Салтыков. Семи царей слуга - Мосияш Сергей Павлович (книги регистрация онлайн бесплатно .TXT) 📗

— Но все-таки как вы объясняете себе это, господин доктор? Отчего зараженные оспой выздоравливают? Ведь это же страшная болезнь.

— Да, ваше величество, вы совершенно правы. Но как бы вам объяснить попонятнее… — Димсдаль задумался. — Я ведь беру материал у выздоравливающего, и притом от ребенка. Да. Вот. Представьте себе, ваше величество, взрослого медведя и медвежонка — этакую плюшевую игрушку. Взрослого медведя не то что погладить, а и приблизиться к нему страшно, он может попросту растерзать вас.

А медвежонка бери на руки, играй с ним. Он практически не опасен. Так примерно и здесь происходит: материал, взятый от выздоравливающего ребенка, заразителен, но не опасен.

— Вы меня убедили, господин Димсдаль, — сказала императрица. — И я решилась первой подвергнуться прививке, дабы показать пример моим верноподданным, путь к спасению от этой смертельной болезни.

— Ваше величество, — воскликнул доктор, — я восхищен вами, вашим умом и решительностью!

— Ах, друг мой, не льстите. Я трусиха, но делаю сие ради пользы отечеству.

— Но я действительно восхищен вами, ваше величество. Вы подаете пример не только своим подданным, но и всем монархам Европы. Даже наш король Георг III до сих пор не решается на прививку.

— И не говорите, Димсдаль, — засмеялась Екатерина. — Есть монархи и похрабрее вашего короля, а прививки боятся, как черт ладана.

Шилинг очень скоро отыскал выздоравливающего ребенка семи лет, Александра Маркока, от него и был взят «материал» для прививки императрице.

Когда Димсдаль, протерев спиртом ей руку, нанес ланцетом несколько царапин, она не удержалась:

— И только-то?

— И только, ваше величество, — улыбнулся доктор. — Зато теперь вам будет не страшна эта грозная оспа. Желательно, чтоб вы день-другой полежали в постели.

— Увы, доктор, у меня днем для этого вряд ли сыщется время. Меня ждут люди и дела в столице. Впрочем, и вам друг мой, придется потрудиться.

— Я готов, ваше величество.

Следом за императрицей прививки были сделаны ее сыну, великому князю Павлу Петровичу, а также всем приближенным. Более того, было объявлено о прививках против оспы всем желающим, а дабы вдохновить подданных, сообщалось, что сие сделано ее величеством и великим князем.

Так что Димсдалю пришлось трудиться в поте лица, и этим он был ужасно доволен, что его метод завоевывал великую Россию.

Но в тот день, когда императрица сделала в Царском Селе себе прививку и прибыла в Петербург, там ее ждала не очень приятная новость:

— Ваше величество, — сказал Панин, — не хотелось огорчать вас. Но что делать? Только что получено сообщение из Стамбула, наш резидент в Турции секунд-майор Обрезков заарестован и посажен в крепость.

— Это значит война? — спросила Екатерина.

— Да, ваше величество, и думаю, это не обошлось без французской помощи.

— Хм. Туркам с французами заблагорассудилось разбудить кота, который спал. Я сей кот и уж устрою им такую память, чтоб не скоро забылась. Никита Иванович, при Елизавете Петровне был такой орган, как Конференция, решавшая дела военные. Петр упразднил ее, а я хочу восстановить. Не обязательно сему органу называться Конференцией, пусть зовется Советом. Составьте, пожалуйста, список, кого б можно было включить в этот совет.

— Но, ваше величество, вы же помните, что от Конференции было мало проку.

— Это оттого, что включали туда людей по знатности, а не по уму и достоинству, Никита Иванович.

— Но кого, например, вы бы желали видеть в этом совете, ваше величество?

— Ну, во-первых, вас, Никита Иванович, и вашего брата Петра Ивановича, как человека военного. Очень подошел бы для Совета фельдмаршал Салтыков, да ныне он на Москве хозяин, не стоит дергать его. Значит, подойдет Захар Чернышев, далее Александр Голицын, князья Михаил Волконский и Александр Вяземский [81]. Ну и, конечно, граф Орлов Григорий. Вот, я думаю, и довольно. Из этих, кого ни возьмите, они все на голову выше членов той Конференции.

— Когда б и где вы хотели собрать этот Совет?

— В Зимнем. Найдите не проходную комнату и определите ее только для Совета раз и навсегда, чтоб каждый знал, куда идти при вызове.

— На когда, ваше величество?

— Я думаю, не станем откладывать, время не терпит. На десять утра четвертого ноября.

— Хорошо, ваше величество, я постараюсь успеть оповестить всех.

К точно назначенному часу все семь членов Совета находились в комнате, отведенной для их совещаний.

В десять часов туда вошла императрица, все встали, приветствуя ее.

— Садитесь, господа, — кивнула она, проходя к креслу за столом.

Села, оглядела собравшихся, улыбнувшись, пошутила:

— Я ведь как сглазила, господа, брякнув надысь, что оспы боюсь хуже турка. От оспы заборонилась, а уж вот он и турок на пороге, как черт из-под печки.

Разулыбались члены Совета, лишь были серьезны Никита Панин и Голицын, видимо считавшие, что шутки неуместны при столь серьезном совещании. И императрица, погасив улыбку, заговорила:

— По причине оскорбительного поведения турок по отношению к России я принуждена вступить в войну с Портой. И ныне собрала вас для формирования плана войны. Вы должны решить, какой образ войны мы будем вести. Второе, где быть сборному пункту нашим войскам и какие принять предосторожности по прочим границам державы.

По ведению войны споров не случилось, Захар Чернышев сразу же предложил:

— Войну вести только наступательную.

И все с этим согласились единогласно — наступательную.

— Но какова будет цель войны? — вдруг спросил граф Орлов.

— Странный вопрос, Григорий Григорьевич, — сказал Панин. — Цель должна быть одна — скорее ее закончить.

— И разумеется, победоносно, — заметил Чернышев.

— Я думаю, — заговорил Голицын, — нам представляется отличная возможность, победив турок, принудить их к разрешению русскому флоту свободное плавание по Черному морю, о чем всю жизнь мечтал Петр Великий.

— Вы совершенно правы, Александр Михайлович, — обрадовалась Екатерина. — Это прекрасная мысль.

— А на суше, я полагаю, — продолжал Голицын, — надо прежде всего взять Каменец, чтоб оградить Польшу от турок. А там, если достанет сил, овладеть Хотином.

После обсуждения целей войны и грядущих побед в подробностях стали обсуждать, какие части можно снять с границ для отправки на театр войны.

— Поскольку ныне нам нет никакой угрозы со стороны Швеции, — сказал Панин, — я думаю, из Финляндии можно вывести все полки, оставив лишь гарнизоны в крепостях.

— А я считаю, этого нельзя делать, — возразил Чернышев. — Граница здесь близка к Петербургу, и надо обязательно оставить несколько полков.

— Пожалуй, Захар Григорьевич прав, — заметила императрица.

— Пару полков надо оставить с эстляндской стороны, — продолжал Чернышев. — С лифляндской — два полка кирасир и три полка пехоты обязательно.

— Надо ж и с запада остеречься, — сказал Панин.

— Я предлагаю под Смоленском оставить три конных и два пехотных полка.

— Но, Захар Григорьевич, нас иногда тревожит и Поволжье, — заметила Екатерина Алексеевна.

— Я думаю, для спокойствия с этой стороны оставить в Симбирске полк драгун.

— А нельзя ли для этой цели, Захар Григорьевич, употребить отряд из казанских татар? Им, по-моему, будет лестно служить около дома.

— Это правильная мысль, ваше величество. Я думаю, стоит и из Москвы взять один или два полка.

— А сколько там?

— Там три полка, ваше величество.

— Довольно из Москвы и одного полка взять. Салтыков пишет, очень много там разбоя и пристанищ разбойных. Москву опасно оставлять без охраны.

— Пусть сделает убавку в караулах.

На следующий уже день императрица села за письмо фельдмаршалу Салтыкову: «Возвратясь первого числа ноября из Царского Села, где я имела оспу, во время которой запрещено было производить дела, нашла я здесь известие об арестовании моего резидента Обрезкова в Царьграде, каковой поступок не инако принят, как объявление войны… Нашла я за необходимое приказать нашему войску собираться в назначенные места, команды же я поручила двум старшим генералам — главной армией князю Голицыну, а другой — графу Румянцеву… Если б я турок боялась, так мой выбор пал бы неизменно на вас, лаврами покрытого фельдмаршала Салтыкова… Но я рассудила поберечь лета сего именитого воина, без того довольно имеющего славы…»