Крестьяне - де Бальзак Оноре (книга регистрации .TXT) 📗

Бедняга Тонсар (так называли его все!) отработал примерно тридцать дней из числившихся за ним ста; остальное время он проваландался, шутя шуточки с женской прислугой владелицы поместья, и преимущественно с ее горничной, мадмуазель Коше, хотя она и была некрасива, как все горничные красивых актрис. Шуточки его с мадмуазель Коше заходили так далеко, что Судри, тот счастливый жандарм, о котором упоминал в своем письме Блонде, даже по прошествии двадцати пяти лет косо посматривал на Тонсара. Ореховый шкаф, кровать с колонками и занавесочками, украшавшие его спальню, были, надо думать, результатом таких шуточек.

Получив участок, Тонсар первому же человеку, упомянувшему, что виноградник подарен ему мадмуазель Лагер, сказал:

— Черт меня побери, я за него заплатил, и недешево! Когда это господа нам что-нибудь дарили? Даром я, что ли, сто дней работал? Участочек обошелся мне в триста франков. А что тут? — голый камень!

Разговор этот не дошел до господских ушей.

Тонсар собственноручно выстроил дом, беря материалы то там, то здесь, получая подмогу то от того, то от другого, потаскивая из замка всякий ненужный хлам или выклянчивая его. Старую дверь садовой беседки, разобранной для переноски на другое место, он приспособил к своему коровнику. Окно взял из прежней уничтоженной теплицы. Итак, на сооружение этой роковой лачуги пошли обломки замка.

Спасенный от солдатчины сыном общественного обвинителя в местном департаменте — Гобертеном, который был эгским управляющим, а кроме того, не мог ни в чем отказать мадмуазель Коше, Тонсар, покончив с постройкой дома и устройством виноградника, тут же и женился. Двадцатитрехлетний парень, свой человек в Эгах, плут, только что получивший от мадмуазель Лагер арпан земли и слывший хорошим работником, сумел выставить в благоприятном свете свои отрицательные достоинства и заполучил в жены дочь фермера из ронкерольских владений, расположенных по ту сторону Эгского леса.

Этот фермер арендовал землю исполу; ферма приходила в упадок за отсутствием хозяйки. Будучи неутешным вдовцом, он пытался, следуя английскому методу, утопить свое горе в вине. Но когда он уже перестал вспоминать о своей дорогой покойнице, то, как шутили в деревне, оказался женатым на бутылочке и вскоре снова превратился из фермера в батрака, но в батрака-пьяницу и лентяя, злобного и сварливого, способного на все, как это обычно бывает с людьми из простонародья, после некоторой обеспеченности снова впавшими в жестокую нужду. Этого человека, который по своим практическим знаниям, грамотности и начитанности стоял значительно выше обычных батраков, пороки довели до полной нищеты; но только что мы были свидетелями позабытой Вергилием буколической сцены на берегу Авоны, во время которой старый пьянчуга померился силами с одним из остроумнейших людей Парижа.

Дядя Фуршон проработал некоторое время школьным учителем в Бланжи, но потерял это место вследствие дурного поведения и своеобразных взглядов на народное образование. Он больше помогал ребятишкам делать из страниц букварей кораблики и петушков, нежели обучал их чтению; а когда они воровали фрукты, бранил их так оригинально, что его наставления могли сойти за уроки, как перелезать через заборы. В Суланже до сих пор пересказывают его ответ опоздавшему в школу мальчугану, который пробормотал в свое оправдание:

— Да я, господин учитель, гонял по воду теленков.

— Надо говорить: «телят», животная!

Из учителей он пошел в почтальоны. На этом посту — обычном прибежище старых солдат — дядя Фуршон ежедневно подвергался выговорам. То он забывал письма где-нибудь в кабаке, то подолгу таскал их в своей сумке. Подвыпив, он относил письма, предназначавшиеся одному селению, в другое, а в трезвом виде читал их. Поэтому его скоро уволили. Не преуспев на государственном поприще, дядя Фуршон в конце концов обратился к производственной деятельности. В деревнях неимущие всегда занимаются каким-нибудь ремеслом, и таким образом все они как будто находят источник честного существования. На шестьдесят девятом году старик принялся за кустарную выделку веревок, ибо этот промысел требует самых ничтожных предварительных затрат. Для мастерской, как мы видели, достаточно первой попавшейся стены, оборудование стоит не дороже десяти франков, подмастерье и хозяин ночуют где-нибудь в сарае и проедают то, что выручат за день. Алчность казны, установившей налог на окна и двери, теряет всякую силу для производства, действующего под открытым небом. Сырье берется взаймы и возвращается в виде готового изделия. Но главным доходом дяди Фуршона и его подручного Муша, незаконного сына одной из его незаконных дочерей, была «охота» на выдр да бесплатные завтраки и обеды, которыми их кормили люди неграмотные, прибегавшие к талантам дяди Фуршона, когда им нужно было ответить на письмо или представить счет. Наконец, он умел играть на кларнете и совместно со своим другом, прозывавшимся Вермишелем, скрипачом из Суланжа, выступал на деревенских свадьбах или на больших балах в местном «Тиволи».

По-настоящему Вермишеля звали Мишель Вер, но каламбур, составленный из его имени и фамилии, настолько привился, что даже судебный пристав суланжского мирового суда Брюне писал в своих актах: «Мишель Жан-Жером Вер, по прозвищу Вермишель, понятой». Вермишель, которого очень ценили как скрипача в старом бургундском полку, в благодарность за услуги дядюшки Фуршона выхлопотал и ему должность понятого, обычно достающуюся в деревне тому, кто умеет подписать свое имя. Таким образом, дядя Фуршон прикладывал свою руку в качестве понятого или свидетеля к судебным актам, которые г-н Брюне составлял в селениях Сернэ, Куш и Бланжи. Вермишель и Фуршон, уже двадцать лет связанные собутыльничеством, можно сказать, являлись общественной необходимостью.

Муш и Фуршон, которых соединил порок, как Ментора и Телемака [14] некогда соединяла добродетель, странствовали вроде этих героев древности в поисках хлеба насущного, «panis angelorum» [15], — единственные латинские слова, еще сохранившиеся в памяти старого деревенского Фигаро. Они подъедали остатки в «Большом-У-поении» и окрестных поместьях, ибо даже в те годы, когда было много заказов, в самые удачные годы, в среднем никогда не могли выработать и трехсот шестидесяти саженей веревок. Прежде всего ни один торговец на двадцать лье в округе не доверил бы пеньки ни Фуршону, ни Мушу. Опережая чудеса современной химии, старик отлично умел превращать пеньку в благословенный сок винограда. Да кроме того, тройные обязанности — общественного писца в трех сельских общинах, понятого при мировом суде и кларнетиста — сильно мешали, как он сам говорил, развитию его коммерческой деятельности.

Таким образом, Тонсар, льстивший себя приятной надеждой приобрести некоторое благосостояние, увеличив свой участок, обманулся в ожиданиях; зять лентяй столкнулся с тестем бездельником — случай довольно обычный. Ухудшению дел, несомненно, способствовало еще и то, что Тонсарша, красавица в деревенском вкусе, высокая и статная, не любила работы на открытом воздухе. Тонсар злился на жену за отцовское разорение и весьма дурно с ней обращался, вымещая на ней свои неудачи, что очень свойственно простому народу, который видит только следствие и редко додумывается до причины.

Находя, что супружеская цепь тяжеловата, Тонсарша постаралась сделать ее полегче. Она воспользовалась пороками Тонсара и забрала его в руки. Сама сластена и любительница спокойной жизни, она и в муже поощряла лень и обжорство. Прежде всего она снискала расположение генеральских слуг, и Тонсар, удовольствовавшись результатами, не стал упрекать ее за средства, к каким она прибегала. Его очень мало беспокоило, что делает его жена, раз ее дела идут ему на пользу. На подобных тайных соглашениях построена добрая половина всех супружеств. И вот Тонсарша открыла кабачок «Большое-У-поение», куда зачастили и охотники, и лесники, и эгская прислуга.