Раквереский роман. Уход профессора Мартенса (Романы) - Кросс Яан (читать книги онлайн регистрации .TXT) 📗
Наши газеты писали предварительно: …то, что произойдет через неделю на Таллинском рейде, будет новым актом подкрепления мира в Европе… Кровно родственные монархи еще прочнее скрепят связи сближения, которые положат конец столетия длящимся разногласиям… То, что недавно казалось недостижимым, обретает четкие формы: Англия и Россия могут теперь спокойно смотреть в сторону Тибета, Афганистана и Персии, не тратя сил на политические миражи… Здесь газеты имели в виду заключенные в 1907 году договоры между Россией и Англией по разделу сфер влияния в Азии, что в значительной мере явилось результатом моих усилий… И «Биржевые ведомости» писали дословно следующее: русско-английским договором (подписанным в Таллине) начинается новая глава (вечно, по словам газет, начинаются новые главы, бывает, что и в самом деле начинаются) в истории соревнования культурных народов на мирной арене…
27 мая утром императорский поезд прибыл в Таллин: Ники, императрица, дети и прочие. Тут же на Балтийском вокзале они пересели на другой поезд и поехали в порт. Оттуда между министрами, губернаторами, сквозь почетный караул и поставленных шпалерами школьников они прошли к моторной лодке и направились на «Штандарт», стоявший на рейде.
Все это, или, верное, известную часть всего этого, я наблюдал с некоторого расстояния. Потому что находился в то время на крейсере «Алмаз», стоявшем в ста пятидесяти саженях от «Штандарта» в направлении Пирита, и с левого борта «Алмаза» вместе со Столыпиным следил за прибытием императорской фамилии. Наш новый премьер-министр смотрел на них в бинокль. У меня бинокля с собой не было. Просить у него я не стал, а он догадался предложить мне свой только тогда, когда императорские персоны уже исчезли в салоне носовой палубы. Думаю, что государству не приходится ждать ничего хорошего от этого премьер-министра, этого юнкера от штыка, как его будто бы назвал даже Витте, какой бы широковещательной ни казалась его аграрная реформа.
Спустя десять минут Столыпин провел гребенкой по своим черным усикам и отправился на «Штандарт», чтобы быть на месте до прибытия короля. Извольский и остальные находились уже там. Меня господин министр взять с собой не соизволил… Господи боже, но это же так естественно. И за годы, за десятилетия я же к этому вполне привык. Но, кажется, до сих пор это не вполне преодолел. Того, что если в России ты не побочный сын великого князя, не граф, не миллионер, не плут, которого считают чудотворцем, а просто-напросто лучший специалист в мире, то здесь ты все равно никто. Почти никто. Они не могут без меня обойтись. Нет, я не строю себе детских иллюзий. Когда я отправляюсь на тот свет, русская дипломатия на этом не кончится. Summa summarum [70] станет несколько менее гибкой, более медлительной, несколько менее эрудированной, чем сейчас. Но если я говорю, что они не могут без меня обойтись, то в этом действительно есть большая доля правды. Ибо они знают только, чего они хотят, это в лучшем случае. Обычно они только догадываются и в темноте нащупывают свою догадку. Но как выразить это в приемлемом для мира объеме и на понятном миру языке, не попадаясь в собственную ловушку и не вызывая у других подозрений, — вот об этом у них нет ни малейшего представления. На протяжении десятилетий я с удивлением наблюдал, насколько они действительно фантастически беспомощны в адекватном словесном выражении своих политических притязаний. Однако умение изображать словами домогаемую обеими сторонами цель они при этом считают делом второстепенным — как какофоны музыку. Да-да-а. Как вообще любое умение в нашей империи. Я слышал, будто бы и Витте сказал по моему поводу (время от времени такие сентенции достигают моих ушей): к его глубокому изумлению, подобного мне весьма ограниченного человека за границей считают невероятно признанным авторитетом… «Весьма ограниченным» я проявил себя, по его мнению, при заключении этих самых договоров 1907 года с Англией. По его мнению, этими договорами мы лишились Персии. По его мнению, главным образом из-за подготовленных мною договоров Персия ускользает теперь из наших рук. И окажется в сфере влияния англичан и, возможно, даже немцев… А я отвечаю: быть может, это действительно так. Но я позволю себе спросить господина Витте и его единомышленников: скажите, что было бы лучше — сохранить за собой доминирующее влияние в Персии, но в дальнейшем остаться в одиночестве против Германии, Австрии и Италии? Или, если иначе невозможно, потерять это доминирующее положение, но зато, скажем, через десять лет воевать против стран Тройственного союза вместе с Францией и Великобританией? Скажите, что лучше? Я, во всяком случае, третьей возможности не вижу. И когда там, на рейде, мы ждали прибытия Эдуарда, было ясно: он приехал только благодаря тому, что нам удалось заключить эти договоры.
В девять часов наши корабли и береговые батареи западнее Таллина произвели салют. В половине десятого королевский корабль «Victoria and Albert», в сопровождении двух крейсеров и четырех миноносцев, стал на Таллинский рейд.
Когда оглушительный мирный салют утих, моторная шлюпка с императором и императрицей на борту подошла к королевскому кораблю, который ответил на их прибытие гимном, тушами и салютами. Через полчаса они вместе с королем и королевой поехали на «Штандарт», который в свою очередь музицировал и грохотал. Потом король, насколько я понял, вернулся на свой корабль, к борту которого подошел пароход с представителями от местного дворянства, горожан и крестьян (невероятно, но факт, и от крестьян тоже). Ну, как бы там ни было с представителями дворянства и, может быть, городского населения, но уж крестьянских чиновники губернатора Коростовца наверняка основательно просеяли. Спустя час представители народа опять спустились на свое судно и задымили к «Штандарту», влезли на борт и через некоторое время опять удалились. После этого англичане отправились на «Штандарт» обедать: Potages Pierre le Grand et Marie Louise, Petits pâtés Sterlet au Champagne, Chevreuil grand veneur [71] и так далее.
Когда они свой Clace à la Parisienne [72] запили кофе и занялись перевариванием, две большие шлюпки со «Штандарта» подошли к «Алмазу», и Столыпин с Извольским и англичанами поднялись на борт.
Я не спешил их встречать. Ибо меня не просили присутствовать при встрече. Что означало: лучше, чтобы меня там не было. Так что в то время, когда они вели в салоне Столыпина переговоры, я сидел в отведенной мне каюте и смотрел в открытый иллюминатор на кадриоргский берег. Я попросил у второго штурмана бинокль и следил, как люди — или муравьи, в зависимости от того, смотрю я на них в бинокль или без, — забивают по краям прибрежной дороги у подножья Сухкрумяэ сваи, много десятков саженных свай — или палочки величиной с еловую хвоинку, на каждой своя бочка — или на каждой хвоинке сота со смолой, чтобы вечером, когда стемнеет, зажечь для монархов фейерверк… Потом пришли за мной: господин председатель совета министров изволит позвать…
Я вошел в каюту Столыпина. Это был офицерский салон. За столом, на котором поверх сукна лежали бумаги, сидели он, Извольский и два англичанина. Первые, разумеется, остались сидеть. Последние встали и рассыпались в приветствиях: «Dear me — дорогой профессор Мартенс! Вы находитесь на борту и не приходите нам на помощь?! А мы уже больше часа корпим над этими бумагами». Сэр Чарлз Хэрдинг, некогда английский посол в Петербурге, в то время и сейчас младший государственный секретарь по иностранным делам у Грея. Длинный, рыжий, тип меткого игрока в гольф. В теннисе для меня немного слишком медлительный, мы не раз пробовали. Кстати, вскоре он должен отправиться вице-королем в Индию. Второй англичанин — руководитель восточного отдела у Грея, сэр Артур Николсон, подвижный джентльмен с черными усами, тоже бывший посол в Петербурге, и мне тем более знаком со времен заключения нами персидского договора.
