Жена мудреца (Новеллы и повести) - Шницлер Артур (книги онлайн полные версии .txt) 📗
«Завтра вечером буду у Вас. Надеюсь на радушный прием. С нетерпением.
Ваш Э. Г.».
Затем он набросал телеграмму доктору Франку о том, что приедет завтра утром и хотел бы сразу же найти у себя ответ, можно ли ему с пятнадцатого ноября приступить к ремонту. Он сам отправил письмо и телеграмму, вернулся домой, все прибрал, привел в порядок, запер на ключ и, наконец, упаковал чемодан, положив сверху маленькую античную камею в золотой оправе, изображавшую голову богини. Ночью он вскакивал по меньшей мере раз десять, словно пробуждаясь от какого-то дикого кошмара: ему казалось, что он навеки потеряет все — Сабину, Катарину, санаторий, состояние, молодость, прекрасное солнце юга и даже камею из слоновой кости, если проспит утренний поезд.
XV
Когда доктор Греслер приехал в курортный городок, осеннее, но все еще теплое солнце уже склонялось к горизонту. Перед вокзалом стояло несколько экипажей, принадлежащих отелям, и два извозчика. Комиссионеры громко, но довольно вяло выкликали названия гостиниц, прекрасно зная, что в такое позднее время года на курорт мало кто приезжает. Доктор Греслер отправился к себе на квартиру, где велел извозчику подождать его. Он справился прежде всего, нет ли писем, рассердился, что от доктора Франка все еще нет ответа, был горько разочарован, не найдя ни одной приветственной строчки от Сабины, и осведомился у любезной хозяйки, что слышно нового на курорте и в окрестностях. Однако ничего нового, по словам хозяйки, нигде не произошло — в том числе, к великому облегчению Греслера, и в доме лесничего. Наконец, уже в глубоких сумерках, под беззвездным небом он отправился по знакомой дороге мимо в большинстве своем опустевших дач и мрачных холмов туда, где ему предстояло, — сейчас он вдруг понял с неумолимою ясностью то, что столько времени скрывал от себя самого, — сделать отчаянную и, вероятно, безнадежную попытку вновь обрести расположение прекраснейшей в мире женщины, расположение, которое он сам недавно отверг отчасти из легкомыслия, отчасти из трусости.
Пока он непрестанно, хотя и тщетно подыскивал неопровержимые оправдания и неотразимые слова любви, экипаж неожиданно остановился, — как показалось доктору Греслеру, посреди дороги. И сразу, словно дом только сейчас осветился, тропинку под ногами доктора озарил красноватый луч лампы. Греслер вылез из экипажа, медленно, стараясь успокоить бьющееся сердце, направился к двери и позвонил. Ему отворила прислуга; одновременно открылась дверь в столовую, и фрау Шлегейм вышла к нему. Сабина же продолжала спокойно сидеть за столом и только подняла глаза от книги.
— Очень мило, — сказала ее мать, радушно протягивая доктору руку, — что вы вспомнили о нас, бедных, покинутых женщинах.
— Я позволил себе известить о своем приезде фрейлейн Сабину.
При этих словах Сабина наконец встала, любезно протянула руку доктору, который тем временем подошел к столу, и сказала:
— Добро пожаловать!
Он попытался прочесть что-нибудь в ее глазах, спокойно, слишком спокойно устремленных на него, затем осведомился о хозяине дома.
— Он уехал, — ответила фрау Шлегейм.
— А можно узнать, где он сейчас? — опять спросил Греслер, садясь по приглашению Сабины.
Фрау Шлегейм пожала плечами.
— Мы и сами толком не знаем. Такое с ним уже бывало. Недели через две-три вернется. Это нам знакомо, — заключила она, бросив понимающий взгляд на дочь.
— Вы сюда надолго, доктор? — спросила Сабина.
— Точно еще не знаю, но думаю, что ненадолго — пока не закончу дела, — ответил он.
Вошла прислуга и стала накрывать на стол.
— Вы, разумеется, поужинаете с нами? — осведомилась мать.
Греслер медлил с ответом, вновь устремив вопросительный взгляд на Сабину.
— Конечно, доктор поест с нами. Мы ведь рассчитывали на него.
Греслер почувствовал: в ее словах звучит не доброта — разве что снисходительность, и безмолвно наклонил голову в знак согласия.
Наступило молчание. Доктору это было особенно неприятно, и он объявил:
— Завтра я первым делом должен отыскать доктора Франка. Представьте себе, он даже не ответил ни на одно из моих писем. Но я все-таки надеюсь, что мы с ним сойдемся.
— Вы опоздали, — холодно бросила Сабина, и Греслер понял, что эти слова относятся не только к упущенной сделке. — Доктор Франк, — пояснила она, — решил сам продолжать дело. Санаторий вот уже несколько дней усиленно ремонтируется. Все работы ведет ваш друг архитектор Адельман.
— Вовсе он мне не друг, иначе он, наверное, постарался бы как-нибудь уведомить меня, — возразил Греслер, медленно и недовольно покачав головой, словно для того, чтобы выразить свое горькое разочарование в архитекторе.
— Теперь уж вы, несомненно, опять уедете на юг? — вежливо заметила Сабина.
— Естественно, — торопливо отозвался Греслер. — Уеду на мой славный остров Ландзароте. Да, уеду. К тому же здешний климат!.. Не знаю даже, сумел ли бы я привыкнуть к здешней зиме.
Тут он сообразил, что пароходы отправляются на остров нерегулярно и ему вряд ли удастся попасть туда раньше половины ноября; к тому же он не давал о себе знать, и в санаторий, может быть, уже пригласили другого врача. Ну, к счастью, теперь это больше не имеет для него значения. Если ему захочется, он может позволить себе отдохнуть полгода и даже больше. А немного сократив свои расходы, он и вообще может бросить практику. Но эта мысль испугала его. Он не в силах жить без работы. Он должен трудиться, лечить людей, вести деятельную, активную жизнь, — и, быть может, ему все-таки суждено сызнова начать эту жизнь рука об руку с прекрасным, чистым существом, которое, вероятно, хочет только слегка наказать его за медлительность и подвергнуть новому испытанию. Поэтому он пояснил, что до сих пор никому ничего определенного не обещал и будет ждать теперь письма из Ландзароте с согласием на новые, более выгодные условия, которые он поставил тамошней дирекции, а если они не будут приняты, то он посвятит зиму занятиям в различных немецких университетах. О, он не тратил времени даром и в своем родном городе. Он не только усердно работал в больнице, он занимался даже частной практикой. Совершенно случайно, конечно. Лечил ребенка — прелестную семилетнюю девочку, дочку одной вдовы, живущей в том же доме, что и он. Отказаться было никак нельзя: случай был довольно серьезный — скарлатина. Но теперь ребенок вне опасности, иначе ему не удалось бы уехать так скоро. Рассказывая, Греслер старался вызвать в памяти образ фрау Зоммер, но вместо нее все время видел перед собой даму с кукольным личиком из иллюстрированного журнала для семейного чтения, которая рисовалась ему в мечтах во время возвращения из Ландзароте. Конечно, во фрау Зоммер есть нечто от женщин такого типа. Это ведь сразу бросилось ему в глаза.
Сабина слушала доктора с интересом, но, по-видимому, верила не всему, что он говорит, — так, по крайней мере, казалось его не совсем чистой совести. Потом она рассказала ему про обеих своих подруг, которых доктор, должно быть, еще помнит; одна из них обручилась с каким-то запоздалым приезжим из Берлина. Сабина с матерью собираются поехать на свадьбу и — как вставила фрау Шлегейм — после долгого перерыва еще раз нырнуть в водоворот большого города. Греслер вновь обратил на Сабину настойчивый, нетерпеливый, почти умоляющий взгляд: а как же я? Но глаза девушки оставались непроницаемы. И хотя сама она, казалось, постепенно становится приветливее и мягче, Греслер все-таки чувствовал, что его карта бита. Но гордость его восставала против такого приуготовленного ею молчаливого конца, и он твердо решил перед уходом попросить у Сабины объяснений. Он поднялся и с деланным спокойствием намекнул на возможность встречи на рождество в Берлине. Сабина тоже встала из-за стола, очевидно намереваясь проводить гостя. И как в прекрасные прошлые дни, только молча, они пошли рядом между елями по направлению к дороге, где его ждал экипаж. Неожиданно, почти непроизвольно, Греслер остановился и спросил:
