Строговы - Марков Георгий Мокеевич (бесплатные полные книги txt) 📗
– Маня, ты не горюй, – заговорил он, беря девушку за руку. – Я скажу маме, чтоб скорее сватов наперебой тем посылала.
Они просидели в кустарнике чуть не весь день. Уже перед вечером Маня крадучись вышла из кустарника и, ободренная и обрадованная обещаниями Артема, пошла домой. Артем проводил ее взглядом и, переждав немного, отправился той же дорогой.
Взойдя по ступенькам на кручу, он встретил ватагу ребятишек, игравших в бабки. Увидев его, ребятишки прервали игру и стали говорить, что мать и Маришка бегают по селу и ищут его.
„Зачем я им? Может, тятя с Максимкой вернулись?“ – подумал Артем.
Но, еще не перешагнув порога, он понял, зачем его искали. В прихожей было тихо. Дед Фишка сидел у окна, понуря голову. Агафья привалилась к кровати на подушки, и трудно было понять, тяжело дремлет она или усердно думает. Анна сидела за столом, и на черных длинных ресницах ее висели слезинки. Маришка приютилась у ног бабушки на маленькой коротконогой скамейке.
– Сынок, к старосте твой год собирают. Завтра отправка, – всхлипнув, сказала Анна.
Заплетаясь ногами, Артем прошел в горницу и сел у столика. Заглянув в зеркальце, стоявшее на столике, он подумал о себе, как о постороннем: „Маленьким был – хотелось тебе большим стать скорее, большим стал – маленьким завидуешь. Что ты ей теперь скажешь? Как она жить без тебя станет?“
– Сынок, иди пообедай, – входя в горницу, проговорила Анна.
Артем с досадой махнул рукой, – не до еды, дескать, тут, но в тот же миг одумался: „Жить-то ведь надо“. И, выйдя из горницы, сел за стол.
Дед Фишка пододвинулся к нему, начал рассказывать что-то с явным намерением утешить внука. Но рассказ закончить не удалось. В окно заглянул Егор Селиванов, дежуривший в эти сутки при старосте.
– Беги, Артем, на сборную. Все твои годки собрались, одного тебя не хватает.
Артем отложил ложку, поднялся, нахлобучил до самых глаз картуз и вышел.
Вечером он опять был с Маней. Они сидели у церковной ограды, под развесистыми ветками черемуховых кустов. Маня рассказывала самое безотрадное: отец не посчитался с ее отказом и ударил со сватами по рукам.
– Что ж, Маня, иди, коли велят; меня, может, убьют на фронте… Вспомни когда-нибудь… – проговорил Артем срывающимся от еле сдерживаемых рыданий голосом.
Маня встала перед ним на колени, подняла голову и, перекрестившись на церковь, горячо сказала:
– Пусть бог нам будет, Артюша, свидетель! Убьют тебя – жить ни одного дня не стану, а не убьют – буду ждать хоть пять, хоть десять лет. Возьми-ка мое колечко.
Маня сняла маленькое серебряное с эмалью кольцо и надела Артему на мизинец. Потом она встала, троекратно перекрестилась, подняла Артема за руку и, что-то нашептывая, крепко поцеловала его.
– Вот мы и обручились!
– Маня, а вдруг отец все-таки заставит тебя? – спросил Артем.
Маня посмотрела ему в глаза.
– Эх, Артюша, только ты будь жив-здоров, а все остальное – не твоя забота.
Они заговорили о том, о чем никогда не говорили.
– Ты маме по нраву придешься, – шептал Артем. – Она любит таких расторопных и сметливых. А уж тятя – так тот и слова плохого тебе никогда не скажет. Он у нас страсть какой хороший…
Маня сидела затаив дыхание, как завороженная этими словами.
Гасли уже звезды. Редел сумрак. Из-за горизонта все выше и выше выползал мелово-голубой столб – предвестник солнца. На дворах призывно мычали коровы и бабы гремели подойниками.
Артем поцеловал Маняшку в последний раз. Губы ее были жесткими и сухими. Он хотел что-то сказать ей, но она легко выскользнула из его объятий и, не оглядываясь, пошла под гору.
Сквозь слезы, застилавшие глаза, он заметил, как вздрагивали ее плечи.
– Маня… Маня… – шептал он в отчаянии, не замечая, что церковный сторож Маркел вышел на крыльцо сторожки и, улыбаясь, глядит на него.
Смотрины назначили в воскресенье, но приготовления к приему жениха и его родственников у Дубровиных начались в субботу.
Ночь Степан Дубровин спал плохо. Беспокойно думалось о богатстве соколиновского мельника, неотвязно в голове ворочались мысли: нельзя ли как-нибудь поправить хозяйство с помощью богатого зятя. Поднялся Степан на рассвете, разбудил жену и, доверив ей потаенные свои мысли, предложил:
– Надо нам, баба, Дубровчиху на смотрины позвать. Мы с тобой и сказать-то толком ничего не сумеем. А старуха умом не нам чета.
Жена согласилась со Степаном и после чаю сбегала за Дубровчихой. Не таясь, Степан высказал старухе, зачем она понадобилась.
– Лошадь просить надо. Даст, – твердо заявила Дубровчиха. – Как не дать? Самому же будет стыдно, ежели невеста на чужой лошади в церковь поедет. А Маняшка-то у вас где? – через минуту спросила она.
– В горнице вон, как сыч, сидит. Вторую неделю глаз не сушит, – сказал Степан.
– Вон как! – удивилась Дубровчиха и, шаркая ногами, направилась в горницу.
Степан подмигнул жене.
– Смотри, и уломает еще нашу дуреху.
Но от Мани Дубровчиха вышла чем-то взволнованная. Большие серые глаза ее глядели строго, а крупное морщинистое лицо было печальным.
– Ты, Степан Егорыч, извиняй меня, а только на смотринах мне у тебя делать нечего.
– Почему, Адамовна?
– Силой вы хотите выдать Маняшку, и в таком деле я вам не советчица. Сама всю жизнь по этой статье мучилась. Грешно говорить, а только когда мой муженек умер, я не от горя, а от счастья плакала. Вот так-то! Бывайте здоровеньки! – И Дубровчиха, хлопнув дверью, вышла.
– Из ума выживает старуха. А была-то! Хорошему мужику под стать.
Перед вечером улицы Волчьих Нор огласились звоном бубенцов, песнями и возгласами пьяных. На сытых лошадях, запряженных в легкие тележки на железном ходу, ехали жених и новые сватья Дубровиных. Женах сидел на передней тележке с двумя своими товарищами – будущими шаферами на свадьбе.
У Дубровиных началась гулянка. Степан заставил Маню прислуживать гостям.
Задыхаясь от рыданий, Маня подавала на стол. Жених суетился возле нее, стараясь ущипнуть или облапить. К ее счастью, гулянка окончилась неожиданно быстро. Один за другим гости, успевшие еще у мельника изрядно выпить, вставали и, не отходя и трех шагов от стола, падали. Жених свалился последним. Схватив Маню за руку, он поволок ее в горницу. Маня оттолкнула его от себя, он замахал руками, пытаясь удержаться, но потерял равновесие и грохнулся на пол.
Не зажигая огня, Маня прошла в горницу, открыла ящик, собрала кое-какие вещи в платок и тихо, на цыпочках, вышла.
Гулявшие в этот вечер за селом девки видели, как она скорыми шагами удалялась по жировской дороге.
5
Из мастерских Максиму приходилось ходить мимо гимназии. Всякий раз, проходя здесь, он останавливался и подолгу с любопытством смотрел в широкие окна большого здания. В просторных комнатах на стенах висели огромные географические карты, портреты ученых и царей, стояли классные доски, столы с физическими приборами, отполированные черные парты. За партами сидели аккуратные, подтянутые гимназисты. Что заставляло Максима задерживаться у гимназии, он и сам плохо сознавал. Порой в душе его поднималась зависть к этим счастливцам, сидящим за партами. Физические приборы, карты, шкафы с книгами привлекали к себе своей неразгаданностью. В эту минуту Максим мечтал о дружбе с кем-нибудь из гимназистов. Ему казалось, что это вполне возможно. С надеждой он ждал перемены.
„Вот сейчас кто-нибудь подойдет ко мне, заговорит – и мы будем товарищами. Тогда-то уж я обо всем расспрошу!“ – мечтал Максим.
И он представлял, какой будет эта дружба. Они станут неразлучными. Товарищ будет передавать ему все, чему учат их в гимназии, а он в долгу не останется. Он тоже кое-что знает, да и кулак его крепок и увесист, как гирька. Берегитесь, недруги!
Но гимназисты проходили мимо, чуждые, и либо не замечали его, либо презрительно и брезгливо косились. И тогда Максим чувствовал: нет, не осуществиться его мечте! Гимназисты становились ненавистны ему.
