Вице-император. Лорис-Меликов - Холмогорова Елена Сергеевна (читать полную версию книги .txt) 📗
– Эй, Петров!
Никто не откликнулся.
– Петров!
Молчание. Послушный Петров по команде ушел к своим, и Пьецух остался в шиповнике один. Вот тебе и переплет! И тут уж не до десятого.
Пушки открыли огонь в сторону нашего лагеря, пехота же пошла на звуки умолкнувших выстрелов – прямо на кустарники, где только что была вся наша команда и остался только один Тарас.
Злые, судя по голосам незнакомой речи, офицеры гнали вперед непроспавшихся солдат, и строй превратился в толпу, нестройными залпами стреляющую наугад куда-то вперед. Тарас вжался в землю, повторяя вместо забытых со страху молитв: «Господи Исусе! Спаси-сохрани! Спаси-сохрани!» Как же, сохранит. Какой-то турок споткнулся о ногу Тараса…
Он сам потом никак не мог понять, каким это образом успел вскочить и всадить штык турку в спину. На счастье Тараса, в тот миг выстрелила пушка, и крика раненого никто не услышал: бить пришлось два раза. Не долго думая, Пьецух сорвал феску с убитого, взял его ружье и побежал вместе со всеми вперед. Бежать с двумя ружьями тяжеловато, а бросать жалко: ружья у турок чудо как хороши, не чета нашим, зато где найдешь такой, как у нас, штык? Еще до свету Тарас успел оторваться от толпы и побрел вперед не разбирая дороги. К рассвету вышел в русский лагерь и тут же повалился с ног у ближайшей палатки. Не от усталости, нет – ноги его не держали от страха. Дрожь началась в коленях необоримая, едва он осознал, что спасся. Да тут же и увидел, от какой беды Бог его вынес. Пьецух был из отважных солдат и воевал не хуже других. Но то было на миру, при всех, когда ужас подавляется бравадой. А тут-то совсем один. Расскажешь – и не поверят, хотя ружье турецкое – вот оно. После тех, общих боев и похвастаться не грех. Да ночью-то он турка заколол не с отваги, а от страха. Так почему ж ночью страх его подвиг на бой в одиночку, а сейчас, когда все позади, повалил наземь и двинуть рукой-ногой не дает? Только через полчаса, отлежавшись, он сумел встать, а солдатам, окружившим его, ничего внятного сказать о себе не мог, только отмахнулся: «Да в деле был». Кутаисский полк, к чьим палаткам его вынесло, тоже был нынче ночью в деле против укрепления Февзи-паша и тоже задал шороху туркам, но пушек против них не выкатывали, и поиск полковника Фадеева был потише, чем у Герича. А этот, завидовали кута-исцы, теребя Тараса любопытством, и под артобстрелом был, и ружье трофейное притащил. Правда, толку от Пьецуха не добились. Вечный балагур был настолько не в духе, что от него быстро отвязались. Тарас же, придя в себя, порасспросил кутаисцев, куда ж его вынесло, оказалось – очень далеко от своего полка, и Тарас еще целый день проплутал по чужим, незнакомым дорогам, пока не ввалился в палатку, где Симеон Петров по пятому разу рассказывал, какой покойник был молодец и на его, Петрова, глазах добрую дюжину турок укокошил, а вот себя не уберег.
– А водку я у тебя, Симеон, отспорил!
На такие поиски команда ходила каждую ночь, и турки в конце концов привыкли и встречали их не барабанным боем тревоги, а ленивым обстрелом сторожевых постов. Дорого им обойдется эта привычка 5 ноября.
Назначенный в 1855 году комендантом Карса полковник Лорис-Меликов по молодости лет упивался властью и собственной свободой. Ему нравилось единым росчерком пера решать судьбу любого просителя, коих принимал он безотказно с утра до вечера. А так как человек он был добрый и обладал здравым смыслом, в решении чужих судеб русский правитель не допускал и тени самодурства и произвола и, скорее, готов был нарушить жестковатые дореформенные законы собственной империи, чем оставить чью-либо слезную мольбу без ответа. Поскольку Лорис-Меликов по профессии своей был в первую очередь военным, а не добрым халифом, покидая Каре, он оставил на всякий случай нескольких надежных людей – то, что нынче называется агентурной сетью. Сеть, конечно, поодряхлела, где-то порвалась за смертью агента, где-то пересохла из-за отсутствия надежной связи. Но в нынешнее лето живые ее части воссоединились, лазутчики из штаба корпуса подштопали оборванные нити, и она заработала во всю мощь, поставляя командованию сведения о состоянии дел в Карее.
Команда охотников захватила в плен турецкого офицера, выбравшегося из Карса в районе крепости Сувари. Собственно, захватила – слишком сильно сказано: тот сам искал дорогу к русскому сардарю Лорису. И умолял доставить его к сардарю до утра. Охрана не хотела будить командующего корпусом, но тот сам, услышав шум, вышел из палатки. Гафур занимал при гарнизонном штабе должность невысокую, но место это было безопасное и перспективное. И он бы и дальше служил старательно и честно, добиваясь повышений по службе и орденов больше за выслугу, чем за боевые подвиги. Но еще в ту, весеннюю блокаду отец его, старый медник Юсуф-оглы, вдруг потребовал, чтобы Гафур поступил в полное распоряжение русского сардаря. Пока Гафур колебался, корпус снял осаду, но теперь отец пригрозил проклятьем и заставил идти к доброму сардарю Мелику в благодарность за спасение.
Хоть убей, никакого медника Юсуфа-оглы Михаил Тариелович вспомнить не мог, и уж тем более отчего он когда-то спас этого самого Юсуфа. Увидя, может, и узнал бы, память на лица у генерала была великолепная… Впрочем, это и не важно. А важно то, что турецкий штабной офицер принес чертежи укреплений, места расположения волчьих ям между ними и готов был, рискуя собственной головой, сообщать о намерениях турецкого командования и приносить иные весьма ценные сведения.
Какие, однако ж, неожиданные плоды приносит справедливое гражданское управление!
В одном из своих докладов Гафур сообщил, что начальство его и в первую очередь Гусейн-паша абсолютно уверены в том, что русские не отважатся напасть на Каре, а если уж в их безумные головы и взбредет такое намерение, они, несомненно, полезут на северо-западные укрепления, куда и привели свои основные блокирующие силы.
Гусейн-паша был человек храбрый, упрямый и никуда не годный стратег. Поскольку в 1855 году именно северо-западные укрепления выдержали штурм русской армии, то и в 1877 году командующий гарнизоном, не слушая ничьих осторожных советов, все свое внимание сосредоточил на оборону тех героических фортов – Тохмаса, Тепеси и Лаз-тепеси.
Известие это подвигло Лорис-Меликова на окончательный выбор направления главного удара при штурме Карса. Как раз с той стороны, откуда он, томясь в резерве, наблюдал драматическое для наших войск развитие событий.
По мере подготовки к штурму менялся план осады. Блокирующие отряды стали сосредотачиваться в юго-восточном и южном направлении. Здесь и стали возводить основные осадные батареи. В ночь с 13 на 14 октября заложили первую дальнобойную батарею на 4 двадцатичетырехфунтовых орудия в четырех верстах от укреплений Канлы и Хафиз и в шести – от города. Уже утром наши пушки дали по Карсу первые залпы.
Турки, обеспокоенные бомбардировкой, в ответ построили полевую, по-военному – контрапрошную батарею перед Хафизом. Под ее прикрытием они выдвинули пехотную цепь, а аванпосты расположили вблизи от наших позиций и чрезвычайно затруднили работы по сооружению новых батарей.
Вечером 23 октября против укрепления Канлы были установлены три осадные батареи, и уже с утра 24-го открыли стрельбу с расстояния в полторы тысячи сажен. Очень эта стрельба не понравилась Гусейну-паше, и он отправил из города шесть батальонов пехоты, две сотни кавалерии и две полевые батареи, чтобы захватить наши осадные орудия. Со всех фортов был открыт артиллерийский огонь.
Прикрывали осадную батарею всего два батальона Владикавказского полка под командой майора Григоровича. Они встретили противника таким дружным и плотным залпом, оборонялись так смело, что за добрый час боя турки не сумели продвинуться к нашим траншеям ближе ружейного выстрела. А за это время к левому флангу подошли присланные Алхазовым два батальона Имеретинского полка полковника Карасева и стремительной атакой обратили неприятеля в бегство.
Получив в Канлах подкрепление, турки возобновили атаку, на этот раз против Карасева. И снова вынуждены были дважды отступать с потерями, гораздо большими, чем высланные на подмогу войска.
