Спартак (Другой перевод) - Джованьоли Рафаэлло (Рафаэло) (полная версия книги TXT) 📗
Как бы мужественно ни защищались гладиаторы, их отступление не могло совершиться без большого расстройства и тяжелых потерь. Чтобы под напором неприятеля укрыться в лагере, они были вынуждены оставить позади две когорты, которые должны пожертвовать собой ради общего спасения.
Эта тысяча гладиаторов сражалась с необычайной храбростью, умирая не только без страха, но почти с радостью. В короткое время свыше четырехсот из них погибли, раненные в грудь. Чтобы спасти остальных от неизбежной гибели, вернувшиеся в лагерь гладиаторы устремились на вал и оттуда обрушили на римлян такой град камней и дротиков, что те вынуждены были отступить и прекратить сражение.
Тогда Ореот велел немедленно трубить отбой и, поспешно наведя порядок в своих легионах, сильно расстроенных жестоким боем, приказал форсированным маршем двигаться к Привернуму; он поздравлял себя с удачно осуществленной хитростью, которая помогла ему удержать Спартака вдали от Террацины и направить его на Формии.
Но не успел авангард римского войска пройти и двух миль по Аппиевой дороге, как появились пращники Спартака и бросились в атаку на левый фланг легионов Ореста.
Увидев это, Орест пал духом; тем не менее, остановив своя войска, он выстроил четыре легиона так, что два из них повернулись фронтом против Спартака, а остальные два — тылом к первым, они должны были отразить атаку Крикса, которому, как это понимал Орест, предстояло немедленно снова броситься на, него.
Действительно, как только пятый и шестой легионы гладиаторов завязали бой с римлянами. Крикс выстроил опять свои два легиона я с яростью обрушился на тыл римлян.
Кровопролитна и упорна была битва. Противники свирепо сражались без всякого преимущества на одной или другой стороне. Через полчаса к месту битвы подошли легионы Эномая. Окруженные с трех сторон, римляне начали подаваться и вскоре, сломав строй, бросились стремительно бежать по Аппиевой дороге по направлению к Привернуму.
Спартак приказал своим легионам преследовать римлян, не отставая от них ни на шаг. Он великолепно понимал, что это единственное средство парализовать действие неприятельской кавалерии, которая не могла атаковать рассыпавшихся в беспорядке гладиаторов, не опрокидывая бегущих римлян.
Последним явился на поле сражения корпус Граника, стоявший дальше других. Его приход довершил победу гладиаторов.
Побоище было страшное: свыше семи тысяч римлян пало убитыми и около четырех тысяч взято в плен.
Только кавалерия почти без потерь пробилась в Привернум, куда в течение ночи пришли остатки изнуренных, разбитых легионов.
Но и потери гладиаторов были очень велики. Победа стоила им более двух тысяч убитыми и столько же ранеными.
На рассвете, в то время как гладиаторы с почетом хоронили своих павших товарищей, претор Анфидий Орест, выйдя из Привернума, стремительно отступил с остатками своего войска в Норбу.
Несколько дней спустя Спартак собрал военный совет из начальников гладиаторов. Все единодушно признали абсолютно невозможным предпринять что-либо против Рима, где каждый гражданин был солдатом, и где поэтому против гладиаторов могло быть выдвинуто сто десять тысяч бойцов… На совете решили обойти Самниум, а потом Апулию и собрать там всех рабов, которые пожелали бы восстать против своих угнетателей.
Выполняя это решение, Спартак во главе своего войска без всяких препятствий проник через Бовианум в Самниум и отсюда небольшими дневными переходами направился в Апулию.
Известие о поражении претора Ореста и Фунди повергло в ужас римских граждан. Сенат собрался на секретное совещание и стал обсуждать вопрос, каким образом положить конец этому восстанию, которое, начавшись смехотворным бунтом, приняло теперь масштабы серьезной войны, запятнавшей позором римские войска.
Решение сенаторов осталось тайной. Стало только известным, что в ночь того дня, когда состоялось это совещание, консул Марк Терренций Варрон Лукулл в сопровождении немногих преданных слуг, без знаков отличия, без ликторов, под видом частного лица выехал верхом по Пренестинской дороге.
В это время Спартак со своим войском находился в лагере возле Венузии и занимался обучением двух новых легионов, так как свыше десяти тысяч рабов пришло за последние тридцать дней. Около полудня Спартаку доложили, что в лагерь прибыл, посол от Римского Сената.
— Клянусь молниями Юпитера! — воскликнул Спартак, в глазах которого сверкнул луч невыразимой радости. — Значит так низко пала гордость латинян, что римский Сенат не стыдится войти в переговоры с презренным гладиатором?!
И, накинув на себя обычный плащ темного цвета, он сел на скамейку, находившуюся у входа в его палатку, сказав декану:
— А теперь проводи сюда этого сенатского посла.
Посол пришел на преторий в сопровождении своих четырех слуг; всех пятерых вели гладиаторы; по обычаю, глаза у прибывших были завязаны.
— Ты на претории нашего лагеря перед нашим вождем, римлянин, — сказал декан тому, кто назвал себя послом.
— Привет тебе, Спартак! — сказал тотчас же внушительным и твердым голосом римлянин, посылая правой рукой полный достоинства приветственный жест по направлению к тому месту, где, по его предположению, находился Спартак.
— Привет и тебе! — ответил фракиец.
— Мне нужно с тобой поговорить с глазу на глаз, — прибавил посол.
— Хорошо, будем говорить наедине, — ответил Спартак.
И, обращаясь к декану и солдатам, приведшим пятерых римлян, сказал:
— Этих отведите в соседнюю палатку, снимите повязки с глаз и приготовьте им чем подкрепиться.
В то время как декан удалялся с гладиаторами и спутниками посла, Спартак снял с глаз римлянина повязку и сказал:
— Садись. Ты можешь смотреть на лагерь презренных и ничтожных гладиаторов и знакомиться с ним.
И он снова сел, не спуская испытующего взгляда с патриция, — что это был патриций, видно было по пурпурной полосе, окаймлявшей его тогу.
Это был человек лет пятидесяти, высокого роста, плотный, с седыми, коротко остриженными волосами, с благородными и выразительными чертами лица; осанка у него была полна величия и даже надменности. Получив возможность видеть, он тотчас же стал внимательно всматриваться в вождя гладиаторов.
— Садись же. Эта скамейка, конечно, не курульное кресло, к которому ты привык, но на ней тебе будет все же удобнее, чем на ногах.
— Благодарю тебя, Спартак, за твою любезность, — ответил патриций, садясь против гладиатора.
Затем он обратил взоры на огромнейший лагерь, видный целиком, как на ладони, с высоты, на которой находился преторий, и не мог удержаться от восклицания изумления и восхищения.
— Клянусь двенадцатью богами Согласия!., я никогда не видел подобного лагеря, кроме лагеря Кая Мария под Аквами Секстийскими!..
— Что ты! — с горькой иронией возразил Спартак. — Ведь то был римский лагерь, а мы — только подлые гладиаторы.
— Я пришел сюда не для того, чтобы спорить с тобой, поносить тебя или выслушивать поношения, — с достоинством сказал римлянин. — Оставь свою иронию, Спартак; я вполне искренне выразил свое восхищение.
Он снова долго смотрел вокруг глазами ветерана.
Затем, повернувшись к Спартаку, сказал:
— Клянусь Геркулесом, Спартак, ты рожден не для того, чтобы быть гладиатором!
— Ни я, ни шестьдесят тысяч несчастных, которых ты видишь в этом лагере, ни миллионы людей, которых вы поработили грубой силой, не были рождены для того, чтобы быть рабами себе подобных.
— Рабы были всегда, — возразил посол, качая головой с видом сожаления, — с того дня, как один человек поднял меч на другого. Человек человеку волк по природе и по характеру; поверь мне, Спартак, твоя мечта — мечта благородной души, но мечта неосуществимая; по законам человеческой природы всегда будут господа и слуги.
— Не всегда существовали эти несправедливые различия, — пылко воскликнул Спартак, — они появились с того дня, когда плодов земли не стало хватать для всех ее обитателей; с того дня, как человек, рожденный для земледелия, перестал возделывать почву своей родины и этим добывать себе пропитание; с того дня, как справедливость, жившая среди земледельцев, ушла с полей, бывших последним ее убежищем, и скрылась на Олимп, — вот когда возникли неумеренные аппетиты, безудержные желания, роскошь, кутежи, распри, войны и постыдные побоища!..
