Салтыков. Семи царей слуга - Мосияш Сергей Павлович (книги регистрация онлайн бесплатно .TXT) 📗
Императрица остановилась, наблюдая за пишущей рукой Теплова. Тот закончил, поднял голову и заметил негромко:
— Это хорошо, что вы ее по фамилии не называете, ваше величество.
— Из уважения к просьбе Петра Семеновича. Итак, продолжим: «Лишить ее дворянского звания и запретить по всей империи нашей именовать ее по роду отца или мужа. В Москве, где она содержится под караулом, вывести ее на Красную площадь пред народом, зачитать сентенцию, а затем, приковав к столбу, повесить на шею лист с надписью «Мучительница и душегубица». После сего поносительного зрелища засадить ее в подземную тюрьму до скончания живота, лишив всякого общения с людьми и света. Свечу едину зажигать лишь на время кормления…»
Дождавшись, когда Теплов закончит писать, императрица спросила:
— Ну как, Григорий Николаевич, не очень строго?
— Не очень, ваше величество.
— А по мне — так топор гуманнее. Но ничего, пусть помучается зверица. А то топор? P-раз, и никакого страдания. Пусть пострадает, нелюдь, покусает локти. И кто ее породил такую?
Получив из Петербурга с нарочным сентенцию с подробной резолюцией государыни, Салтыков призвал обер-полицмейстера:
— Вот читайте, Бахметев, и действуйте согласно указу ее величества.
Бахметев, прочтя резолюцию, произнес с некоей досадой:
— Выходит, помиловали ее.
— Это как сказать, — Салтыков засмеялся. — Оповестите весь народ о предстоящем зрелище, дне и часе.
— Но до этого надо тюрьму изготовить, ваше сиятельство.
— Это само собой.
— Где прикажете?
— Я думаю, под церковью в Ивановском девичьем монастыре. Пошлите туда землекопов, плотников. Дверь покрепче и никаких окон и продухов, чтоб была кромешная тьма, как велит государыня.
Когда Салтычиху повезли на Красную площадь на позорище, Петр Семенович не пошел смотреть, отправил своего денщика:
— Сходи, Проша. После расскажешь.
Прохор вернулся после обеда возбужденный.
— А народу, народу — море.
— Ну как? — спросил граф.
— Привезли ее, взвели на помост, прочли громко сентенцию. Привязали, стал быть, к столбу, повесили на грудь картонку с большими буквами «Мучительница и душегубица». Глядит она зенками на людей, как волчица. Ну тут евонные дворовые почали в нее разные штуки кидать — камни, палки и костерить ее худыми словами. Улюлюкают. Свистят. Один мальчишка изловчился и левый глаз ей залепил комком грязи. В толпе хохоту…
— А что полицейские?
— Они не мешались.
Все было исполнено по указу ее величества — и отнятие дворянского звания и фамилии, и поносительное зрелище, и тюрьма подземная. Но молве народной уж не укажешь, так и вошла эта нелюдь в историю под именем Салтычихи, обозначив сим словом край нечеловеческой, немыслимой жестокости.
Справедливо ли это? Сколько женщин прекрасных, добрых, великодушных прошло по жизни в свое время, кто помнит о них? А вот Салтычиха врезалась в память людей, кажется, навечно, отпечаталась во всех справочниках и энциклопедиях. Удостоилась.
Может, именно для того, чтоб навсегда остаться назидательным уроком для всех будущих поколений?
3. Что страшнее турка
Екатерина Алексеевна призвала к себе придворных лекарей Шилинга и Круза.
— Господа, ну куда это годится, все лето я была вынуждена бегать от оспы вместе с сыном. Примите ж меры.
— Ее, видимо, завезли на корабле из Испании, ваше величество, — предположил Шилинг.
И действительно, оспа — страшная болезнь — все лето свирепствовала в Петербурге, унося сотни жизней, а тем, кто чудом выздоравливал, уродовала лицо, как говорили в народе, «словно на нем горох молотили».
Едва она объявилась в столице, императрица, захватив с собой наследника и нескольких слуг, уехала в одну из деревень. Но там не прожила и месяца, услышав, что оспа появилась где-то рядом, помчалась в другое место. Так и бегала от нее почти полгода.
Министров, приезжавших к ней с докладами, не допускала до себя.
— Говорите от порога, пожалуйста, — просила она. — Ко мне не приближайтесь.
— Но, ваше величество, тут надо подписать бумаги.
— Передайте Шилингу их, пусть окурит их или опустит в уксус. Он знает, что надо делать. Тогда я и подпишу.
Догадываясь, сколь постыдно выглядит ее поведение со стороны, она и не думала оправдываться:
— Да, я трусиха. Я боюсь оспы хуже, чем турка, и к тому же за сына страшно.
Когда к осени оспа поутихла, императрица вернулась в столицу и призвала своих медиков для совета.
— Неужто нет лекарств против нее? — допытывалась она у них.
— Нет, ваше величество, — виновато разводил руки Шилинг, словно это была его вина.
— А в Англии, сказывают, уже есть.
— То не лекарство, ваше величество, то прививки, — сказал Круз, — чтобы оспа не приставала к человеку.
— И кто ж тот волшебник, который умеет это делать?
— Доктор Димсдаль.
— Я хочу, чтобы он приехал к нам. Отправляйтесь, Круз, в Англию и без него не возвращайтесь.
— Но, — смутился Круз, — каковы условия, на которые я могу звать его сюда?
— Самые высокие. Здесь он у меня будет зарабатывать вдвое-втрое более, чем у себя на родине. А если все пройдет удачно, помимо высокой платы он будет пожалован в бароны. Езжайте, Круз, везите его.
Так придворный медик Круз отплыл в Англию по велению ее величества за знаменитым доктором Димсдалем.
В одном из писем своему новому союзнику Фридриху II Екатерина сообщила о докторе Димсдале и просила короля посоветовать: делать ей прививку или нет?
Фридрих ответил быстро и решительно: «…Ни в коем случае, ваше величество, не подвергайте себя этой опасности. Мы, спасаясь от этой заразы, стараемся не соприкасаться с больными, а эти доктора-шулера берут от больного гной и заражают им здорового человека. Судите сами, чем это может кончиться. Заклинаю вас, гоните их со двора. Мне будет весьма прискорбно потерять вас».
Читая подобные письма от монарха умного и образованного, Екатерина невольно начинала колебаться: «Может, я действительно зря послала за доктором Димсдалем? Удалось же в это лето убежать от нее. А теперь неведомо, когда она еще явится».
Однако, вспоминая лицо одной из своих служанок, переболевшей ранее оспой, все избитое рябинками, Екатерина невольно начинала вглядываться в зеркало. Лицо ее, румяное, гладкое, почти бархатистое — и вдруг на нем явятся эти самые ямочки. Бр-р-р! Подумать страшно.
Она ведь не только императрица, но и женщина, отсюда и естественное стремление к красоте, к любви. Быть желанной, а не противной для возлюбленного — верх мечтаний любой женщины, будь она судомойкой или королевой.
И когда появился доктор Димсдаль со своим коричневым баульчиком, императрица приняла его в своем кабинете в Царском Селе и первое, чем поинтересовалась, успехами его в борьбе с оспой. Англичанин, предупрежденный Крузом о мнительности царственной пациентки, начал с отчета:
— Я уже привил, ваше величество, шесть тысяч человек. Из них умер только один трехлетний мальчик, да и то не от оспы. Его просто застудили после прививки. Остальные все здоровы, и им не страшна теперь никакая оспа.
— Но как это делается, пожалуйста, расскажите?
— Все просто, ваше величество. Я беру материал от выздоравливающего больного, лучше от ребенка, затем делаю у прививаемого надрез на руке выше локтя и этим материалом заражаю его.
— И он заболевает?
— Да, ваше величество, заболевает в легкой форме. Иногда и не замечает этой болезни. Там, где я сделал надрезы, могут образоваться коросточки, которые вскоре отсыхают, а в этом месте остается нечто вроде родимых пятнышек. И все.
— И все?
— Да. Вот пожалуйста. — Димсдаль засучил высоко левый рукав сорочки. — Вот взгляните, ваше величество, все, что остается от прививки.
— Вы сами привили себе? — удивилась императрица.
— В первую очередь, ваше величество. Только проверив на себе, я имел моральное право применять на других.
