Турмс бессмертный - Валтари Мика Тойми (лучшие книги без регистрации .txt) 📗

Оглядевшись вокруг, я заметил небольшую ямку, бросил туда кошачьи останки и присыпал их камнями. Потом я захотел нарвать мха, чтобы прикрыть камни, — и тут увидел Анну, которая принялась торопливо помогать мне.

Я бросил на нее виноватый взгляд и стал оправдываться:

— Я случайно убил кошку. Я вовсе не хотел этого.

— Ты сделал правильно. Кошка была очень плохая и всегда мучила мышей, прежде чем съесть их. Я все время боялась, что она выцарапает детям глаза, если оставить их без присмотра. Она очень ревновала свою хозяйку.

Мы старательно укладывали мох и листья, наши руки соприкасались, и мне было приятно дотрагиваться до теплых девичьих пальцев.

— Я не скажу Арсиное, что разбил голову ее кошке, — сообщил я.

Анна посмотрела на меня лучистыми глазами.

— И не надо, — сказала она. — Кошка часто бродила по ночам, и хозяйка опасалась, что ее сожрет какой-нибудь зверь.

— Анна, — спросил я, — понимаешь ли ты, что я буду связан с тобой, если у нас появится общая тайна?

Она подняла глаза, без страха взглянула на меня и сказала:

— Турмс, я связана с тобой еще с тех пор, как ты позволил мне оказаться в твоих объятиях при свете луны на лестнице храма Кримисса.

— Тайна эта, конечно, невеликая, — продолжал я, — но я не люблю ссор… хотя я никогда еще не лгал Арсиное.

От ее нежного взгляда мне стало теплее, однако я совершенно не испытывал желания. Мне даже в голову не приходило, что в этой жизни я могу возлечь с какой-то другой женщиной, не с Арсиноей. По-моему, Анна это поняла, потому что она покорно опустила голову и встала так резко, что цветок упал из ее волос на землю.

— Турмс, разве это ложь, если утаиваешь то, что знаешь? — спросила она, наступив на цветок грязной подошвой.

Я ответил:

— Все очень сложно. Разумеется, я солгу Арсиное, если сделаю вид, будто понятия не имею, куда подевалась ее любимая кошка. Но я так привязан к своей жене, что не хочу делать ей больно, рассказывая о совершенном мною жестоком поступке. Ради Арсинои я промолчу, но даже такая ложь навсегда останется со мной и будет жечь мне сердце.

Анна рассеянно дотронулась до своей груди, прислушалась к биению сердца и призналась:

— Да, ты прав, Турмс, ложь обжигает человеку сердце, и я уже чувствую жжение.

Но при этом она странно улыбнулась, посмотрела на меня и воскликнула:

— О, как приятно мне лгать ради тебя, Турмс!

И она убежала. Мы порознь вернулись в пещеру и больше никогда не говорили об этом. Арсиноя какое-то время горевала о кошке, но потом забыла о ней: у нее было множество забот с детьми. Кроме того, она оплакивала кошку не потому, что жалела ее, а из-за уязвленного тщеславия: ведь она потеряла то, чего не было ни у кого из сиканов. Что же до меня, то я совсем не скучал без льстивого кошачьего мурлыканья.

На берегу реки разбил свой лагерь тирренский купец. Обычно он на небольшом корабле привозил в Панорм соль, платил там налог, а потом грузил товар на ослов и отправлялся в глубь сиканских лесов. С ним были три раба и слуги. Они разожгли большой костер, чтобы отпугнуть диких зверей и одновременно выказать свое миролюбие, прикрепили к мешкам с солью ветки деревьев и легли спать, зажав такие же пышные ветви в руках. Они были очень встревожены, так как о сиканах ходили леденящие кровь слухи, хотя никто никогда не утверждал, будто те способны убить человека, прибывшего к ним с зеленой веткой в руке.

Не нарушая их сна, мы бесшумно подошли в лагерю и тихо расположились у костра в ожидании рассвета. Сиканы в сравнении с прочими людьми были очень молчаливы, но несколько раз мне приходилось слышать, как они болтают — быстро, глотая слова, бездумно.

Когда настало утро и рыба стала плескаться в блестящей воде реки, я поднялся и принялся нетерпеливо бродить по берегу, ибо меня разбирало любопытство: по соседству с тирренским купцом спал некий чужеземец, закутавшийся в прекрасный шерстяной плащ. У него была аккуратно подстриженная кудрявая борода, и он явно предпочитал хорошие и дорогие мази и притирания. Я никак не мог взять в толк, что такой человек может делать в обществе обычного купца, да еще в сиканских лесах.

Именно он и проснулся первым, вздрогнул, открыл глаза, сел — и тут же увидел разукрашенных полосами сиканов, неподвижно стоящих у потухшего костра. Чужестранец пронзительно закричал и стал шарить руками по земле, ища меч. К счастью, тут проснулся купец и успокоил его, уверив, что оснований тревожиться нет. Сиканам не понравилось внимание стольких чужаков, и они бесшумно исчезли в лесу — даже ветки не шелохнулись. Я же остался вести переговоры с купцом, как это было принято. Но я знал — они видят и слышат все, что я делаю и говорю, хотя их самих никто бы не заметил. Я думаю, разрисовывать себе лица они стали именно потому, что так было легче укрыться в лесу и слиться со стволами, листьями и тенью от деревьев.

Когда незнакомец встал и начал протирать глаза, я увидел, что он был в штанах; значит, он прибыл издалека и служил персам. Этот молодой светлокожий мужчина надел соломенную шляпу с широкими полями, чтобы укрыться от лучей восходящего солнца, и удивленно спросил:

— Мне приснилось — или я и в самом деле только что видел, как отсюда в лес уходят деревья? Во сне меня преследовал чужой бог, и я так испугался, что проснулся от собственного крика.

К моему удивлению, он говорил по-гречески, на языке, которого не понимал тирренский купец. Чтобы не выдать, что я не сикан, я обратился к нему на ломаном греческом с примесью сиканских слов.

— Откуда ты явился, пришелец? — спросил я. — Ты так странно одет. Что ты делаешь в наших лесах? Ведь ты не купец. Может быть, ты жрец, или колдун, или исполняешь какой-то обет?

— Да, я исполняю обет, — быстро ответил он, обрадовавшись, что я говорю на понятном ему языке.

Тиррен почти ничего не понял из того, что мы говорили. Как я потом узнал, он за деньги позволил незнакомцу сопровождать себя. Выслушав ответ, я сделал вид, что этот человек больше не интересует меня, и довольно долго разговаривал только с тирреном, пробуя его соль и осматривая товары. Он то и дело подмигивал мне, давая понять, что в соли у него спрятаны всякие железные изделия. Видимо, он подкупил таможенников в Панорме. Беседовал я с тирреном на жар гоне моряков, который состоял из греческих, финикийских и тирренских слов, Он принимал меня за сикана, в молодости попавшего в рабство и проданного в гребцы, а затем сумевшего убежать обратно в родные леса. Я спросил его о незнакомце, и он презрительно покачал головой и ответил: