Проконсул Кавказа (Генерал Ермолов) - Михайлов Олег Николаевич (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации txt) 📗
Давние воспоминания тревожили генерала. «Двадцать лет назад проезжал я Кавказскую линию, будучи капитаном артиллерии, в молодых весьма летах и служа под начальством Зубова. Где мои сподвижники и товарищи тех времен, наполнившие Кавказ военным громом? Цицианов, состоявший с 1802 года в звании главнокомандующего, изменнически убит в 1806-м. Это при нем были покорены различные владения к западу и востоку от Грузии, в том числе крепость Гянджа, переименованная в Елизаветполь. Это его воспитанник полковник Карягин с отрядом в шестьсот человек противостоял пятнадцатитысячному авангарду персидской армии, бесславно воротившейся за Араке. У ворот Парижа пал бедняга Горский. Нет уже в живых генерал-фельдмаршала Гудовича, от гнева которого спасался я после персидского похода 1796 года и который вновь стал главнокомандующим после Цицианова…»
Престарелому Гудовичу пришлось иметь дело с новым врагом – Турцией, чью двадцатитысячную армию он разгромил на реке Арпачай летом 1807 года. В 1810 году на его место был назначен Тормасов, который вел успешную войну одновременно с турками и персами, во многом обязанный победами своим мужественным сподвижникам – Котляревскому и маркизу Паулуччи. Взятие Котляревским с отрядом в четыреста солдат крепости Мигри, защищаемой двухтысячным гарнизоном, и блестящая победа Паулуччи при Ахалкалаки над соединенными персидско-турецкими силами охладили пыл противников России.
Блистательной кометой на небосклоне русского воинского искусства взошло имя Котляревского.
Сын бедного сельского дьячка, Котляревский четырнадцати лет начал солдатскую службу и тянул лямку рядового шесть лет. Он впервые заявил о себе в бою на Иори 7 ноября 1800 года и за этот бой получил сразу две награды: чин штабс-капитана и крест Св.Иоанна Иерусалимского.
писал о нем Пушкин.
Одним из подвигов Котляревского был штурм с двумя батальонами гренадер сильной турецкой крепости Ахалкалаки. В нашей исторической литературе об этом славном эпизоде говорится так: «Ночной штурм Ахалкалаки представляет собой выдающийся пример воинской доблести и тактического мастерства. Это редкий в истории военного искусства случай, когда одна только пехота без поддержки своей артиллерии с ходу овладела достаточно сильной для того времени крепостью, огражденной каменными стенами и располагавшей 20 пушками».
И далее: «Можно лишь удивляться беспредельной выносливости, отваге и мужеству русского солдата, доказавшего, что Кавказские горы для него преодолимы в любое время года в такой же мере, как швейцарские Альпы, и что его измаильский штык может сокрушить даже каменные стены. Но следует отдать должное и его непосредственным начальникам – ученикам великого Суворова, сумевшим провести всю эту операцию от начала до конца в нарастающем стремительном темпе, вплоть до завершившего ее ночного штурма, который прозвучал как мощный заключительный аккорд мастерски исполненной Симфонии».
Развивая успех, Котляревский в октябре 1812 года с двухтысячным отрядом наголову разбил сильную персидскую армию при Асландузе, а 1 января 1813-го с полутора тысячами солдат завладел сильно укрепленной Ленкоранью, защищаемой четырехтысячным гарнизоном. Эти победы вынудили шаха просить о мире, который был заключен в Гюлистане в том же году. По соглашению персияне отказывались от притязаний на все занятые русскими земли за Кавказом. Как мы помним, еще раньше, в 1812 году, Кутузов подписал мир с Турцией.
Дорого заплатил Котляревский за свои победы. Генерал-майор в двадцать девять лет, генерал-лейтенант – в тридцать, кавалер ордена Св.Георгия 2-го класса в тридцать один год, он стал жалким инвалидом, получив тяжелое ранение в голову при штурме Ленкорани. Тридцать девять лет прожил Котляревский после этого, с обнаженным мозгом, испытывая неимоверные страдания, сперва на Украине, в Бахмутском уезде, а затем в Крыму, под Феодосией. Слава и память о нем надолго пережили героя; Ермолов высоко чтил его.
А сколько еще военачальников выдвинулось на Кавказе! Лазарев, Гуляков, Несветаев, Власов, Симонович, Орбелиани, Булгаков, Портнягин… Как им, должно быть, приходилось несладко при назначенном в 1812 году на пост главнокомандующего неумном и нерешительном Ртищеве!
«Теперь сей излишне добрый старик, – размышлял Алексей Петрович, – спит и видит, как бы поскорее передать мне свое ярмо наместника и воротиться в Россию после шестилетнего пребывания на линии и в Грузии…»
Кибитка меж тем, сотрясаясь на ухабах, подвозила главнокомандующего к столице Войска Донского – Новочеркасску. «Вряд ли где еще дорога столь дурна, а почта столь неисправна, – морщился от тряски Ермолов. – Лошади не везут, упряжь негодна, казаки на почтовых ездить не умеют…»
Город, лежащий на косогоре, был виден за четырнадцать верст. У заставы теснились казачьи старшины, именитые старики и в немалом числе обыватели. Миновав толпу, Алексей Петрович добрался на вконец измученных лошадях до почтовой станции. Во дворе цыгановатый урядник расседлывал коня, не обратив никакого внимания на приезжих.
– Лошадей, и живо! – крикнул ему Ермолов из кибитки.
– Лошади е, да только у степу, – меланхолично сказал урядник, не поворачивая головы.
– Это что за калмыцкие порядки! – загремел Ермолов. – Мне что, прикажешь пешком идти?..
– Это уж как пожелаеть ваше благородие, – не зная, кто перед ним, ответствовал казак. – Только и те, что у степу, не про вашу честь. Их выставило дворянство для его сиятельства Матвея Ивановича Платова. Чай, не вам чета…
Ермолов прыгнул из кибитки, выдернул из плетня порядочный кол и трижды протянул урядника по спине. Затем он вскочил на его коня и полетел в степь.
– Да ты, дурак, невежа, знаешь, от кого гостинец получил? – с укоризной сказал Ксенофонт-Федул. – От самого генерала Ермолова…
Через час командир Отдельного Грузинского корпуса вернулся, гоня отобранных из табуна прекрасных лошадей. Когда их запрягли, он подозвал к себе урядника.
– Вот тебе, братец, по одному за каждую плюху. – И подал казаку три червонца.
2
Другой казалась земля, другим – небо!
Уже в Ставрополе Ермолов увидел на горизонте неподвижные белые облака, которые поразили его двадцать лет назад. Это были снежные вершины Кавказских гор.
В губернском центре Георгиевск, известном плохим, вызывающим болезни климатом, Ермолова ожидал персонал посольства, направляющегося в Персию. Но прежде чем решать дипломатические задачи, надо было спешно укреплять порядок внутри края. Все было в состоянии совершенного разрушения.
От Владикавказа начиналась Военно-Грузинская дорога – единственный путь, соединявший Россию с Закавказьем, но подвергавшийся беспрестанным разбойным нападениям. Ермолов зорко подмечал наиболее опасные места этой важнейшей коммуникации, прикидывая, как исправить и укрепить ее.
В двенадцати верстах от Владикавказа был только что заложен редут Балта. Здесь горы становились все круче, переходили в скалы; узкая дорога была пробита или проделана взрывом пороха и шла под навесом. Справа отвесный камень, а слева крутой берег Терека увеличивали мрачность картины. Чем ближе подвигались путники к редуту Ларе, тем все уже и теснее становилось ущелье.
– Вот он, Дарьял! – перекрывая шум воды, крикнул Ермолову его адъютант штабс-капитан Бебутов.
– Место ужасное! – зычно ответил тот, стирая с лица брызги.
Здесь была самая узкая теснина Терека, сдавленного голыми отвесными громадами. Грязная, буро-серая масса воды, не находя себе выхода, металась и кружилась, завиваясь в громадные кудри. Стоны, вопли, глухой гул не смолкали в воздухе. Все было мрачно: бушующий Терек внизу и узкая полоска неба вверху. Только орел медленно чертил круг, зависая черной точкой. Высоко на скале, над самой дорогой, лепились развалины древнего замка. Грозно молчащие среди грохота Терека горы казались огромной неприступной крепостью.
