Шелихов. Русская Америка - Федоров Юрий Иванович (книги бесплатно без онлайн txt) 📗
— Иван Андреевич, деньги нужны.
Не хотел тянуть Шелихов. Прямо в лоб о больном запросил. И насторожился. Ждал ответа.
— Оно, милок, понятно, — пожевал губами Иван Андреевич. — Они всем нужны... Отродясь не видел человека, который бы сказал, что ему деньги ненадобны.
Глаз Ивана Андреевича за густыми бровями не было видно. Вперёд выглядывала борода.
— Вот так-то, — крякнул. Лицо у него затуманилось. Задумался купец.
Шелихов повертел на скатерти ложечку. На стене у Ивана Андреевича постукивали часы. Громко, отчётливо отрывали у времени минуты. Ложечка, посверкивая, вертелась в пальцах. Молчать дальше было нельзя. Не хотелось больно шапку ломать Григорию Ивановичу, однако он пересилил себя.
— Галиот снаряжаю, — сказал. — Оснастку обновить надобно, да и судно ремонта требует, поселенцы на новых землях и скот, и зерно ждут, котлы, железный скарб иной. Что лишнее говорить — всё знаешь.
Иван Андреевич губы сложил в куриную гузку, посвистал соловью, что в клетке на окошке прыгал. «Фью, фью!»
Шелихов ждал. В груди щемило. Велика была нужда. Как рукавица наизнанку вывернись, но деньги вынь да положь. А парок из самовара рвался, и купец за текучим маревом вроде бы колыхался, то удаляясь, то приближаясь или вовсе закрываясь туманцем. Понять, о чём думает хозяин, было никак нельзя. «Ишь ты, — решил Шелихов, — самовар с секретом, знать».
Иван Андреевич оборотился радостным лицом к гостю:
— Лихой, лихой соловушка... А поёт как, подлец! Заслушаешься. Ты утречком приходи. Он на восходе солнца больше играет. В пять колен высвистывает. За него уже и деньги предлагали. — Подмигнул. — Ну, да этих денег тебе, наверное, маловато будет... А так я отдал бы, отдал соловья, хотя и певун...
Обстоятельно, на растопыренных пальцах поднял блюдце, подул на горячий чаек.
Разговор гнулся в разные стороны, как лозина на ветру.
— Иван Андреевич, — вновь начал Шелихов, думая уже, что, знать, не случайно на крыльце запнулся. Настойчив стал. Раньше за ним напора такого не замечалось. Это после Питербурха озлился, шёл напролом. — Выручай, — сказал Шелихов, — выручай.
«Уломать, непременно уломать надо купца, — подумалось Григорию Ивановичу, — на месяц, два всего-то и нужны деньги. Там как-нибудь обернёмся».
Лебедев улыбку согнал с лица, сухими губами отвердел. Тоже не хотел валять дурака. Полоснул гостя взглядом.
— Красно говоришь, Гриша, — сказал, — а складу нет. Нет, — качнул головой. — Это тебе прыгать надо, а я своё отпрыгал. Не взыщи. Мне на верное дело только и можно идти, а так: чет, нечет — не по годкам игра. Не по годкам... Не дам денег, но советом помогу.
Вот так — не получился разговор.
Григорий Иванович сомневаться сомневался, но всё же верил в Лебедева. Иван Андреевич в делах был дерзкий, с жёсткой хваткой. Оборотист.
— Да ты, Иван Андреевич, в рубашке родился, — сказал ещё более напористо, — дашь деньги — и за тобой другие пойдут.
Лебедев покашлял в кулак и в другой раз посвистал соловью. Сказал, глядя в упор на гостя:
— Это только говорят, Гришенька, что человек в рубашке родится. Нет. На свет все голенькие производятся. И уж от человека зависит — оставаться ему голеньким всю жизнь или рубашку он на плечи обретёт. Так-то.
Помолчали. И каждый, глаз не поднимая, думал о своём.
«Щёлкнул меня по носу старик, — встало в мыслях у Шелихова, — да оно бы чёрт с ним. Дело, дело горит».
Лебедев, ероша бороду, соображал иное: «Ну, что скажешь, Гриша? Припекло тебя, вижу, припекло... Давай выкладывай, послушаем дальше».
Григорий Иванович, охолаживая себя, желваки катнул на скулах.
За окном — бом, бом, бом — поплыл колокольный звон. И тут же, вторя первому колоколу, ударило дальше — бом, бом, бом... И в третьем месте заговорило — бом, бом, бом... Церквами Охотск был богат. Звонили к вечерне.
Иван Андреевич поднялся из-за стола, степенно перекрестился. Пальцы прижимал к груди крепко. Сел. Мысль у него родилась тайная. Купецкие дела всегда чёрт варил. Мешал, мешал в ступе да подсыпал, подсыпал что позлее и круче.
— Ну, а каков совет будет? — спросил Шелихов. Увидел — не уговорить купца. То, что испугался Иван Андреевич, — не верил, но и понять его мыслей не мог. А то, что за говореными словами дума есть — угадал.
— Совет? Постой.
Иван Андреевич сказал домашнему человеку:
— Пойди, позови приказчика. — Оборотился к Шелихову. — Есть у меня один. Ты его не знаешь. Из столичных. Сейчас много люду разного в Охотск понаехало. Из бывших чиновников. Хлюст, но боек, ох боек. Поможет. Да ты пей чай, пей!
Чашку подсунул. Пальцами, которые только-только к груди прижимал, на краю стола поиграл, словно бы добирался до чего-то, ухватить хотел, но оно не давалось. Пальцы шевелились, подёргивались, царапали не по-стариковски крепкими ногтями по скатерти.
«А ведь старик-то лабазы мои обсчитывает, — неожиданно подумал Шелихов, — точно пальцами бумажки слюнит... Ах ты... — И тут сама собой выскочила у него в мыслях поговорка: «С медведем дружись, а за топор держись».
Лебедев, словно угадав, о чём подумал Григорий Иванович, пальцы унял. Ладошки ровненько на скатерть положил. Сказал приветливо:
— Вареньица сладкого откушай.
В комнате было жарко натоплено, свистал соловей, самовар уютно пар пускал, но в груди у Григория Ивановича холодной стынью наливалась тревога. На Кадьяке, да и не только на Кадьяке, а и в Кенаях, и по другим новым местам ждали хлеб, а он лежит в Охотске. Торопиться, торопиться надобно было изо всех сил, а как торопиться? Одно только колесо и могло укатить в таком разе — деньги.
Приказчик вбежал в комнату на вёртких ножках. Переступил через порог и поклонился низко. И всё по чину: сначала иконам в красном углу, затем хозяину и только после гостю. Лицо умильное и словно маслом смазано. Глаза ликующие. Сюртучок на нём пёстренький, столичный, но потёртый местами, туфли с пряжкой медной. Ножкой приказчик шаркнул. Согнулся привычно. Спина у человека была гибкая. Одним словом, столичным духом от него пахнуло. Помнил, помнил Шелихов, как чиновники в столице кланяются. Умельцы. Другой так изогнётся, так шею гибко наклонит, так плечами нырнёт — ну, скажешь, этот уж точно начальство чтит или даже, более того, — любит и бдит за начальников своих. Таких здесь не видел ещё Григорий Иванович. Ан вон появились.
— Да ты подойди, — сказал Иван Андреевич приказчику, — подойди поближе. Чайку откушай. А ежели хошь — и водочки отпробуй!
Приказчик лицом скис. Сказал скромно:
— Оно бы и в самый раз, и неплохо. — И вроде застеснялся своей смелости. Добавил в оправдание: — Она-то, горькая, для здоровья пользительна. — И опять застеснялся. Глаза сморгнули. Лицо страдательную фигуру изобразило: в кулачок собралось и морщинки по нему побежали.
— Знаю, — протянул Иван Андреевич с сомнением, но велел водку подать.
Столичный водку пил, как голубь росу. Головёнку закинул, горлышком поиграл и только после того напиток пустил внутрь. Стало видно, что человек бывалый. Так-то пивать водицу сею учиться надобно долго.
Ладошкой приказчик помахал на себя, утёр губы и взглянул на Лебедева.
— Слушаю, — сказал враз просветлевшим голосом. Щёки у него заалели.
— Да вот деньги нужны купцу, — сказал Иван Андреевич и показал на Шелихова.
Приказчик живо к гостю оборотился. Глаз едучий до затылка, казалось, Шелихова пронзил.
— Григорию Ивановичу? — развёл руками. — Деньги? Вот задача... Да ему кто откажет? — Изумление лицом выразил. Подлинно изумился или к тому вид сделал — неведомо.
Иван Андреевич неловкость почувствовал. Сурово поджал губы, сказал со злинкой:
— Ты не балабонь чего непопадя. Говорят тебе, деньги нужны — значит, нужны. Ответствуй по делу.
Столичный изогнулся.
— Что же ответствовать? Где деньги в Охотске берут — Григорий Иванович и сам небось знает, — хихикнул. — Под процентик такому купцу завсегда дадут. — И руку к рюмке. Несмело так, будто боясь: по руке не шлепнут ли.
