Большое гнездо - Зорин Эдуард Павлович (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
Услышав сказанное боярином, мельник тут же бросился за дверь — немного времени прошло, жернова перестали вертеться, скрежет стих, только слышался шум дождя да журчанье падающей с запруды воды.
Одноок вкусно чихнул, провел рукавом под носом и с любопытством уставился на возвратившегося Гребешка.
— Ну и страхолюд же ты, — сказал он смирно стоявшему перед ним мельнику.
Гребешок хмыкнул, покраснел и переступил с ноги на ногу.
— Как зовут-то тебя? — спросил боярин, будто имя его забыл.
— Г ребешком.
— Гребешком зовут, а сам гребня, поди, отродясь в руке не держивал...
— Оттого и прозвали.
— Сколь годков-то тебе?
— За третий десяточек перевалило. На пасху тридцать стукнуло...
— Складно говоришь ты, Гребешок, а разумения в тебе нет никакого. Почто боярина в избу не зовешь?
Растерялся Гребешок, заморгал кроткими глазами, покраснел еще больше.
— Дык не вступно мне...
— Куды уж там, — начиная сердиться, хмыкнул Одноок. — Нешто и обсохнуть у тебя негде?
— В избе тож не топлено, — растерянно пробормотал мельник. — А коли что, дык пойдем ко мне, боярин. Я живо печь-то истоплю, я счас...
За дверью полыхнуло, сильный гром до основания потряс ветхую мельницу. Боярин задержался на пороге, вздрогнул, торопливо перекрестился, словно собирался нырнуть в омут.
Лошади, привязанные к колышкам возле запруды, ржали и натягивали вожжи. Дождь бил наискосок, рябил растекшиеся перед мельницей лужи.
— Эк налило-то, — проворчал боярин. Кликнул промокшего Гребешка:
— Чо стоишь, глаза пялишь? Подь сюды!..
Мельник услужливо подтрусил к двери.
— Ну-ко, нагнись. Да пониже, пониже, — приказал Одноок. — Задом повернись.
Мельник выполнил все, как велено. Оглядываясь с недоумением, спросил:
— Почто бить хочешь, боярин?
— Экой ты недогадливой, — ткнул его в шею Одноок.— Еще малость пригнись. Теперь в самый раз будет...
Подобрав полы мокрого платья, боярин вскарабкался Гребешку на спину.
— Теперь в избу волоки. Да не оступись, гляди.
С боярином на спине мельник вприпрыжку пересек двор, так, не спуская Одноока, и ввалился в темные сени.
— Ой, кто это? — испуганно пискнул изнутри женский голос.
— То мы с боярином, — сказал Гребешок, вступая из сеней в горницу. В горнице чуть посветлее было. Сидя верхом на мельнике, Одноок разглядел у стола малого росточка женщину.
— Гостя вот привел тебе, Дунеха. Сам боярин к нам пожаловал...
Женщина заметалась по избе, поправляя сбившиеся полавочники, суетливо смахивала со стола хлебные крошки.
Приседая под тяжестью Одноока, Гребешок стоял у порога, отфыркивался, как заезженный конь.
— Милости просим, милости просим, — бормотала Дунеха, отступая в глубину избы и часто кланяясь.
«А хороша у мельника жена», — подумал Одноок.
— Ты на лавку меня опусти, на лавку, — сказал он Г ребешку.
Мельник опустил боярина нежно, встав перед ним на колени, стал сдергивать сапоги. Сафьяновые были сапоги, тесные, едва снял их Гребешок, лизнул языком пятнышко, рукавом протер. Жене крикнул через плечо:
— Живо хворосту неси!..
— Ай-я?
— Хворосту, говорю, неси. Печь истопи да поднеси гостю бражки... Крепкая у нас бражка, — ласково ворковал он, стягивая с боярина платье.
Дунеха вбежала, держа перед собой большое беремя хвороста, нагнулась, заталкивая дровишки в печь. Ноги у нее были гладкие и белые, узкий сарафан плотно облегал бедра.
«Хороша, хороша мельникова жена», — глядя на нее с вожделением, снова подумал Одноок.
Иных мыслей в голове не было, томила приятная истома. В зеве печи вспыхнули, красным огнем занялись дровишки. Г ребешок придвинул к теплу перекидную скамью, с осторожностью расправил на ней боярское платье. Принялся снимать с боярина исподнее — рубаху и порты. Одноок охал, сладко вздыхал, покорно поворачивался на лавке. Донага раздел боярина Гребешок, до самого дряблого, покрытого светлым пушком тела.
— Тряпицу бы какую принесла, — ворчливо окликнул он жену. Дунеха поставила на стол высокий жбан, посмотрела на боярина без стыда, словно на неживого. Это не понравилось Однооку. «Гордая», — отметил он про себя. Сидел на лавке голый, зевал полузакрыв глаза, расчесывал пятернею живот и грудь.
Хозяйка принесла шубу, оттеснив Гребешка, сама заботливо укрыла гостя. Боярин не утерпел, ущипнул ее за ягодицу. Дунеха пискнула, но не отстранилась. Стоя рядом, мельник смотрел на них добрыми голубыми глазами.
— Не отведаешь ли медку? — ласково спросил он Одноока.
— Чего ж не испить, — сказал подобревший Одноок.
Дунеха налила ему полную чару, поднесла осторожно, стараясь не расплескать. Мед и впрямь был хорош, не зря нахваливал его Гребешок.
— Не выпьешь ли еще с устатку? — пониже склонилась к боярину Дунеха. Глаза у нее темные, цвета весенней клязьминской воды, носик задорно вздернут, за приоткрытыми губками виднеется ровный рядок белых здоровых зубов.
— Отчего ж не выпить, — опять согласился Одноок.
Выпил он и вторую чару. Принимая ее, задержал Дунехину руку в своей. Пальчики у нее тоненькие, косточки хрупкие. Боярин сжал их со всей силой. Не выдернула руку Дунеха, только в глазах ее шевельнулась боль.
«Славная, славная жена у мельника...». Чувствуя, что пьянеет, Одноок откинулся на лавке, посмотрел на потолок, под которым в беспорядочности вились набившиеся с воли мухи.
Пламя в печи уже не потрескивало, а гудело, приятное тепло гуляло по избе. Дунеха стучала горшками. Гребешок разговаривал за дверью с боярскими отроками — голоса доносились, сильно приглушенные шумом дождя.
Затяжная была гроза. Туча ходила над лесом, то удаляясь, то приближаясь вновь. Ветра не было, раскатистый гром бил где-то совсем рядом.
Дверь хлопнула, вошел Гребешок и остановился перед боярином.
— Не спишь, батюшка?
— Чего тебе? — недовольно пошевелился на лавке Одноок. Мельник нарушил приятные грезы. Вставать не хотелось, под шубой было тепло и дремотно.
— Я вот говорю, отроков не пустить ли в избу? — осторожно спросил Гребешок. — Промокли они тож, иззябли на мельне-то.
— Куды им в избу? — лениво отозвался боярин. — Не, пущай на воле ждут.
— Ждите на воле! — крикнул столпившимся у входа отрокам Г ребешок.
— Избаловал я их, — проворчал Одноок.
— Верно сказываешь, боярин, — отозвалась от печи Дунеха. — Посади мужика к порогу, а он под святые лезет. Я уж и своему говорю: на всех не нажалобишься.
— Молчи, баба, — незлобно оборвал ее Гребешок.
— Вот, завсегда так, — сказала Дунеха. — Ты бы его боярин, маленько-то пристругнул.
— Чаво уж там... — смутился мельник.
Одноок приподнялся на лавке, сел, спустив волосатые ноги на пол. Шубу накинул на плечи, зевнул.
— Ухи не отведаешь ли, боярин? — спросила Дунеха, ловко схватывая тряпицей дымящийся горшок.
— А с мясом ли уха-то?
— Для тебя расстарались...
— Отведаю, чего уж... Знать, хозяйка ты справная?
Гребешок сказал с гордостью:
— Куды твоему сокалчему!
— Ну-ну, — оборвал его Одноок.
Дунеха вылила уху из горшка в высокую деревянную мису, мельник нарезал хлеба, положил перед боярином ложку.
— Знамо, ешь ты в своем тереме послаще нашего, — сказал он, надкусывая краюху. Зубы у него были, крепкие и крупные, за щекой ходили упругие желваки. Дунеха брала сочиво на кончик ложки, поднося ко рту, опускала веки. Тонкие пальчики ее отламывали от хлеба маленькие кусочки.
Выпили еще меду, потом еще...
— Ты вот что, — сказал боярин. — Ты ступай-ко, Гребешок, к моим отрокам да побудь там маленько...
Мельник отложил ложку, удивленно похлопал глазами. Дунеха низко склонилась над миской.
— Поди-поди, — поторопил Гребешка Одноок.
Дунеха встала, накинула на голову плат.
— А ты куды? — спросил боярин.
Гребешок, согнувшись, стоял в дверях, смотрел на жену жалостливым взглядом.
