Заре навстречу (Роман) - Попова Нина Аркадьевна (книги бесплатно без регистрации txt) 📗
— Я у вас оставлю мешок, — сказала Ирина, подымаясь. — Потом зайду. Извините.
— А чай? Куда же вы пойдете?
— К свекрови, — Ирина уже овладела собой, успокоилась. Почему непременно Илья должен был ждать ее в родном городе? Вот письмо от него — это реальная возможность. Кому он мог написать? Или матери, или дяде Григорию Кузьмичу. Надо побывать там и там.
Ирина взяла дочь на руки, пошла.
— Может быть, и свекровь моя… отсутствует, — сказала она грустным серебристым голосом, — и если не найду никого из своих… тогда уж я к вам… на эту ночь.
— Милости просим, милости просим! — кричал ей вслед старик.
Ирина шла и постепенно успокаивалась. Пришла победа — жданная, желанная, значит, и свидание будет рано или поздно. Озираясь, она жадно впивала то новое, что можно было заметить с первого взгляда.
Постояла у огромной карты фронта. Прочла табличку, писанную на жести: «Губревком»… И другую: «Городской организационный комитет РКП(б)».
— Зайду! — решила вдруг она.
В городском организационном комитете было голо и бедно. Ни занавесок, ни скатертей в приемной. Стоит длинный голый стол посредине, возле него некрашеные табуреты. На столе — толстая подшивка «Правды» и тоненькая — местной газеты. На стене большие плакаты и писанный углем портрет Карла Маркса.
Ирина направилась было в смежную комнату, но ее остановила беленькая тоненькая девочка-курьер.
— Там никого нет, обождите здесь, товарищ! Вышли ненадолго в ревком.
Ирина присела.
— Ребеночка мне дадите подержать? — помолчав, спросила девочка, глядя на Ирину веселым, приветливым взглядом. — Я не уроню! Я умею водиться!.. Мы поиграем, а мама газетки посмотрит, — сказала она, беря Машу на руки. — А мама наша пусть газе-етки почи-та-а-ет, — тихо пропела девочка. — Можно ее пометать немного? Я не уроню!
— А кто секретарь комитета? — спросила Ирина.
— Товарищ Чекарева.
— Мария? А она скоро придет?
— Скоро, скоро, скоро, скоро, — напевала девочка, подбрасывая на руке Машу. Ребенок взвизгивал, а нянька смеялась от удовольствия.
— А не знаешь, девочка, Ярков в городе или нет?
— Товарищ Ярков здесь. А вы чьи будете, что всех наших знаете?
— Светлакова, — ответила Ирина, раскрывая последний номер местной газеты и не замечая, что веселость девочки разом исчезла, сменилась выражением испуга и сочувствия.
Ирину захватило чтение.
Все девять номеров, вышедшие в освобожденном городе, были полны разнообразным живым материалом.
Каждая статья, каждое сообщение радостно волновали сердце Ирины.
«Мы не позволим Колчаку вернуться на Урал, — говорили на митинге рабочие Верхнего завода. — Если он вздумает вернуться, напорется на наши штыки».
«Отделом городского хозяйства составлена смета расходов по декабрь тысяча девятьсот девятнадцатого года. Она достигает четырех миллионов рублей…»
«Детский день прошел с успехом. Десять тысяч детей собрались на площади с плакатами „Мы, дети свободы, приветствуем труд!“, „Дети воли и труда, сюда!“ и т. д. Прошли с пением в сад „Красная звезда“. Просмотрели спектакль, концерт, басни в лицах. Был оркестр. Были во всех павильонах питательные пункты. Учителя разносили на подносах горы бутербродов, орехи, конфеты, фруктовую воду. Скамеек не хватало. Дети завтракали, сидя на траве. Так веселились дети трудящихся в саду, который еще недавно принадлежал недоброй памяти буржуа Охлопкову…»
«На днях было вынесено обязательное постановление Перевальского губревкома о том, что одежда и обувь, оставшиеся от бежавших буржуев, передаются в распоряжение отдела социального обеспечения для снабжения приютов, богаделен, а также частных лиц, пострадавших от контрреволюции. Во исполнение этого постановления установлен такой порядок выдачи…»
Ирина листала страницу за страницей, приближаясь к первому номеру, который, как это всегда бывает, лежал на самом низу.
Она прочла о первом заседании губревкома, которое заслушало доклады о состоянии белогвардейских учреждений, оставшихся в городе…
О том что государственный банк «открывает свою работу»… что в бюро металла удалось привлечь нескольких специалистов, часть — очень видных… что «на заводах наблюдается сильный подъем энергии рабочих, а средний элемент не проявляет подобной работоспособности»…
О том, что «оргсобрание коммунистов обсудило организационные вопросы: кого и как принимать в партию, как разъяснять партийные обязанности»…
Отдел извещений свидетельствовал о широко поставленной просветительной работе — город захлестнуло потоком лекций, докладов, бесед.
В глаза ударила широкая траурная рамка и строки жирного шрифта: «Обнажите головы, рабочие Урала! Сегодня мы чтим светлую память уральских коммунаров, павших в борьбе за торжество социалистической революции!»
Сдерживая дыхание, Ирина пробежала глазами вступление, говорившее о том, что после освобождения Урала закипела творческая работа пролетариев, но что радость победы омрачена скорбью о погибших товарищах. Она пропускала целые строчки, искала имена…
«…Не все вернулись в родной город…»
«…все силы свои отдали…»
«…они погибли с оружием в руках, как богатыри духа, товарищи…»
Имена Ильи и Хромцова, стоящие рядом, задрожали… буквы рассыпались, зашатались и снова встали с беспощадной ясностью. В глазах зарябило, померкло. Потом Ирина снова увидела страшные слова, и снова свет погас.
Она сидела неподвижно, боролась с дурнотой.
Но ведь предстояло еще узнать, где и как погиб… где искать могилу.
И Ирина сухими глазами прочла его биографию, сообщение, что он пал смертью храбрых в той самой проклятой выемке, в тот день. Нашлись очевидцы его геройской смерти.
Ирина машинально перевернула страницу. Одним взглядом окинула знакомое, давно известное стихотворение. Оно тоже стояло в траурной рамке:
Сколько раз она читала раньше эти строки… сама декламировала их не раз. А вот сейчас каждое слово точно к обнаженному сердцу прикасалось.
Она не могла бы рассказать, что чувствовала в эту минуту. Ощущение незаполнимой пустоты заслонило все.
— Да вы хоть дочку приласкайте! — услышала она прерывающийся голос девочки-курьера.
Взяла сонную Машу и снова застыла в неподвижности.
Так она сидела, когда седая синеглазая женщина бросилась к ней с криком:
— Ирина!
Это пришла Мария Чекарева и с нею Роман Ярков.
Старушка Светлакова вымыла пол и села штопать чулки. Она рада была любому занятию, только бы заглушить тоску.
Вывеска, висевшая больше двадцати лет, снята. Мастерицы уволены. Делать нечего… Богатые заказчицы уехали с белыми, а бедным людям не до обнов, да и портниху они ищут попроще, подешевле.
Светлакова сильно изменилась за последний месяц. Под ее старым халатиком уже не шумит шелковое платье. Желтое, худое лицо не улыбается угодливой улыбкой, а движения утратили легкость.
За этот месяц вынесла она два удара: узнала о гибели Ильи и навек потеряла Мишеньку… Мишенька жив, но он «отступил» с белыми и даже из простого приличия не предложил матери ехать с ним… попросту говоря, бросил.
Много было передумано в одиночестве. Поняла наконец старуха, что Мишенька всегда был эгоистом, никогда ее не любил… Тем жальче Илью, тем больнее воспоминание о последней встрече и о давнишнем разговоре, после которого Илья перестал бывать у матери.
…Кто-то постучал. Старушка поспешно сняла очки, одернула капотик, пригладила волосы перед зеркалом. После этого подошла к двери, спросила:
