Бросок на Альбион - Торопцев Александр Петрович (книги полностью TXT) 📗
Но он вышел! Точно в назначенный историей срок. Непогода, противный ветер и шторм, сделали для нормандцев ничуть не меньше, чем ученый Ланфранк, первым в Европе оценивший сложившуюся на Альбионе историческую ситуацию и понявший, какое огромное дело может совершить Незаконнорожденный дюк Нормандии.
В кромешной тьме флот снялся с якоря и взял курс на Альбион. Впереди шел флагманский корабль дюка Нормандии, на нем горели фонари. Корабль назывался «Мора». Самый яркий фонарь на мачте сделала, согласно легендам, жена Вильгельма Матильда. Семьсот боевых и 1000 транспортных кораблей устремилось вслед за «Мора». Головной корабль «более страстно стремился к победе, чем другие, он быстро оставил позади себя флот». В темноте Вильгельм этого не заметил. Пришло утро. Дюк Нормандии огляделся по сторонам. В огромной чаше моря бежал его корабль. Один-единственный. Воины и матросы заволновались: «Куда мы плывем, зачем? Где остальные корабли?» Вильгельм приказал выдать воинам двойную порцию пищи и вина, послал на мачту наблюдателя, спросил:
– Что ты видишь?
– Ничего не вижу. Волны кругом! – матрос не смог скрыть волнения.
– Это неплохо, – почему-то сказал Вильгельм, налегая на пищу – поесть он любил с детства.
– Три-четыре мачты маячат вслед за нами! – крикнул радостный наблюдатель.
– И это неплохо! – Вильгельм поднялся, распрямился, и тут вдруг матрос с мачты закричал, словно мальчишка:
– Вижу мачты и паруса! Их так же много, как деревьев в лесу!!
Полководец, улыбаясь, осмотрел корабль. На мачте, над головой повеселевшего наблюдателя, развевалась хоругвь Римской церкви, на флаге изображен был крест. Разноцветные паруса украшали три грозных льва – герб Нормандии. На носу, за площадкой для стрелков, возвышалась легкая фигурка мальчика с натянутым луком в руках. Но то был не античный амур. То был мальчик другой.
Операция по форсированию пролива прошла великолепно. Английские корабли, встречи с которыми боялся больше, чем шторма и противного ветра, дюк Нормандии, именно в то утро отошли в гавань за припасами. Еще одно удивительное совпадение, удивительная случайность в длинной цепочке фактов тех бурных дней. Но случайно ли это совпадение?
Флотилия подошла к флагманскому судну, Вильгельм повел армаду в Певенсейскую бухту близ Гастингса. Англичан здесь не оказалось. Опять совпадение! Сколько их будет впереди? Чем объяснить преступное легкомыслие англосаксов, не встретивших врага в море, где они – более опытные мореходы – имели прекрасную возможность потопить нормандское войско вместе с его полководцем? Почему в удобных гаванях они не выставили береговую охрану? Ах, да! Англичане долго ждали врага, устали ждать, потеряли бдительность, решили, что Вильгельм испугался осенних грозных ветров и отложил вторжение до весны! Вот, оказывается, в чем причина такой страшной по своим последствиям расхлябанности альбионцев, пропустивших грозного врага на свою территорию.
Нет. Не в этом причина – в другом. В нормандцах, в той могучей внутренней силе, упрямой, несгибаемой воле, которой обладали каждый воин Вильгельма Нормандского в отдельности и все его войска в целом. Откуда берется эта сила, эта воля в тот или иной момент истории в людях, проживающих в том или ином регионе планеты? Что вынуждает людей, по натуре добрых, звереть душой? Что делает их волю, говоря языком народов прибайкальских степей, «длинной»? Кто повинен в этом? И повинен ли в этом кто-то? Кто знает это с точностью до любого, отдельно взятого человека, вдруг озверевшего? Никто не знает. Звереет каждый по своей личной причине, и каждый несет за зверства свою личную ответственность. Общих формул здесь быть не может, хотя бы потому что формулы упрощают жизнь, укорачивают стыдливость, страх перед самим собой, перед Божиим судом.
Люди поверили в предложенные жизнью и сформулированные дюком Нормандии формулы, поверили в месть, в необходимость мести, и эта вера сильно «удлинила» их всеобщую волю, волю каждого нормандца в отдельности.
Первыми на берег сошли лучники и арбалетчики, за ними последовали всадники в кольчугах и в шлемах почти конической формы, с длинными копьями в руках, с обоюдоострыми мечами. Затем на землю Альбиона выступили землекопы, плотники, кузнецы.
Вильгельм, не встретив сопротивления, приказал выгрузить на берег заготовки из бревен для трех башен, предназначенных для складов. Воины работали четко, без спешки, будто перед этим они несколько месяцев упорно тренировались в Певенсейской гавани разгружать бревна. Они не тренировались, они были людьми «длинной воли», она творит с человеком чудеса. Дюк Нормандии разослал по округе широким веером наблюдателей и удивлялся: где враг?! Моряки тем временем выволокли на широкие Певенсейские отмели корабли, и, построив войско веером же по направлению к Гастингсу, Вильгельм повел туда армию, организовав по пути мобильные отряды, которые бросились по окрестным селениям и неукрепленным городам грабить.
Грабеж! Какое прекрасное занятие для воинов, для «людей длинной воли»! Какие точные ходы делал дюк Нормандии с первых же минут на острове! Там, на материке, он говорил, что все завоеванное будет принадлежать воинам. Здесь в самом начале нелегкого кровавого пути он дал понять всем, что обещания свои он выполняет.
От Певенсейской бухты до Гастингса не так много миль, чтобы всему войску враз разбогатеть, но главное – начать богатеть! Близ Гастингса сделали привал на обед. Шикарным был обед – награбленный!
Первым делом епископ Эд (брат Вильгельма по материнской линии) освятил награбленную пищу, затем повара приступили к делу. Красивое зрелище! На зеленой поляне у излучины негромкой реки, на мягкой, еще не исхудавшей по осени траве, расположились в добродушном настроении грабители, уже спалившие несколько десятков домов. В глазах и в гордых улыбках нормандцев светилось бликами удачи еще не взобравшееся на самую верхотуру солнце. На вертелах шипели чужие куры, в котлах над кострами булькали смачно куски свежей свинины. В печах томился хлеб, и это сладкое томление расходилось ароматом жизни по поляне. Повара попробовали пищу на вкус, разложили ее на щиты, еще не обагренные кровью альбионцев, и воины с блаженными лицами разошлись по поляне к своим друзьям, к своим хозяевам.
Ну до чего же приятно вкушать у небыстрой чистой реки награбленную пищу, запивать ее вином, нехотя при этом посматривая на отдаленные клубы дыма, упрямыми, быстротающими завитушками взбирающимися в небо! Зачем так упорно тянется дым в небо? Что там, в небе? Ничего. Небо, растворяющее в себе все, что и кто стремится к нему по любым причинам, по любой прихоти.
Вильгельм дал насладиться людям радостью вкушения награбленного, но, заметив, с каким нескрываемым усердием некоторые из воинов прикладываются к чашам с вином, закончил обед. Выпить он любил. Только на пиру, после дела.
Дела на Альбионе еще даже не начинались. Пить было рано.
Войско вновь построилось веером. Напор и осторожность, жесткость и щедрость. Жестокость к врагу и порою даже нежное добродушие к своим. И, главное, – точный расчет, строгий план хотя бы ближайших действий. Уже здесь, на поляне, обедая, Вильгельм собрал военный совет, наметил строительство укреплений вокруг Гастингса.
Крепости, хорошо укрепленные города, замки являлись одной из главных стратегических новшеств на острове. До Вильгельма здесь доминировала спартанская концепция военного дела. В редких городах имелись хорошие стены, рвы. Многие военачальники англосаксов неоднократно поднимали перед королем этот вопрос, но винить его в этом нельзя: может быть, не так уж настойчиво просили повелителя вожди и полководцы, отвечающие за оборону приграничных областей. Вильгельм знал об этом. Он не понимал Эдуарда. Что за странное спартанское упрямство в стране, где воинский дух явно идет на убыль, а врагов становится все больше?!
Работы по возведению укреплений вокруг Гастингса развернулись полным ходом. Зная от многочисленных разведчиков, что сил у короля Англии после битв с норвежцами не так много, зная так же – не понаслышке, а по личным впечатлениям – добросердечность своего врага, дюк Нормандии, желая вынудить Гарольда дать решающее сражение нормандцам, повелел воинам продолжать грабеж ближних и дальних окрестностей Гастингса, жечь при этом дома, не жалеть «клятвопреступников», убивать всех, кто окажет хоть малейшее сопротивление. Очень хороший приказ получили нормандцы. Они исполняли его с особым рвением, быстро при этом богатея.
