Севастопольская страда. Том 2 - Сергеев-Ценский Сергей Николаевич (прочитать книгу txt) 📗
Среди серошинельных солдат отряда Хрулева прибывшие греки казались оперно-живописными в своих национальных костюмах. На них были коричневые и синие, щедро расшитые короткие куртки, больше похожие по форме своей на жилеты, под которыми за широкими кушаками из шалей располагался весь их огромный арсенал: пистолеты, ятаганы, кинжалы, по несколько штук каждого вида оружия; кроме того, у всякого была привешена к тому же кушаку кривая турецкая сабля, а сзади красовался карабин… На головах круглые низкие суконные шапочки с кистями; лица у всех смуглые, обветренные, жесткие, из-под воинственного вида острых орлиных носов торчали лихие усы…
Пятеро капитанов их — командиры рот — гурьбою ввалились в штаб-квартиру Хрулева. Они сияли от удовольствия видеть боевого генерала, который встретил их, как старых своих друзей.
— Вовремя вы подошли: я как раз собирался идти в атаку на Евпаторию.
— Очень хорошее дело, господин генерал! — отозвались ему капитаны через переводчика, так как ни один из них не говорил по-русски.
— Вот выберите-ка при мне себе старшего: он будет у вас за командира батальона, — предложил им Хрулев.
— Нет из нас никаких старших-младших: мы все равны между собою, — недовольно ответили капитаны.
— Помилуйте, что вы! Разве так можно! — улыбнулся Хрулев и сам выбрал из них наиболее плечистого и рослого за старшего.
Но капитаны сказали решительно и твердо:
— Все равно, господин генерал, мы его слушать не будем!
— Спроси их, — сказал переводчику Хрулев, — какого же черта им нужно?
Оказалось, что они не прочь были бы подчиняться русскому штаб-офицеру. Тогда Хрулев подвел к ним Панаева.
— Вот, — сказал он, — штаб-офицер вам! Притом же это не простой подполковник, а целый адъютант самого главнокомандующего, князя Меншикова!
Это последнее обстоятельство явно понравилось капитанам.
— Очень хорошо, господин генерал! — радостно согласились они, и каждый из них счел своею обязанностью, любезно улыбаясь, похлопать дружески по спине Панаева и подать ему руку в знак признания его своим начальником.
IV
В этот же день вечером встреченный на дороге разъездом казаков при офицере, заранее посланным для этой цели в сторону Перекопа, явился в штаб Хрулева и князь Урусов, опередивший свою дивизию.
Радостно-шумливо встретил его Хрулев. Широко раскрыв объятия, расцеловался с ним крепко. Тут же с приходу усадил его за горячий самовар и с первых же слов посвятил во все свои планы. Сказал и о том, что со штурмом Евпатории необходимо спешить, чтобы не дать противнику, предупрежденному уланом-изменником, подготовиться к защите свыше меры.
— Поэтому штурм я назначил на утро четвертого числа, — закончил Хрулев, сам наливая Урусову крепчайшего чаю и пододвигая к нему бутылку коньяку.
— На четвертое число чего? Февраля? — удивленно уставился на него Урусов несколько сонными, воспаленными с дороги глазами.
— Разумеется, февраля — не марта же! — удивился и Хрулев его удивлению.
— Это совершенно немыслимо, что ты!.. Дивизию после такого похода и вдруг — бух! — прямо под пушки! Дай же передохнуть хоть неделю!
Урусов был моложе Хрулева лет на семь-восемь, но его служба в смысле чинов и положения шла гораздо успешнее, чем служба Хрулева, потому что проходила в гвардии, на глазах царя.
Даже и теперь, после дороги, он значительно отличался от Хрулева этой нарочитой барственностью гвардейца, который и в те времена, как и гораздо позже, считал своею первой обязанностью снисходительно-свысока относиться к армейцу, независимо от того, кто бы он ни был.
Казалось со стороны, что и глаза он щурил не потому, что ему сильно хотелось спать, — что было бы извинительно, конечно, — а потому только, что этим было принято в его среде подчеркивать свое умственное и прочее превосходство. Продолговатое лицо его было холеное и руки тоже. Несмотря на то, что он попал к Хрулеву прямо с дороги, он был довольно чисто выбрит; Хрулев же, забывший об еде и сне, забыл также и о бритье и зарос колючей щетиной.
— Неделю передохнуть дать? Ты шутишь, что ли? — испугался Хрулев. — Когда же именно придет твоя дивизия?
— Когда именно, это, брат, сказать затруднительно, — растягивая слова, не спешил с ответом Урусов.
— Завтра начнет подходить, как я получил донесение… ведь так?
— Завтра может быть только один первый полк…
— Ну, вот и прекрасно! (Хрулев не ожидал и этого.) И чудесно, что завтра будет полк! Днем полк, вечером другой, ночью остальные два, а утром — пойдем штурмовать Евпаторию.
— Да, да, так я тебе и дал свою дивизию на убой! — пренебрежительно сказал Урусов. — Нет, брат, пока все до одного орудия в укреплениях не будут сбиты, я свою дивизию на штурм не поведу, как ты хочешь!
Хрулев принял это за дружескую шутку. Он даже расхохотался весело.
— Ну, еще бы, чудак ты, приказал я штурмовать раньше времени!.. Итак, значит, четвертого утром…
— Кто тебе сказал, что четвертого утром? — изумился Урусов. — Четвертого моя дивизия только-только подтянется!
— Это вполне серьезно ты?
— Совершенно серьезно, и ты сам это увидишь своими глазами…
Хрулев потемнел, забарабанил пальцами, вскочил, прошелся раза три по комнате, наконец сказал:
— Один день в подобных операциях промедлить — это значит иногда совсем погубить все дело! Ну, что же делать… Тогда, значит, пятого утром… Придется изменить число в диспозиции…
— Пятого тоже будет нельзя, — спокойно сказал Урусов.
— Нет, уж если и не пятого, то уж тогда никакого, и черт его побери, этот штурм! — закричал Хрулев.
— А у тебя уж и для моей дивизии диспозиция готова? — полюбопытствовал свысока Урусов.
— А как же иначе? — удивился Хрулев и сам вытащил из шкафа толстую тетрадь. — Вот она, смотри!
Урусов, не отнимая стакана от губ, искоса заглянул в первый лист тетради и отвел ее рукой.
— Так нельзя, братец, я не приму твою диспозицию в таком виде, — сказал он теперь уже явно недовольно.
— То есть что именно нельзя? В каком «таком» виде? — опешил Хрулев.
— Как же так в каком? Ты везде пишешь мне в форме приказа:
«Начальнику восьмой дивизии приказываю…»
— Вот тебе на! А как же иначе? — еще более изумился Хрулев.
— «Предлагаю» — вот как иначе, — невозмутимо ответил Урусов. — Ты, кажется, упустил из виду, что ты пока еще не командир корпуса… и даже не начальник дивизии, как я!
— Ну, пустяки, пустяки! — заулыбался Хрулев. — Я вижу, голубчик, что ты шутишь, только сразу как-то невдомек было…
— Нисколько не шучу, братец… Прикажи-ка переписать всю эту свою диспозицию!
Хрулев понял, наконец, что его приятель по Дунайской кампании действительно не шутит.
— Но ведь ты приказом главнокомандующего вливаешься в мой отряд и становишься под мою команду! — уже не совсем уверенно произнес он, думая про себя, не отменил ли этого Меншиков и не стало ли это каким-нибудь образом известно Урусову прежде, чем ему.
— Хорошо, вливаюсь, но, во-первых, у тебя нет никакого отряда, насколько я знаю, — невозмутимо по-прежнему отпарировал это замечание Урусов, — потому что отряд этот барона Врангеля, а не твой; во-вторых, я, кроме того, что начальник дивизии, еще и генерал свиты его величества, — показал он большим пальцем на свой погон.
— Ну, ладно, ладно, не будем о чепухе спорить! «Приказываю» или «предлагаю» — не все ли равно? Не один ли это черт? — примирительно заговорил Хрулев.
— Вот именно, совсем не один черт, и я не буду читать твоей диспозиции, если…
— Не читай, — я тебе сам прочитаю и все объясню! — схватил тетрадь Хрулев.
— Не буду и слушать… Вели переписать, чтоб было везде «предлагаю»…
Хрулев воззрился на него в полнейшем недоумении: он видал его и раньше глупо упрямым, но таким не ожидал его видеть в ответственный момент. Сжимая себя самого, как тугую пружину, изо всех сил, чтобы не вспылить, не раскричаться и тем вконец не испортить дела перед самым его началом, он пытался все обернуть в шутку:
