Росстань - Гурулев Альберт Семенович (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно txt, fb2) 📗

Проня с Федькой выпили, морщась, потянулись к капусте.

— Да что ж за частушки? — не отставали бабы.

— Сам точно не знаю, — Проня степенно вытер усы, — но Тропин знает. Нашлись люди, сообщили ему.

После третьей рюмки раскрасневшийся Проня просил Федьку:

— Ты хоть расскажи, что пели-то. А то пришел ругаться, а сам точно не знаю, за что. Ну, и бесстыжий ты, Федька, — вдруг закричал Проня, увидев ухмылку на лице парня. — Совесть у тебя иманья. Ну, так расскажи, — закончил он уже миролюбиво.

— Может, еще по одной выпьем, а уж потом…

Заходили кадыки на шеях.

— Про Тропина это, значит, так… Эх, трезвый сразу и не вспомнишь. Хотя нет, стой… Мать, заткни уши.

Федька лениво, без азарта, не пропел, а пробубнил слова частушки.

— И дурак же ты, Федька, — изумился Проня. — Да за такую песню Тропин тебе свободно может карачун сделать. Чего на себе шкуру дерете?

Когда вторая бутылка подходила к концу, Проня расстегнул пуговицы на рубахе, навалился грудью на стол.

— Я так это дело понимаю… Эта милицейская душа вас давно бы к ногтю прижала. Да за семью свою побаивается. Думает, хоть здесь пусть спокойно будет. Он ведь и семью Смолина не трогает, хоть она и здесь живет. Ты меня уважаешь? Но все равно скажи своим друзьям, чтоб потише себя вели.

— Да вон они и сами идут, — припал Федька к окну. — Сейчас мы и поговорим.

Когда вернулся с сеном старший сын Федоровны, Савва, уехавший еще до света в дальнюю падь, в землянке дым шел коромыслом. Лучка играл на гармошке. Северька плясал. Проня и Федька сидели на лавке в обнимку, пели пьяными, белыми голосами. Иногда Проня останавливался, хлопал Федьку по колену.

— Как вы там пели? Сейчас вспомню.

И заливался смехом.

Девки ворожили. У Симки Ржавых. Сговорились они еще вчера. Не забыли позвать и Устю Крюкову.

— Только крадче от парней надо.

— Да я и, вообще-то, ото всех прячусь.

В зимовье у Симки стариков нет. Их она еще днем спровадила к кому-то из родственников. В землянке сейчас тишина стоит. Девки разговаривают шепотом. Нервно посмеиваются.

— Первой Солоньке будем ворожить, — распоряжается Симка.

Солонька, некрасивая, сухопарая деваха по прозвищу Оглобля, пугается:

— А может, не мне? Мне потом.

Но подругам любопытно чужую жизнь подглядеть.

— Тебе, тебе. На жениха.

Симка бросает на жестяной противень ком бумаги, поджигает его. Пламя пожирает бумагу. Высвеченные огнем лица кажутся белыми, чужими. Бумага сгорает. По черному комку пепла мечутся красные искры.

— Смотри, Солонька! — Симка сунула противень между единственной в зимовье лампой и стеной.

Тень от пепла упала на беленую стену.

— Видишь, Солонька?

Солонька таращит глаза, но ничего, кроме черной тени, не видит. Пепел, остывая, оседает, меняет свои очертания тень.

— Голова вроде, — шепчет кто-то за плечом Солоньки.

— И верно, голова. Вон нос.

Солонька и сама уже видит голову. И себя ругает: как это она сразу-то не увидела!

— Только на кого он похож? — опять шепчут сзади.

— Видела? — громко говорит Симка. — Нынче жених у тебя будет. Не наш, видно, издалека сватов пришлет.

Солонька, счастливая, похорошела. В глазах девок зависть.

— Теперь кому ворожим?

Пожелали чуть ли не все.

— Может, тебе, Устя?

— Я потом. На кольце.

— Ей чо ворожить? Она свою судьбу знает. Вон у нее Северька.

Когда надоело жечь бумагу, Устя объявила:

— Теперь я ворожить буду. На мамином обручальном кольце. Ой, только боюсь, девоньки.

Ворожба на обручальном кольце непростая. Ворожить можно только в подполье и непременно быть одной и во всем белом. Здесь смелость нужна. Не всяк решится.

Устя быстро сняла юбку, кофту, осталась в одной сорочке. Распустила волосы. И враз стала похожа на колдунью. Открыла тяжелую западню подполья. Темнота глянула снизу страшно и потаенно. По спинам побежали мурашки. Устя побледнела, отпрянула от люка, но потом решительно стала спускаться вниз. В руках трепетала свеча, горячие капли падают на пальцы, обжигают.

Темно, жутко в закрытом подполье. Ворожея поставила на бочку стакан чистой воды, опустила в воду кольцо. Зеркало укрепила так, что в него все дно стакана видно. Оглянулась: нет ли кого за спиной. Теперь в кольцо нужно смотреть. Сидеть долго и тихо.

Наверху тоже тихо. Замерли девки, нельзя разговаривать. Прикрутили пламя в лампе, чтоб сквозь щели туда, в подполье, не светило.

Скрип какой-то. Слышится или чудится?

Светлая вода в стакане. Чистое дно. Колотится сердце. Но вода вроде помутнела. А в кольце — круг. Дрожит круг, расплывается. В круге точка чернеет. Ближе, ближе. Не точка, а человек. Вот он. Лица не видно. А человек уже верхом на коне. Во весь опор скачет казак.

С грохотом упал со стола ковш. Ойкнули девки, сердце ударило в горло. Теснятся друг к дружке. Как напугались! Неловкая эта Солонька. Оглобля и есть оглобля. Неужто не знает, что ковш на краю стола стоит?

Видение пропало. Сколько ни смотрела Устя в зеркало, только стакан, до краев водой наполненный, и кольцо в нем лежит. Обручальное. Пустое.

После Устиной ворожбы девки узнавали, богат будущий муж или беден. Делается это совсем просто. Нужно только сбегать к бане и сунуть руку в окно, в темноту. Хоть и страшновато, а все ж наперед лучше знать, будет ли достаток в доме. Если коснется руки, там, за темным окном, мохнатым, быть за богатым. А голым — быть за бедным.

Хвастались девки: коснулось мохнатым, явственно так — мохнатым. Забывали только: богатых женихов в поселке мало, на всех не хватит.

За полночь девки вовсю разошлись. Вспоминали все новые и новые возможности заглянуть в судьбу. А когда стряпка Силы Данилыча, Фекла, предложила пойти в телятник хозяина и узнать, кто будет первенец — парнишка или девчонка, — согласились идти все и немедленно.

В темноте телят не углядишь. Но если первый телок, попавшийся под руки, бычок, непременно родиться сыну. Способ проверенный.

В телятник пошли прямо через снежные суметы, напрямик, перелезая через прясла. С визгом, хохотом. Неуклюжая Солонька праздничную юбку порвала.

Сила Данилыч, мучавшийся бессонницей, бродил по двору и еще издали приметил девок. «Куда это их понесло?» Потом хитро улыбнулся и опрометью кинулся в телятник. Там он вывернул полушубок шерстью наружу, накинул его на спину и, согнувшись, стал поближе к двери.

— Чтой-то телята беспокоятся, — шепнула Фекла подругам, появляясь в дверях.

Девки проворно кинулись к телятам.

— Парнишка, — радостно взвизгнули в темноте. Потом голос испуганно ойкнул, закричал по-страшному. Девки, сминая друг друга в дверях, кинулись на улицу. Запинались, раскатывались на свежем навозе. В телятнике кто-то непонятный, утробно давясь, хохотал. «Леший!»

Прыгали через жерденик. Хватали открытыми ртами промерзлый воздух. Бежали, не разбирая дороги. Ворвались в зимовье, закрылись на заложку.

Прыгали руки, искали спички.

А на дверь зимовья, с той стороны, с улицы, наваливаются, жадные руки шарят заложку.

Ужас шевелит волосы под платками.

— Ма-а-ма! — заревели за дверью голосом Солоньки.

Страхи-то какие, Господи. Заложку не снимали до утра. Домой не шли. Не спали. Боялись.

III

Федька возвращался от Лучки, где засиделся допоздна. За дни Рождества и Святок парень умотался от пьянок, вечеринок, работы по хозяйству и теперь шел медленно. На память пришла Симка. Вспомнились ее просьбы присылать сватов. Симкины просьбы радуют, но он ей сказал, что думать об этом сейчас не время, и своего решения держится твердо. Симка по дурости ударилась в слезы, два дня пыталась не разговаривать.

Федька уже шел по переулку мимо зимовья Темниковых, когда с Круглой сопки, прикрывающей заимку с севера, ударил винтовочный залп.

Парень от неожиданности присел за прясло, потом бегом бросился к своей землянке. Казалось, что пули пролетают где-то близко и не задевают его, Федьку, лишь случайно. У дверей зимовья задержался.