Хабаров. Амурский землепроходец - Демин Лев Михайлович (книга жизни txt) 📗

Основным и наиболее используемым стал третий, южный путь, что подтверждают и официальные документы, где можно найти свидетельства об этом. Шёл он сперва Северной Двиной до впадения в неё правого притока Вычегды, потом направлялся вверх по Вычегде. Миновав Соль Вычегодскую, вотчину богатеев, предпринимателей Строгановых, выходили путешественники к левому притоку Вычегды, речке Сысоле, и шли по ней до Кайгородка, пройдя земли, населённые зырянами и пермяками. У Кайгородка начинался волок, который приводил путников к верхней Каме. По ней спускались до города Соликамска, центра соляных промыслов. Возле этого города входили в камский приток Усолку и подымались по нему и другим малым рекам Камского бассейна. За перевалом у Павдинского камня текли малые речки, которые могли привести путника в более полноводную реку Туру, приток Тобола. Последний впадал в Иртыш вблизи административного центра Сибири, Тобольска.

Этим путём обычно шли пополнения для Тобольска и других сибирских городков. Этим же путём двигались обозы купцов и промышленников до своей цели, в частности, до Мангазеи. Стремившиеся туда должны были пройти низовья Иртыша до впадения его в Обь... спуститься широкой полноводной Обью до впадения её в Обскую губу, дойти до её ответвления, Тазовской губы, и наконец-то достичь Мангазеи. Долог и нелёгок был сей путь, но им пользовались значительно чаще, поскольку проходил по обжитым местам и был уже неплохо освоен.

Об этом-то Ерофей Хабаров и узнал от собеседников и принял решение: коли решится отправиться в Мангазею, то пойти южным путём. Бродил Ерофей Павлович по лавкам гостиного двора, торгующим пушниной и по торговым рядам. Заговаривал с приказчиками, интересовался ценами на соболя, черно-бурую лисицу, песца. Он приметил, что меха находили покупателя не слишком быстро. Спрос здесь на них был невелик, полки в лавках ломились от нераспроданного товара. Голытьбе ценная пушнина была не по карману, поэтому она и обходила лавки стороной, а богачей в этих краях было немного.

Ерофей перезнакомился со многими торговыми людьми.

   — Смотрю на тебя, мужик. Не впервой заглядываешь в мою лавку. Купил бы что-нибудь... — обратился к Хабарову владелец лавки, Бонифатий Голубов. — Глянь-ка, каков соболь! Да и лисица отменная.

   — Гляжу и дивлюсь.

   — А коли дивишься, почто не покупаешь?

   — Другая цель у меня. Присматриваюсь, как идёт твоя торговля. Сам собираюсь отправиться на промысел. Хочу поразмыслить, стоит ли овчинка выделки.

   — Это кому и как повезёт. И хватит ли у тебя терпения и выдержки. Промысел пушного зверя требует сноровки да меткости. Можешь ли ты метким выстрелом малому зверю в глаз угодить? Пушнина — не манна небесная, сама с неба не свалится.

   — Вестимо. На такое и не надеюсь. Сам промышлял аль на купца работал?

   — Сам набрал свою небольшую ватагу.

   — И успешно промышлял?

   — Как тебе сказать... Отправляясь на промысел, в долги влез. Задолжал промышленнику Югову. Знаешь такого?

   — Ещё бы не знать. Батюшка мой Власу Тимофеевичу припасы съестные поставляет.

   — Ох уж мне этот Власька...

   — Чем он тебе не угодил?

   — Мягко стелет, да постель его зело жестка. На ней все бока отлежишь. Едва в долговую кабалу не попал к Югову.

   — Выкарабкался однако ж?

   — Долгов мне насчитал... Пришлось добрую половину заготовленной пушнины в счёт погашения долга сему лиходею отдать. Покрученикам жалованье выплатил. А что мне осталось? С гулькин нос. Видишь, не зело разбогатеешь на такой торговле.

   — Промышлял-то где?

   — Попытался было обосноваться в Мангазее. Да там все окрестные урочища облюбовал сынок юговский, да другие именитые промышленники. Пришлось мне со своими подручниками податься на Енисей, где не так людно.

   — Может быть, и моя дорожка туда ведёт?

   — Не горячись, земляк. Здраво поразмысли сперва, стоит ли с промысловым делом связываться. Особливо старайся, чтобы в долговую кабалу не влезть.

   — За добрый совет спасибо тебе, мил человек. Бог в помощь тебе.

Встречался Ерофей Павлович со многими торговцами пушниной, со скорняками. В одной из лавок гостиного двора встретил её владельца, именитого устюжанина Кронида Грохотова. Хабаров его никак не заинтересовал, и Кронид надменно отмалчивался, но когда Ерофей Павлович проговорился, что подумывает, не последовать ли примеру других промышленников и не отправиться ли в Мангазею, купец оживился и стал разговорчив.

   — Коли интересует тебя пушной промысел, берись за дело, — сказал он. — Поступай ко мне на службу. Мне нужны здоровые, молодые мужики. В накладе не останешься.

   — Как батюшка решит, — уклончиво ответил Ерофей.

   — Вот и скажи своему батюшке... Служить Крониду Грохотову каждый за честь сочтёт. Конторы моего торгового дома встретишь и в Архангельске, и в Вологде. Дружим домами со Строгановыми. Слышал о такой фамилии?

   — Слышал, конечно.

   — Сам-то откуда родом? Из каких?

   — Родом из деревни Дмитриеве, что на Сухоне. Там у батюшки моего хозяйство. Снабжает припасами устюжских именитых людей, Власа Югова и Худякова. Люди в Устюге известные.

   — Стало быть, твоя семья не из голытьбы.

   — Да вроде бы.

   — Такие мне подходят. Подумай над моими словами.

3. Дорога в Мангазею

Февраль подходил к концу. Лютые зимние месяцы миновали. И хотя весна ещё не давала о себе знать, и крепкий лёд по-прежнему сковывал реки, днём на солнцепёке на дорогах образовывались лужицы, которые с наступлением сумерек покрывались коркой льда. Весна обещала быть ранней.

Ерофей Павлович засобирался домой. Купил перед отъездом гостинцев для малых ребятишек, братьев и сестёр. Их в семье Павла Хабарова был целый выводок. Показал кузнецу лошадь, тот посоветовал сменить расслоившуюся подкову на правом переднем копыте.

Выехал из Великого Устюга рано поутру, спустившись на лёд Сухоны. Памятуя о неприятном происшествии, Хабаров хотел пристать к какому-нибудь обозу, направлявшемуся в сторону Вологды, но, как назло, в последние дни в этом направлении ни один обоз не выходил из города. И Ерофей Павлович рискнул отправиться в путь один, спрятав из предосторожности под полушубок кинжал, а под охапкой сена — кистень. Дорога, казалось, не предвещала неприятностей. Сперва по берегам Сухоны мелькали частые деревни и выселки, потом пошли лесные опушки, подступавшие к самому берегу.

Начали сгущаться сумерки, когда с левого берега раздался оглушительный свист. Было ясно, что свистит не один человек, а целая шайка. Хабаров непроизвольно перекрестился, ожидая худшего. Худшее и случилось. По крутому откосу съехал на лёд плечистый верзила в видавшем виды полушубке, а на верху выстроилась вереница мужиков. «Лихие людишки, — подумал Хабаров. — А верзила в драном полушубке, кажется, мне знаком». Тем временем верзила спешным шагом направился к саням.

«Вот те на. Это тот самый ушкуйник, который повстречался нам по дороге в Устюг, — подумал Хабаров. — Плохо моё дело. Я один, а их — не менее десятка».

   — Ну, здравствуй, мужик, — сказал вызывающе верзила. Он подошёл к саням, крепкой хваткой взял лошадь за узду и остановил её. — Узнаешь?

   — Узнаю.

   — Старый знакомый, а я не ведаю, как тебя прозывают. Назвался бы.

   — Ерофей Хабаров, коли тебе сие интересно, — стараясь сохранять спокойствие, сказал он.

   — Ерофей Хабаров, — отчётливо повторил ушкуйник. — А я... пусть буду для тебя Кузька по прозвищу... А впрочем, прозвище тебе знать не обязательно. Их у меня несколько.

   — Кузьма, значит. И с чем пожаловал?

   — Да вот... Хотел низкий поклон тебе отвесить и выказать благодарность. Оказывается, ты добрый человек. Отпустил меня на все четыре стороны, а мог бы и воеводским приставам передать, чтоб вздёрнули меня на высоком дереве.

   — Мог бы, да не захотел этого делать.