении к отъезду знали лишь экономка и Зоня, которую Кохан, верный своему слову, приставил к Рокичане, ручаясь, что девушка не выдаст тайны. Она хоть и была болтушкой, но желание попасть в число придворных будущей королевы заставляло ее молчать.
Рана Кохана скоро зажила, благодаря умелому лечению врача, и он мог бы с подвязанной рукой отправиться в Краков, но нарочно оставался, чтобы сопровождать Рокичану.
Труднее всего было вырваться из Праги, не обратив на себя внимания родни, которая могла бы воспротивиться этому, не зная цели путешествия. Братья мужа с некоторого времени подозрительно смотрели на свою золовку, наблюдали за ней и как будто о чем-то догадывались. Позволить ей стать наложницей, хотя бы и королевской, они никогда бы не согласились, а в крайнем случае удержали бы ее силой.
Поэтому Кохан посоветовал Рокичане притвориться больной, не выходить из дому и никого не принимать. Сам он взялся собрать свиту и держать ее наготове. Старая экономка должна была остаться, чтобы отвечать на все расспросы о болезни своей госпожи, а Зоня – сопровождать ее в дороге.
Королевский фаворит торопил Рокичану, принуждаемый к этому постоянными письмами своего господина; сундуки с нарядами и драгоценностями были заранее отправлены, и, наконец, в назначенный вечер вдова проскользнула через заднюю калитку и прошла за ограду, где ее ожидали лошади и свита. Сильно взволнованная, она выехала из Старой Праги, чтобы добиться короны, о которой она так мечтала, и для получения которой она пожертвовала всем.
В назначенный день Казимир прибыл в Тынец, сопровождаемый несколькими близкими придворными, но ни на лице его, ни на лицах его спутников, свидетелей будущего торжества, не было той радости, того покоя, которые появляются при исполнении желанного и давно решенного предприятия.
Все, которым король доверился и сообщил о том, что аббат Ян обещал обвенчать его с Рокичаной, приняли это молча, с грустью, робко выражая свое сомнение, будет ли этот брак признан действительным, а потомство законным.
