Знак беды - Быков Василь Владимирович (читать хорошую книгу TXT) 📗
— Не чужой, ага.
«Чтоб ты сгорел, своячок такой», — угрюмо думал Петрок, уже чувствуя, что новый поворот в разговоре не лучше прежнего. Где он возьмет ему водки? В лавке не купишь, у знакомых не одолжишь. Когда-то, правда, пробовал гнать самогон, но когда это было? С тех пор не сохранилось ни посуды, ни змеевика. Опять же, как было возражать Гужу? Разве его, Петрока, оправдания здесь что-нибудь значили?
— Вот так. Договорились, значит?! — сказал Гуж, уминая хлеб с салом. — Ты слышишь?
— Слышу, как же. Вот только…
Он так и не нашел что сказать полицаю; из сеней вошла Степанида, молча поставила на стол миску с капустой.
— Верно, немцы слабовато кормят? — язвительно спросила она.
Гуж злобно округлил глаза.
— А тебе что? Или очень не нравятся немцы?
— Нравятся, как чирьи на заднице.
— Степанида! — вскричал Петрок. — Молчи!
— А я и молчу.
— Молчи! Знаешь… Он же по-родственному. По-хорошему! А ты…
— Ладно, — сказала она Петроку. — Уже выпил, так готов зад лизать. Чересчур ты быстрый, гляжу.
Последние ее слова уже долетели из сеней, стукнула дверь, и в наступившей тишине Петрок виновато прокашлялся. Он ждал и боялся того, что теперь скажет Гуж. Но Гуж угрюмо молчал, пожирая закуску, и Петрок сказал тихо:
— Баба, известно. Что сделаешь?
— Что сделаешь? — злобно подхватил полицай. — Путо возьми! Которое потолще, с кострой. И путом! А то пеньковой петли дождется. Попомнишь меня.
Петрок уныло молчал, сидя возле стола. Кучку нарезанного самосада сдвинул на угол столешницы и невидяще подбирал пальцами табачные крошки, слушая, как жует его сало Гуж, угрожает и еще поучает, как жить с бабой. Вдвое моложе его, а гляди, какой стал умный при немецкой власти.
— Приезжал важный чин, — прожевав очередной кусок, спокойнее сообщил Гуж. — Называется зондерфюрер. Приказал все с поля убрать.
— Считай, все убрали, — сказал Петрок.
— Не все. То, что убрали, никуда не денется. Попадет в немецкие закрома. Картошка осталась. Вот ее и выкопать. И сдать. Для германской армии. Понял? Как при Советах.
«Черта с два ты ее с поля возьмешь для германской армии, — подумал Петрок. — Пусть погниет там».
В бутылке еще оставалось немного, Гуж вылил остатки в стакан и молча опрокинул в рот. Крякнул, вытер пятерней жирные от сала губы.
— И еще вот что. Тут, наверное, заходят разные? Из леса которые. Бандиты! — снова уставился он на Петрока, которому опять стало не по себе от этого взгляда. — Что, не было такого? Ладно, верю. Но помни, если кто, сразу в полицию. В местечко или на Выселки. И чтоб немедленно. Понял? А то за укрывательство… знаешь? В местечке был?
— Ну, был.
— Читал приказ? Расстрел и конфискация имущества. Немцы, они не шутят. Понял?
Петрок печально вздохнул. Что сделаешь? Кругом беда. Угрозы, расстрел, конфискация. Как тут жить будешь?
Гуж не спеша выбрался из-за стола и, сыто икая, стал натягивать на плечи потертую рыжую кожанку.
— Яичница отменяется! — неожиданно объявил он. — Другим разом. Так что готовься!
