Хабаров. Амурский землепроходец - Демин Лев Михайлович (книга жизни txt) 📗
— Как ты решишь, батюшка, — высказался Никифор.
Никто в споры с главой семьи не вступал, возражать не собирался. Только Василиса, женщина выдержанная и немногословная, всхлипнула, но слёзы удержала. Поездка Ерофея за Каменный пояс означала долгую разлуку, может быть, она продлится год, а то и два, а Василиса привязана к мужу и детей ему ещё хотела нарожать. Запричитала состарившаяся Аграфена, опечаленная долгой разлукой со старшим сыном.
— Цыц, баба, — прикрикнул на неё Павел. — Я ещё не всё вам сказал. С Ерофеем отправится на промысел Никифор. Так мне угодно. Пусть малый набирается опыта у старшего брата, берёт с него пример.
— Спасибо, батюшка, — поспешил вставить своё слово Никифор. — Низко кланяюсь тебе. Давно мечтал о дальних походах.
— Цыц! — оборвал его отец. — Помалкивай, когда старшие рассуждают. Теперь твоим наставником будет Ерофейка. Слышишь, Никишка? Во всём слушайся старшего брата. Понятно тебе?
— Понятно, батюшка.
Заметно было, что Никифор обрадовался, вырываясь из-под опеки отца, человека с крутым, нелёгким характером, если не сказать деспотичным. А с Ерофеем Никифор ладил, и они никогда не ссорились.
— А ты, Ерофеюшка, держи братца в строгости. Как старший, ты за Никифора в ответе, — наставлял отец, — спуску ему ни в чём не давай. Держи в строгости. Слышишь, Никифор? Слушайся во всём старшего брата.
Отъезд в Великий Устюг отложили до начала навигации. Пока же Ерофей Павлович трудился по хозяйству. Вместе с Никифором накололи поленницу дров, чистой берёзы. Чинили речной дощаник и лодки. А однажды отправились оба на медвежью охоту. Отыскали с помощью собак берлогу, обложили её и выкурили зверя на волю. Молодая медведица, отощавшая за зиму, трусливо пустилась наутёк под лай собак. Охота оказалась неудачной. Зато настреляли куропаток. В ближайшем лесу попался и огромный старый глухарь.
Сухона вскрылась в конце марта. Сперва ледяной покров стал покрываться трещинами и лужицами. Потом стал ломаться и дробиться. Куски льда с треском громоздились один на другой, образуя завалы и заторы. Потом под напором течения они рассыпались, и вся ледяная масса устремилась вниз по течению. Позже вскрылись малые притоки, стиснутые лесными опушками. Ещё долго по Сухоне плыли куски льда и ледяное крошево. К середине апреля река полностью очистилась ото льда.
Ерофей с Никифором опробовали дощаник. Спустили его на воду. Обнаружили небольшую течь в носовой части и законопатили её просмолённой паклей.
Павел Хабаров сам объявил сыновьям:
— Засиделись. Пора и честь знать. Отправляйтесь-ка в дорогу.
Ерофей Павлович воспользовавшись тем, что отец был в хорошем настроении и выглядел покладистым, выпросил у него в спутники Доната.
— Не скрою, жалко с Донаткой расставаться, — посетовал Хабаров-старший, — трудолюбив он, усерден. Привык я к нему. Но коли он так тебе люб, забирай. Найду ему замену среди голытьбы.
— Спасибо, отец.
Небольшой дощаник загрузили всяким провиантом, зимней одеждой, которая наверняка понадобится в холодном северном крае. Отец напоследок расцеловал сыновей и снабдил Ерофея деньгами. Не велики были те деньги, но всё же и они — подспорье.
Вслед за отцом мать обняла и поцеловала обоих сыновей, по очереди перекрестила. Василиса сдержанно прильнула к мужу, сквозь слёзы прошептала:
— Береги себя, Ерофеюшка. Я ведь опять понесла. Возрадуйся, соколик мой, будет у нас снова младенчик.
— Коли понесла, возрадуемся оба, — прошептал Ерофей, обнимая и прижимая к себе Василису.
Прежде чем отпустить сыновей, Павел Хабаров сказал им как бы между прочим:
— Вот закончим весенний сев, возделаем огород переберёмся всей семьёй в Великий Устюг, а в здешней усадьбе оставим пару работников, чтоб за хозяйством присматривали, за огородом ухаживали, грядки пропалывали.
— А что, батюшка, со скотиной поделаешь? — спросил у отца Никифор.
— Не слишком велико наше стадо. Заберём его с собой в город, — ответил отец. — Воевода пообещал дать большой луг на берегу Сухоны и землю под огород. Проживём, за нас не беспокойтесь.
Ещё раз обнялись. Братья выслушали добрые отцовские пожелания. Донат поднял парус на мачте. Дощаник тронулся вниз по течению. Ребятишки, младшие братья и сёстры Ерофея и Никифора, бежали вдоль берега реки с возгласами и махали руками удаляющемуся судёнышку.
Прибыв в Великий Устюг, Ерофей Павлович добился в приказной избе грамоты на право выезда за Каменный пояс с промысловыми целями. Не обошлось без подарков приказчикам. В грамоте было записано, вольный земледелец Хабаров Ерофей Павлов отправляется на промысел пушного зверя и с ним брат Никифор и ещё пятеро людишек, нанятых оным Ерофеем Хабаровым в помощь». Имена этих пятерых не упоминались. Пока в наличии был только один Донат, ещё четверых Ерофей намеревался нанять в Тобольске. Брата Ерофей везде представлял как своего помощника.
Те небольшие деньги, которыми снабдил его отец, были потрачены в первые же дни пребывания в Великом Устюге. Кроме денег на покупку охотничьего снаряжения и дорожных припасов, на наем небольшого отряда, требовалась немалая сумма на оплату транспорта. Подсчитав все возможные расходы и поделившись своими расчётами с братом, Ерофей услышал непроизвольный возглас Никифора — «Ого!»
— Придётся лезть в долговую кабалу, — произнёс Хабаров. — Хочешь не хочешь, а надо идти на поклон к Власу Тимофеевичу. Надеюсь, не откажет.
— Дай-то Бог, чтоб не отказал, — отозвался Никифор.
Встретив братьев, Югов первым делом спросил:
— Ну как, надумали поступить ко мне на службу? На днях сын отправляется за Каменный пояс. Набрал работников. Вы оба ему были бы нелишни.
— Благодарствую, Влас Тимофеевич, за лестное твоё предложение, — сдержанно ответил Ерофей. — Да только, поразмыслив, решили поступить по-другому.
— Значит, не подходит тебе служба Югову? Или брезгуешь мне служить? А сидеть со мной за одним столом не побрезговал.
— Не те слова, Влас Тимофеевич! Уважаю тебя, и батя мой тебя уважает. Но хочется свои силы испробовать, своё дело начать.
— Разбогатели Хабаровы, что ли?
— Да нет же. При прежнем достатке остались. Не равняться нам с тобой, человеком именитым.
— Знамо тебе, что дорога в дальние края, промысел, да ещё содержание целой промысловой ватаги немалых расходов потребует?
— Знамо, батюшка. У доброго человека подзайму деньжонок, дам ему кабальную запись. Напромышляю пушного зверя, должок верну. Был бы ты нашим благодетелем?
— А знаешь ли ты, что деньжонки под кабальную запись за одни только твои красивые глаза никто тебе не даст. Получаешь от меня взаймы, скажем, сотню целковых, через год возвращаешь мне полторы сотни, а через два года, коли завершится твоя промысловая жизнь, ты должен мне возвратить уже две сотни рубликов. Ну как?
— Не знаю, что и сказать тебе...
— Учти, что я со своими должниками обращаюсь ещё по-божески. Батюшку твоего не первый год знаю, и он меня знает, а другие...
Югов не договорил. Ерофей понял, что хотел сказать промышленник. Другие богатеи, тот же Худяков, превосходили Власа по жадности и корыстолюбию. И Хабаров ответил, не найдя другого ответа:
— Готов тебе поклониться, добрый человек.
— Положим, я не для каждого добрый, но по старой дружбе с твоим батюшкой Павлом готов тебя выручить. В какой сумме нуждаешься?
— Мне бы сто или сто двадцать рубликов.
— Чтоб дело было верное, поведём речь о ста двадцати.
— Согласен.
— Добро. Пиши кабальную запись. Моё условие таково. Берёшь у меня взаймы сто двадцать рубликов серебром. Через год, то бишь в мае месяце 1628 года, возвращаешь мне сто восемьдесят.
На том и порешили. Поздно вечером Ерофей Павлович с братом вышли во двор своей усадьбы, для разминки решили наколоть дров для очага и за дощатой оградой услышали шорох. Кто-то подтянулся, ухватившись руками за верхний край ограды, заглянул во двор. Изношенная шапка показалась Ерофею знакомой, а когда долговязый человек легко перемахнул через ограду, в нём он легко узнал Кузьку, ушкуйника с большой дороги. Две рыжие лайки, почуяв чужака, выскочили откуда-то из-за дома и с пронзительным лаем бросились к пришельцу. Кузьма не растерялся: неожиданно встал на четвереньки и, искусно имитируя собачий лай, стал наступать на лаек. Собаки опешили от такой неожиданности и умолкли, а потом, поджав хвосты, ретировались.
