Сага о Гудрид - Сивер Кирстен А. (читать книги бесплатно полностью без регистрации txt) 📗
Гудрид сглотнула и твердо произнесла:
– Кажется, ветка прихлопнула тебя по голове, Гудмунд! Я пойду и приготовлю тебе снадобье. Захвати с собой порванную одежду, я починю ее.
Пока она спускалась по лестнице, вдогонку ей летел добродушный смех.
В тот день, когда Гудмунд со своей свитой должны были отправиться за кораблем, Гуннульв с Карлсефни уже находились на пути к дому. На прощание Гудмунд взял Гудрид за руку и тихо сказал:
– Хорошо, что меня не будет несколько дней. Даже не знаю, что для меня больнее – видеть твоего мужа или знать, что ты его жена.
Гудрид испытала облегчение, глядя вслед удаляющемуся Гудмунду. И пока они вместе с Сигрид и остальными стояли на дворе и махали отъезжающим, она думала об одном Карлсефни и о том, что он не дотрагивался до нее вот уже несколько месяцев.
А ночью ей приснилось, что у нее чешется бедро. Во сне она подняла юбку, чтобы посмотреть, что там такое, и увидела, что прямо сквозь нежную кожу пророс цветок ложечницы. Он уже распустился, сияя белыми цветами, а корни его были собраны в маленькое колечко. Гудрид дернула за цветок, приготовившись испытать боль, но цветок не поддался, а в ней самой только поднялось блаженство. Когда на следующее утро она проснулась, ее грезы все еще стояли перед ней, и она внимательно осмотрела свое бедро. Оно было белым и гладким, но на груди остался красноватый след от амулета Фрейи.
Вернувшись домой, охотники радовались удачной охоте и, проголодавшись, набросились на еду, так что Карлсефни и Гудрид оказались наедине уже поздно вечером. Пахло нагретой солнцем смолой, будто на корабле, а маленькое окошко было распахнуто настежь, и через него в комнату проникали ночные звуки, смешиваясь с нежным ароматом цветов. Гудрид чувствовала себя молодой, счастливой, манящей, оказавшись в объятиях Карлсефни.
А на рассвете ей вновь приснилось, что на ее теле вырос цветок ложечницы. Но теперь он казался увядшим, и когда она легонько дернула его, корни сразу же поддались, а на месте растения остался слабый, красноватый след, как от укуса.
ПЕНИЕ КУКУШКИ НА ДВОРЕ
Скот пасся на лугу, когда вернулся Гудмунд сын Торда со своим кораблем. Мычание и блеяние смешалось с выкриками людей на берегу, встречающих команду Гудмунда.
Они с Карлсефни славно поладили друг с другом. Оба были известны среди мореплавателей и расспрашивали друг друга об общих друзьях, рассказывая о путешествиях в дальние страны.
– Мое первое долгое путешествие было как раз в Йорвик, – говорил Карлсефни, прихлебывая из пивной кружки, которую налила ему Гудрид. – Но так как мне было всего тринадцать зим от роду, то я не очень-то разбирался в ценах. А после того, что ты рассказал, может статься, что я в следующий раз, плывя из Исландии, обязательно зайду в Йорвик.
– Только там ты найдешь лучший бисер и шитье серебром, – сказал ему Гудмунд. – Ив последнее время в тех водах редко появляются морские разбойники. Товар мой всегда был в безопасности, и лишь некоторые из моих людей погибли в свое время.
Улыбаясь, Гудрид подала мужчинам блюдо вареной трески. С тех пор как муж ее вернулся домой с охоты, она не могла нарадоваться на него, слушая о его планах на будущее. И его близость походила на долгожданный дождь для увядшего растения. Гудрид чувствовала в себе силы на любые путешествия, а главное – на поездку этим летом в Исландию.
«Рассекающий волны» уже стоял новехонький и готовый к отплытию. Однажды вечером за разговором Карлсефни сказал:
– Ничто так не хорошо для корабля, как смола. Ты оказал мне большую услугу, Гудмунд, уступив так много бочек со смолой, я продам остаток дома, в Скага-Фьорде. К тому же мало у кого еще найдется такой истрепанный корабль, как у меня. Я собрался купить себе новый, побольше…
– Когда же ты отправляешься в новое путешествие? – спросил Гудмунд.
– Скорее всего, через три лета – надо же пожить немного в Скага-Фьорде.
– Тогда может статься, что мы повстречаемся – может, в Норвегии, а может, в Йорвике или Хедебю. А может, я и сам отправлюсь к вам в Исландию, если найду себе хорошего лоцмана.
– Это не трудно, – ответил ему Карлсефни. – Многие исландские купцы плавают на норвежских кораблях, потому что у них самих корабли поистрепались, а еще потому, что у норвежцев меньше преград, когда те торгуют в Исландии.
– В таком случае, я обязательно наведаюсь к вам в усадьбу! – беспечно сказал Гудмунд.
– Ты всегда найдешь у нас сердечный прием, – ответил Карлсефни.
Гудрид подумала, что славно было бы принять Гудмунда в своем собственном доме. Теперь, когда он выбросил из головы мысль о том, что она будто бы несчастлива в браке, Гудрид смогла оценить его дружбу и была благодарна ему за то восхищение, которое он выказал ей. А той встречи на чердаке, когда ее захлестнуло желание, она больше не страшилась, ибо теперь каждый вечер Карлсефни утолял ее страсть к нему.
Пришло время Гудмунду уезжать со двора. Гудрид выходила из кладовой с сыром в руке, который Сигрид приготовила брату на дорогу, как вдруг перед ней оказался Гудмунд и заговорил таким будничным тоном, словно он предсказывал погоду:
– Если я только услышу, что ты снова в Норвегии, я сразу же поспешу тебе навстречу… Не знаю, когда я поплыву в Исландию, но я обязательно побываю там. И сделаю я это только ради того, чтобы увидеть тебя. Я глубоко уважаю Карлсефни и не желаю ему зла.
А потом он взял у нее из рук сыр и вернулся в дом.
После отъезда Гудмунда и его людей на дворе вновь стало тихо. Только женщины продолжали хлопотать по хозяйству. Карлсефни попросил Пекку Плосконосого присматривать за Снорри, и теперь Гудрид чаще помогала другим женщинам в доме. Однажды они вместе с Сигрид дочерью Торда стояли в молочной кладовой, и хозяйка шутливым тоном сказала ей:
– Прямо колдовство какое-то, Гудрид… Ты точно чувствуешь, когда надо добавить сычуг!
– Мне просто повезло, – ответила Гудрид. Сердце у нее заныло. С тех пор как умерла маленькая Альвхильд, никто больше не допытывался у нее, умеет ли она колдовать. Но по реке постоянно идут корабли, и неизвестно, как далеко распространились о ней сплетни. Плохо, если нечто подобное дойдет по Карлсефни, потому что всякий раз, заговаривая о ворожбе, он делался сердитым и говорил, что если люди думают, что они общаются со злыми духами, то ничего хорошего из таких слухов не выйдет.
Гудрид наполнила сырную формочку и сказала:
– Вот не думала, что придется работать с таким жирным молоком и в такой прекрасной кладовой!
– Да, у меня здесь славно, – обрадовалась Сигрид. Она приготовилась сбивать масло и вдруг подняла руку: – Слышишь! На дворе кукушка!
Другие женщины сидели в доме и тоже услышали, как из-за двери доносится пение кукушки: «Ку-ку! Ку-ку!»
Сигрид начертала на масле крест и осенила себя крестным знамением, прошептав:
– Вот Хозяин Холма обрадуется, раз на его дерево вернулась кукушка. Смотри, Гудрид, когда будешь проходить мимо дерева, не спугни ее. А если ты загадаешь желание, – оно исполнится.
Остальные закивали и подтолкнули Гудрид к входной двери.
Выйдя на солнышко, она сперва зажмурилась, медленно направляясь к развесистой березе. Дерево еще не зазеленело, но его тонкие ветки были усыпаны сережками и нежно пахли после дождя. А сидящая на дереве птица снова запела.
Гудрид прикоснулась рукой к белому стволу, закрыв глаза и отрешившись от всех посторонних мыслей, сосредоточившись только на крохотном человеческом существе, которое, может быть, уже зародилось в ее утробе.
– Хочу, чтобы под сердцем у меня снова дышало дитя, чтобы оно жило.
Кукушка словно бы терпеливо выслушала до конца желание Гудрид и потом снова прокуковала в последний раз и полетела над птичьим двором, где копошились курицы, а между ними гордо расхаживал петух. Гудрид подумала, что пение кукушки и петуха всегда вспомнятся ей, как только она услышит о Норвегии. Ее переполняли тоска по привычным, знакомым звукам, которых ей так недоставало в Лунде: и крики тысяч гаг, и громкое пение кулика, и чириканье воробьев… Но ни эти птицы, ни она сама не имели дома в этих плодородных землях с пресной водой.
