Главы романа, дописанные и переписанные в 1934-1936 гг - Булгаков Михаил Афанасьевич (читать книги без сокращений .TXT) 📗

Михаил Афанасьевич Булгаков

ГЛАВЫ РОМАНА,

дописанные и переписанные

в 1934-1936 гг.

ОШИБКА ПРОФЕССОРА СТРАВИНСКОГО

В то время как раз, как вели Никанора Ивановича, Иван Бездомный после долгого сна открыл глаза и некоторое время соображал, как он попал в эту необыкновенную комнату с чистейшими белыми стенами, с удивительным ночным столиком, сделанным из какого-то неизвестного светлого металла, и с величественной белой шторой во всю стену.

Иван тряхнул головой, убедился в том, что она не болит, очень отчетливо припомнил страшную смерть Берлиоза, но она не вызвала уже прежнего потрясения. Иван огляделся, увидел в столике кнопку, и вовсе не потому, что в чем-нибудь нуждался, а по своей привычке без надобности трогать предметы позвонил.

Тотчас же перед Иваном предстала толстая женщина в белом халате, нажала кнопку в стене, и штора ушла вверх. Комната сразу посветлела, и за легкой решеткой, отгораживающей окно, увидел Иван чахлый подмосковный бор, понял, что находится за городом.

– Пожалуйте ванну брать, – пригласила женщина, и, словно по волшебству, стена ушла в сторону, и блеснули краны, и взревела где-то вода.

Через минуту Иван был гол. Так как Иван придерживался мысли, что мужчине стыдно купаться при женщине, то он ежился и закрывался руками. Женщина заметила это и сделала вид, что не смотрит на поэта.

Теплая вода понравилась поэту, который вообще в прежней своей жизни не мылся почти никогда, и он не удержался, чтобы не заметить с иронией:

– Ишь ты! Как в «Национале»!

Толстая женщина на это горделиво ответила:

– Ну, нет, гораздо лучше. За границей нет такой лечебницы. Интуристы каждый день приезжают осматривать.

Иван глянул на нее исподлобья и ответил:

– До чего вы все интуристов любите. А среди них разные попадаются.

Действительно было лучше, чем в «Национале», и, когда Ивана после завтрака вели по коридору на осмотр, бедный поэт убедился в том, до чего чист, беззвучен этот коридор.

Одна встреча произошла случайно. Из белых дверей вывели маленькую женщину в белом халатике. Увидев Ивана, она взволновалась, вынула из кармана халатика игрушечный пистолет, навела его на Ивана и вскричала:

– Сознавайся, белобандит!

Иван нахмурился, засопел, а женщина выстрелила губами «Паф!», после чего к ней подбежали и увели ее куда-то за двери.

Иван обиделся.

– На каком основании она назвала меня белобандитом?

Но женщина успокоила Ивана.

– Стоит ли обращать внимание. Она больная. Со всеми так разговаривает. Пожалуйте в кабинет.

В кабинете Иван долго размышлял, как ему поступить. Было три пути. Первый: кинуться на все блестящие инструменты и какие-то откидные стулья и все это поломать. Второй: сейчас же все про Понтия Пилата и ужасного убийцу рассказать и добиться освобождения. Но Иван был человеком с хитрецой и вдруг сообразил, что, пожалуй, скандалом толку не добьешься. Относительно рассказа тоже как-то не было уверенности, что поймут такие тонкие вещи, как Понтий Пилат в комбинации с постным маслом, таинственным убийством и прочим.

Поэтому Иван избрал третий путь – замкнуться в гордом молчании.

Это ему выполнить не удалось, так как пришлось отвечать на ряд неприятнейших вопросов, вроде такого, например, что не болел ли Иван сифилисом. Иван ответил мрачно «нет» и далее отвечал «да» и «нет», подвергся осмотру и какому-то впрыскиванию и решил дожидаться кого-нибудь главного.

Главного он дождался после завтрака в своей комнате. Иван выпил чаю, без аппетита съел два яйца всмятку.

После этого дверь в его комнату открылась и вошло очень много народу в белых балахонах. Впереди шел, как предводитель, бритый, как актер, человек лет сорока с лишним, с приятными темными глазами и вежливыми манерами.

– Доктор Стравинский, – приветливо сказал бритый, усаживаясь в креслице с колесиками у постели Ивана.

– Вот, профессор, – негромко сказал один из мужчин в белом и подал Иванушкин лист. «Кругом успели исписать», – подумал Иван хмуро.

Тут Стравинский перекинулся несколькими загадочными словами со своими помощниками, причем слух Ивана, не знавшего никакого языка, кроме родного, поразило одно слово, и это слово было «фурибунда». Иван изменился в лице, что-то стукнуло ему в голову, и вспомнились вдруг закат на Патриарших и беспокойные вороны.

Стравинский, сколько можно было понять, поставил себе за правило соглашаться со всем, что ему говорили, и все одобрять. По крайней мере, что бы ему ни говорили, он на все со светлым выражением лица отвечал: «Славно! Славно!»

Когда ординаторы перестали бормотать, Стравинский обратился к Ивану:

– Вы – поэт?

– Поэт, – мрачно ответил Иван и вдруг почувствовал необыкновенное отвращение к поэзии и самые стихи свои которые еще недавно ему очень нравились, вспомнил с неудовольствием. В свою очередь, он спросил Стравинского:

– Вы – профессор?

Стравинский вежливо наклонил голову.

– Вы здесь главный?

Стравинский и на это поклонился, а ординаторы улыбнулись.

– Мне с вами нужно поговорить.

– Я к вашим услугам, – сказал Стравинский.

– Вот что, – заговорил Иван, потирая лоб, – вчера вечером на Патриарших Прудах я встретился с неким таинственным гражданином, который заранее знал о смерти Миши Берлиоза и лично видел Понтия Пилата.

– Пилат... Пилат... это тот, который жил при Христе? – прищурившись на Ивана, спросил Стравинский.

– Тот самый, – подтвердил Иван.

– А кто это Миша Берлиоз? – спросил Стравинский.

– Берлиоза не знаете? – неодобрительно сказал Иван.

Стравинский улыбнулся виновато и сказал:

– Фамилию композитора Берлиоза я слышал...

Это сообщение сбило Ивана с толку, потому что он про композитора Берлиоза не слыхал.

Опять он потер лоб.

– Композитор Берлиоз, – заговорил Иван, – однофамилец Миши Берлиоза. Миша Берлиоз – известнейший редактор и секретарь Миолита, – сурово сказал Иван.

– Ага, – сказал Стравинский. – Итак, вы говорите, он умер, этот Миша?

– Вчера он попал под трамвай, – веско ответил Иван, – причем этот самый загадочный субъект...

– Знакомый Понтия Пилата? – спросил Стравинский, очевидно, отличавшийся большою понятливостью.

– Именно он, – подтвердил Иван, глядя мрачными глазами на Стравинского, – сказал заранее, что Аннушка разлила постное масло, а он и поскользнулся на Аннушкином масле ровно через час. Как вам это понравится? – многозначительно сказал Иван и прищурился на Стравинского.

Он ожидал большого эффекта, но такого эффекта не последовало, и Стравинский, при полном молчании ординаторов, задал следующий вопрос:

– Виноват, а кто эта Аннушка?

Иван расстроился, и лицо его передернуло.

– Аннушка здесь не важна, – сказал он, нервничая, – черт ее знает, кто она такая! Просто дура какая-то с Садовой улицы! А важно то, что он заранее знал о постном масле. Вы меня понимаете?

– Отлично понимаю, – серьезно сказал Стравинский и коснулся Иванушкина колена, – продолжайте.

– Продолжаю, – сказал Иван, стараясь попасть в тон Стравинскому и чувствуя, что только спокойствие может помочь делу. – Этот страшный тип отнюдь не профессор и не консультант, а убийца и таинственная личность, обладающая необыкновенной силой, и задача заключается в том, чтобы его немедленно арестовать, иначе он натворит неописуемых бед в Москве.

– Вы хотите помочь его арестовать, я правильно вас понял? – спросил Стравинский.

«Он умен, – подумал Иван, – среди беспартийных иногда попадаются на редкость умные!»

– Мой долг советского подданного его немедленно арестовать, а меня силою задержали здесь! Прошу меня выпустить сейчас же!

– Слушаюсь, – покорно сказал Стравинский, – я вас не держу. Нет никакого смысла задерживать в лечебнице здорового человека, тем более что у меня и мест не хватает. И я немедленно выпущу вас отсюда, если только вы мне скажете, что вы нормальны. Не докажете, а только скажете. Итак, вы – нормальны?