Большое гнездо - Зорин Эдуард Павлович (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
— Иди-ко сюды, — подозвал он остановившегося на почтительном расстоянии старосту.
Колосей приблизился, встал на нижнюю приступочку крыльца, взгляд боится поднять на боярина.
— Ты тут потряси кой-кого, повыспрашивай: у себя ли Конобей?
— Не, — сказал староста. — Конобея здесь нет. У него Ивач, тиун зловредный, всему заправщик.
— А тебе-то отколь знать?
— Свекор мой в ихней деревне. Он и сказывал.
— А что же, у Ивача у того две головы, что ли?
— Отчего же? Голова у него одна, а — забубенная...
«Ничего, — подумал Одноок о Конобее. — За тиуна не спрячешься. Ко князю пойду — всё наружу вылезет».
Бессонной была ночь в Потяжницах. Крепко расстроился боярин — до самого утра мучился животом. Выбегал на зады избы, сидя в укромном местечке, тоскливо поглядывал на звезды. Жалко ему было вытоптанной землицы, щемила протяжная боль в груди: сколь кадей ржи осенью-то недосчитаешься... Отвернулось от Одноока переменчивое счастье. С той поры, как посмеялся над ним Веселица, прохода не стало ему на улице: всяк, кому не лень, кинет камень, в долг перестали брать, резы помене пошли, прибытку почти никакого. А ежели и Конобею спустить, то завтра он не то что землю вытопчет — все леса порубит вокруг... Мягко стлал, да жестко спать. А еще мечтал породниться — хорошего свата пустил бы к себе на двор. Благо, пресвятая богородица уберегла, свершиться злу не дала, надоумила...
Сидел Одноок в укромном местечке, глядел на небо, слал проклятия на Конобееву голову.
Утром велел он старосте привести убивца:
— Очухался?
Мужик еще не твердо держался на ногах, но глядел осмысленно. Ветхая сермяга на нем была вся в запекшейся крови, под глазом темнел синяк, на голове кожа содрана с волосами, свисает грязным лоскутом.
— А разукрасили тебя мои потяжинцы, — подначил его Одноок.
— Ничо, — сказал обретший голос мужик. — Брат брату головой в уплату. За то мне ответ держать.
Набычился боярин:
— Дерзишь, раб!
— Тебя, боярин, гневить не хочу, — повинился му
жик. — Да не я всему, что было, виной. Не по своей воле за реку шел, тебе ведомо.
— Отколь же мне ведомо?
— Колосей небось все рассказал.
— Колосей-то рассказал, да от тебя слышать хощу...
— Вот те хрест, не хотел я убивать попа, — запинаясь, стал оправдываться мужик. — А мне што? Мне ничего. Поп тут ни при чем... Невеста у меня в Потяжницах, девка справная — нынче мне ее не видать. А попа бить я не хотел, сам под руку подвернулся — ножичек-то не ему назначен. Тут он с крестом. В драке разве разберешь?.. Эх-ха, пропала моя головушка. То ведомо, боярин, ты меня не пощадишь, на волю не пустишь. А я мужик смирной. Ей-ей, не хотел за реку ходить. И рожь я не зорил... А тут бес попутал. Ивач тако сказывал: не пойдешь, я тебя сгною. Строг наш тиун, зело строг. И pyка у него тяжелая, ох, тяжелая... А я чо? Я ничо. Что хошь, делай, твоя воля, боярин...
— Нынче ласково ты запел, — сказал Одноок. — А вчера насмерть бился с моими мужиками...
— Дык оно ведомо. Кому ж охота? Коли не я, дык они бы меня — кольями-то. Сам видел. А дружки мои за реку утекли — их не догнать...
Лишние разговоры — пустая суета. Подумав, решил Одноок везти мужика с собою во Владимир, там Конобею его предъявит, а ежели понадобится, то и князю. Всеволод вспыльчив, но справедлив — спуску Конобею не даст. То-то попляшет боярин, когда кликнут ответ держать. Чужой беде хорошо смеяться, посмейся своей...
3
— Здравствуй, Конобей.
— Здрав будь, Одноок.
— Почто в терем не кличешь? Али гость незван? — у Одноока в прищуре глаз поблескивали лукавые искринки. Кожух на нем праздничный, широкий пояс вышит золотыми нитями, сапоги новые — с загнутыми носами, с серебряными кисточками на голенищах.
«Чего это с ним? Не за дочь ли вдругорядь свататься пришел?» — удивился Конобей, жестом пригласил соседа — проходи, гость дорогой, не стой на пороге.
— Пришел я, — улыбнулся Одноок, — не един, Конобей. За воротами еще гости ждут.
Невдомек боярину, в толк никак не возьмет, что Одноок задумал, кого за собою привел.
— Гостям стол, а коням столб, — отвечал озадаченный Конобей. — Зови, кого с собою привел, терем у меня просторный и на угощенье не поскуплюсь.
Хитро придумал боярин — кого хошь, а такого гостя Конобей не ждал. Сползла улыбка с толстого лица соседа, отвисла борода.
А сделано было все, как наказал Одноок: перво-наперво въехали отроки, а за ними на худой кобыле — мужичок: головой назад, руки связаны за спиной.
— Вот и подарочек мой, Конобей, — ласково сказал боярин. — Слава богу, довез в сохранности. Принимай, не огорчай отказом...
— Да мужик-то мне на что? — быстро оправился Конобей. — От подарка не откажусь, чтобы тебя не обидеть, а только ума не приложу, на что намекаешь...
— Не лукавь, боярин, — усмехнулся Одноок. — Как привез я тебе подарочек, так ты и в лице переменился. С чего бы это?
— А с того, что шутки эти доброму соседу не пристали. Не токмо я, кто хошь такому подарочку подивится. То, что в ссоре мы с тобою были, то давно прошло. Али снова что недоброе задумал?
Конобея не просто сбить, скоро он и вовсе оправился, стал покрикивать на Одноока, животом подталкивать ко всходу: дескать, откуда пришел, туда и возворачивайся, а на моем дворе тебе не место.
О нраве его напористом хорошо знал Одноок, потому и не поддался соседу — сила-то была на его стороне. Сила-то его — мужик на худой кобыле. Ежели что, он через весь Владимир с ним пройдет, на каждом углу кричать будет, хулить Конобея.
— Ты голоса-то на меня, боярин, не подымай, — сказал Одноок с ухмылкой. — Разговора-то у нас ишшо не было, разговор-то ишшо будет. А во дворе слуги бродят, отроки мои опять же — как бы слухи не поползли...
Образумился Конобей. И впрямь, ославит его сосед на весь город, с него всё станется. Верно, сила на его стороне.
— Что ж, входи, — отступил он от порога.
Вошли бояре. Мужичка вслед за ними впихнули в терем, вышли за дверь отроки.
— Садись к столу, — пригласил Конобей.
Одноок сказал:
— Вот и ладно.
Сел, расправил на груди бороду, руку положил на столешницу. Молчал.
Конобей тоже молчал, изредка бросал косые взгляды на мужичка. Тот втягивал голову в плечи, виновато глядел в пол.
Ключница принесла в братине холодного меду, жареного гуся, поставила посреди стола блюдо с крупно нарезанным хлебом.
— Пей, дорогой гостюшко, ешь, хозяина не обижай, — с притворной лаской в голосе потчевал Одноока Конобей.
Ели с аппетитом, пили во здравие друг друга, догладывать кости бросали мужику.
— Тоже божья тварь, — говорил Конобей.
— Какой-никакой, а подарочек, — кивал Одноок.
Наелись, напились, мужика попотчевали, срыгнув, приступили к серьезной беседе.
— Твой это мужик? — спросил Одноок.
— Впервой вижу, — отвечал Конобей.
— Видишь, может, и впервой, а мужик-то из твоей деревни...
— Из моей ли, не из моей — того не ведаю.
— Эй ты! — окликнул мужика Одноок. — Боярина свово признаешь ли?
— Как не признать, — ощерился мужик и поклонился Конобею. — Как благодетеля не признать?.. Конобей это.
— А ежели побожишься?
— И побожиться могу...
Мужик поискал глазами икону, перекрестился:
— Пропасть мне на этом месте, ежели это не Конобей.
Клятва перед иконой — дедо серьезное. Одноок кивнул и снова уставился на соседа. Конобей растерянно смахнул пот с лица.
— Приехал я вчера в свои Потяжницы, — медленно заговорил Одноок, — а там — беда. Мужички твои - в моей деревеньке озоруют. Рожь потоптали, попа прирезали, насильничают, — ну ровно поганые... Что на это скажешь, боярин?
— У мужиков одно на уме — как поозоровать, — ушел от прямого ответа Конобей. — Спасибо тебе, Одноок. Слова твои попомню — завтра же кликну тиуна, велю расправу чинить.
