Империя серебра - Иггульден Конн (электронные книги бесплатно TXT) 📗
Заслышав дальний звук рога, Гуюк ругнулся. Он уже приблизился к сербу настолько, что видел, как тот то и дело в ужасе озирается. Но уговор есть уговор: старший темник зря подавать сигнал не будет. Ухватив брошенные на деревянный седельный рог поводья, он плавно их натянул. Лошадь послушно перешла с галопа на рысь, а перепуганный серб исчез в деревьях. Гуюк напоследок насмешливо отсалютовал ему копьем, подбросив, ухватил оружие за середину и сунул в притороченный сбоку чехол. Рог зазвучал снова, а затем аж в третий раз. Гуюк нахмурился: что уж там у Менгу такого срочного?
Он поехал обратно по тропе, видя, как тут и там из-под зеленой сени деревьев выезжают воины и весело перекликаются, хвастая своими личными достижениями. Один нукер с гордостью потрясал золотым монистом: на лице его при этом была такая понятная и простая радость, что Гуюк невольно улыбнулся.
Когда Субэдэй отдал ему приказ выехать самостоятельно, Гуюк опасался, что это своего рода наказание. Было ясно, что орлок таким образом удаляет от Бату ближайших друзей. И первоначально поход на юг не сулил никакой славы. Но если сейчас прозвучал действительно отзыв войска обратно к Субэдэю, то эти проведенные в самостоятельном походе недели будут вспоминаться с большим удовольствием. Даже жалко, что все закончилось так скоро. С Менгу они взаимодействовали хорошо, оба научились помогать и доверять друг другу. Конечно же, Гуюк быстро проникся к Менгу заслуженным уважением. Тот отличался неутомимостью, принимал быстрые и правильные решения, и пусть в нем не было броского великолепия, как у Бату, зато он всегда находился там, где нужно. Каким, помнится, для Гуюка стало облегчением, когда несколько дней назад Менгу обратил в бегство большой отряд сербов, устроивших в предгорье засаду на два Гуюковых мингана.
Лес заканчивался, начиналась каменистая возвышенность, и из зарослей Гуюк выбирался по неровному, поросшему травой и подлеском склону. Уже было видно, как на расстоянии строится тумен Менгу, а со всех сторон появляются воины Гуюка. Его конь легким галопом поскакал к месту сбора.
Уже на расстоянии Гуюк заслышал позвякивание бубенцов – оказывается, к ним прибыл ямской гонец. Сердце взволнованно забилось: видимо, есть какие-то новости. А то, находясь в отрыве от остальной армии, живешь как на отшибе, варишься только в своем походном мирке. Направляя лошадь, Гуюк заставлял себя успокоиться. Может, это Субэдэй за неимением другой возможности отрядил нарочного, чтобы их тумены примкнули к нему для окончательного броска на запад. Небесный отец их поход явно благословил; за все проведенные здесь месяцы Гуюк ни разу не пожалел, что проделал сюда далекий путь из родного края. Гуюк был еще молод, но уже представлял себе грядущие годы, когда все, кто участвовал в этом великом завоевании, будут чувствовать себя членами некоего боевого товарищества. Сам он уже ощущал эту спайку, взаимовыручку, даже что-то вроде братства. Что бы там ни умышлял Субэдэй, а своих военачальников, во всяком случае молодых, он меж собой сплотил, тут и говорить нечего.
Подъезжая к Менгу, Гуюк вдруг заметил, что лицо у того красное и злое. Вот те раз. Гуюк вопросительно поднял брови, на что Менгу ответил раздраженным пожатием плеч.
– Этот человек утверждает, что будет разговаривать только с тобой, – указал он на молодого ямского гонца.
Гуюк посмотрел с удивлением. Паренек был заляпан грязью и припорошен пылью, что, в общем-то, естественно. Шелковая рубаха на нем насквозь пропотела. Оружия не было, а только кожаная сумка на спине, с которой он сейчас возился, снимая.
– Мне строго-настрого велено, господин, передать послание лично в руки Гуюку, и никому иному. Я ж это не из вредности говорю. – Последнее он адресовал Менгу, который глядел на него с откровенной мрачностью.
– Наверное, у орлока Субэдэя какие-то свои соображения, – рассудил Гуюк, принимая сумку в руки и расстегивая ее.
Вид у юного гонца был измотанный, а еще ему было явно неловко перед такими высокопоставленными людьми. Однако важность поручения брала свое, и он пояснил:
– Мой господин, орлока Субэдэя я не видел. Сообщение ямской почтой пришло из Каракорума.
Вынув из сумки единственный пергаментный свиток, Гуюк застыл. Когда он оглядывал печать, те, кто находился рядом, заметили, как молодой военачальник побледнел. Быстрым движением он сломал воск и развернул письмо, проделавшее к нему путь, ни много ни мало, в четырнадцать тысяч гадзаров.
Читая, он прикусил губу, а глаза несколько раз подряд возвращались к началу: он все еще не мог вобрать в себя смысл послания. Наконец Менгу не вынес напряженной тишины.
– Что там, Гуюк? – спросил он тревожно.
Тот медленно повернулся.
– Умер мой отец, – выговорил он непослушными губами. – Хан умер.
Менгу, оглушенный известием, какое-то время сидел на лошади, но затем спешился и опустился на коленях в траву, склонив голову. Вслед за ним стали опускаться другие. Весть быстро разлеталась по строю, и вот уже коленопреклоненными стояли оба тумена. Гуюк посмотрел поверх опущенных голов, по-прежнему не в силах до конца все осознать.
– Встань, темник, – сказал он. – Я этого не забуду. Но теперь я должен срочно возвращаться домой, в Каракорум.
Менгу с бесстрастным лицом поднялся и, прежде чем Гуюк успел его остановить, припал лбом к продетому в стремя сапогу ханского сына.
– Позволь мне принести тебе клятву верности, – сказал он. – Окажи мне такую честь.
Гуюк посмотрел на него сверху вниз пристально, со светящейся в глазах гордостью.
– Да будет по-твоему, темник, – тихо произнес он.
– Хан мертв, – откликнулся Менгу и произнес слова присяги: – Дарую тебе свои юрты и лошадей, свои соль и кровь. Я пойду за тобой, мой повелитель хан. Даю тебе слово мое, а слово мое – железо.
Гуюк чуть заметно вздрогнул, когда эти слова раскатистым эхом повторили те, кто стоял вокруг на коленях. Это сделали все. В затянувшемся молчании Гуюк оглядел тумены, а еще город за горизонтом, который видел только он один.
– Свершилось, мой повелитель, – сказал Менгу. – Мы принадлежим тебе одному.
Одним движением он вскочил в седло и с ходу начал отдавать приказы ближайшим от него тысячникам.
Гуюк по-прежнему держал пергамент на отлете, словно боялся об него обжечься. Слышно было, как Менгу командует туменам взять путь на север, на соединение с Субэдэем.
– Нет, Менгу, я должен ехать нынче же, – выговорил сын Угэдэя. Глаза его как будто остекленели, а кожа на солнце приобрела восковой оттенок. Он едва почувствовал, как Менгу подъехал к нему на лошади вплотную, как легла ему на плечо его рука.
– Теперь, мой друг, тебе понадобятся и остальные тумены, – сказал он. – Причем все.
Субэдэй понуро брел в темноте. Рядом слышался сонный переплеск воды. Воздух наполняли запахи людей и лошадей. Пахло отсыревшей одеждой, потом, бараньим жиром и навозом; все это мешалось на промозглом ночном сквозняке. Настроение у багатура было скверное: на его глазах медленно порубили в куски целый минган воинов, которые пытались по его приказу удержать мост. Со своей задачей они справились, и с наступлением темноты основные силы венгров переправляться не стали. Король Бела отправил на тот берег лишь тысячу тяжелых всадников для закрепления плацдарма к утру. С огнями монгольского становища вокруг спать они не будут. И все-таки жертва монголов была не напрасной. Король Бела оказался вынужден ждать до утра и лишь потом собирался хлынуть через мост, чтобы продолжить неуклонное преследование монгольской армии.
Субэдэй устало повращал шеей, чувствуя, как хрустят позвонки. Убеждать своих людей речью или свежими приказами нет смысла. Они ведь тоже наблюдали, как стоял до последнего минган. Слышали крики боли, видели тяжелые всплески, с которыми умирающие падали в воду. Полноводная Шайо текла быстро, и так же быстро шли ко дну нукеры в доспехах, уже не в силах подняться на поверхность.
В небе холодным сиянием наливался прибывающий серп месяца. Под его светом ртутным блеском сияла река, уходя в далекую мутную мглу, по которой сейчас с тихим плеском пробирались через брод тумены. Двигались они скрытно. Это был ключевой замысел Субэдэя – брод, разведанный еще при первом пересечении реки после того, как монголы пришли с гор. Все, что видел Бела, заставляло его думать, будто монголы бегут. И то, как они держали мост, показывало, что им важно прикрыть отход своих главных сил. А затем Субэдэй использовал ночные часы и свет месяца, взошедшего над рекой и прилегающими к ней равнинами. Замысел, что и говорить, был отчаянный, рисковый, но орлок так же, как и его люди, устал отступать.
