Время таяния снегов - Рытхэу Юрий Сергеевич (читать книги бесплатно полностью без регистрации .TXT) 📗
Ринтын несколько раз обошел лошадь. Он даже приближался к морде, но Сильва поднимала голову и недружелюбно посматривала на него.
– Что смотришь? – сердито спрашивал ее Ринтын.– Лучше бы сказала, как с тебя снимать эту штуку.
Если бы Ринтын происходил из тундровых чукчей, он бы сумел справиться с лошадью, хотя она далеко не олень.
Велика и сильна лошадь! Целую собачью упряжку заменяет. Но легче распрячь двенадцать злых, кусачих псов, чем Сильву. Там все ясно и просто. В случае чего можно ударить собаку. А тут при одном взгляде на подкованные железом копыта и большие желтые зубы хочется отойти подальше.
Уже совсем стемнело. В небе появились звезды, и над темным лесом поднялась огромная луна. В ее серебристом свете странно и дико блестели лошадиные глаза. Из конюшни слышались хрупанье и глухой перестук кованых копыт. Иногда животные тяжело, совсем по-человечьи вздыхали, и от этого мороз подирал по коже.
– Толя, ты здесь? – услышал он голос Маши.
– Здесь я, здесь,– обрадованно отозвался Ринтын.
– Тебя давно ждут ужинать,– с укором произнесла Маша, выступая из темноты.– Что ты тут копаешься?
Ринтын откровенно признался:
– Сильву не могу распрячь.
– Давай помогу,– предложила Маша и с завидным проворством распрягла лошадь.
Ринтын не знал, как благодарить девушку. Он чистосердечно рассказал, как ходил вокруг и около лошади, не решаясь подступиться к ней.
– Я собак боюсь,– призналась Маша.– А лошадь – животное безобидное. Я научилась обращаться с ними в Сибири, в детском доме для эвакуированных. Там приходилось делать все самим: и дрова рубить в лесу, и возить, и пилить, и колоть… Стирали тоже сами. Знаешь, каково полоскать белье на сибирском морозе? Бр?р!..
Из МТС пригнали две молотилки и поставили у большого сарая. Дня не хватало, и работали часть ночи. Защитив рот и нос от пыли марлевой повязкой, Ринтын совал снопы в ненасытную пасть молотилки. Внизу, под бункером, стояли мешки и медленно наполнялись тяжелым золотистым зерном.
В страдные ночи молотьбы он вспоминал весенние дни в Беринговом проливе, когда охотники не смыкают глаз и гонятся за зверем, за едой, за жизнью. Так и здесь: поток зерна – это поток жизни…
Здешняя земля считалась бедной и трудной. Это удивляло Ринтына. Ведь сколько всего росло на этой бедной и трудной земле: высоченные деревья, густые кустарники, ягоды, хлеб, овощи. В колхозных садах яблоки. Поглядеть бы им на чукотскую землю!
После работы Ринтын долго не мог уснуть. Перед закрытыми глазами плыла желтая солома, и в ее сплошном потоке на фоне далекого леса он видел лицо Маши, слышал ее голос, шептал про себя слова так, как она их произносила.
Когда усталость тяжелым грузом давила на плечи, когда трава, цепляющаяся за ноги, казалась цепями, стоило ему посмотреть на Машу, как на сердце становилось светло, усталость уходила куда-то вглубь и появлялись новые силы.
Ринтын понимал, что влюбился, и не пытался спорить с самим собой в определении этого чувства. Другое дело – сказать об этом Маше. Уж лучше хранить все это про себя. Кто знает, как относится к нему Маша?..
Порой Ринтын чувствовал себя в положении охотника, который подкрался к красивой птице и любуется ею, зная, что одно неосторожное движение может спугнуть ее.
Бывали дни, когда с поля возвращались еще до заката. Это случалось в праздники. Парни и девушки, принарядившись, шли к лугу, спускающемуся к реке, гармонист растягивал мехи инструмента от плеча до плеча. В избах гнали самогон.
Ринтын и Маша уходили на берег тихой речки и, сидя там, слушали вечерний деревенский праздничный гомон. Праздники были церковные, но никаких обрядов при этом не соблюдалось: люди попросту отдыхали после тяжелых и трудных дней. Никто не молился, да и церкви нигде поблизости не было.
К закату по всей деревне слышалось пение – тягучее, протяжное, грустное. В эти часы, когда темнота размывала очертания изб, поглощала дальний лес за полем, а пьяное бормотание скрадывало значение слов, Ринтыну казалось, что он у себя на родине, в Улаке, в день спиртной распродажи. И собаки лаяли и выли так же одинаково – хрипло и протяжно.
Тамара Буренина высоким печальным голосом выводила:
Темная ночь, только пули свистят по степи,
Только ветер гудит в проводах,
Тускло звезды мерцают…
Женщины подхватывали:
Ты меня ждешь и у детской кроватки не спишь,
И поэтому знаю, со мной ничего не случится!
Чаще всего пели песни военных лет, и Ринтыну не удалось ни разу послушать настоящую древнюю, лесную, деревенскую песню…
Иногда Ринтын с Машей, гуляя, доходили до станции Вруда, мимо которой проносились поезда, поднимая желтую пыль с полотна дороги. Рельсы напоминали дорогу Владивосток – Москва, незнакомые станции и далекие города.
Ринтын и Маша мало разговаривали. Как-то девушка спросила:
– Ты любил кого-нибудь, Анатолий?
– В каком смысле? – растерянно отозвался Ринтын.
Маша как-то странно посмотрела на него.
– Я хотела спросить: была ли у тебя любимая девушка?
– Была,– ответил, немного подумав, Ринтын.– Она и сейчас есть, но любит другого.
– Ты о ней думаешь?
– Иногда. Когда становится грустно или нехорошо, я вспоминаю всего только один день, и мне становится хорошо. Пусть наша любовь не стала большой, но был один день, который, как светлый фонарик, будет светить мне всю жизнь…
– Это ты верно говоришь,– задумчиво согласилась Маша.– Не надо забывать светлых дней и не надо отворачиваться от хорошего…
– Ну, а у тебя есть кто-нибудь? – поинтересовался Ринтын.
– Так же, как у тебя,– был. Женился теперь. Дочь родилась. Правда, расстались мы с ним нехорошо. Поругались. И вспоминать об этом горько,– с грустью призналась Маша.
Как-то Маша рассказала ему о своей жизни.
Родители ее работали на Балтийском заводе. Отец заведовал кислородной станцией завода, в первые дни войны он погиб. С Полтавщины приехала бабка и поселилась с дочкой и внучкой. Несколько раз пытались эвакуироваться, но кольцо блокады затягивалось все плотнее. Наступили голодные дни. Умерла мать. В холодной, нетопленой квартире остались бабка с внучкой. Товарищи отца с Балтийского завода разыскали Машу и устроили ее, почти умирающую, в столовую усиленного питания. Каждый день под бомбежкой, под артиллерийским обстрелом Маша ходила в столовую. На боку болтался противогаз. Бабка выковыряла из железной коробки химикалии и наказывала внучке:
