В петле - Голсуорси Джон (список книг .TXT) 📗
— Я старик, но я этого не чувствую. Это одна из добрых сторон живописи: она сохраняет вам молодость. Тициан жил до девяноста девяти лет, и понадобилась чума, чтобы свести его в могилу. Вы знаете, когда я увидал вас в первый раз, я вспомнил об одной его картине.
— А когда вы меня видели в первый раз?
— В Ботаническом саду.
— Как же вы меня узнали, если никогда до тех пор не видели?
— По одному человеку, который подошёл к вам.
Он пристально смотрел на неё, но она не изменилась в лице и спокойно сказала:
— Да, несколько жизней тому назад.
— Откройте ваш секрет молодости, Ирэн.
— Люди, которые не живут, прекрасно сохраняются.
Гм! Звучит горько! Люди, которые не живут. Но с этою можно начать разговор, и он так и сделал.
— Вы помните моего кузена Сомса? — он заметил, что она чуть улыбнулась на этот нелепый вопрос, и продолжал: — Он два дня назад был у меня. Он хочет получить развод. А вы хотели бы этого?
— Я? — вырвалось у неё изумлённо. — После двенадцати лет немножко поздно, пожалуй. Не трудно ли это будет?
Джолион твёрдо посмотрел ей в лицо.
— Если… — начал он.
— Если у меня нет любовника? Но у меня с тех пор никого не было.
Что почувствовал он при этих простых чистосердечных словах? Облегчение, удивление, жалость? Венера, у которой двенадцать лет нет возлюбленного!
— Но всё-таки, — сказал он. — Я думаю, вы много дали бы, чтобы быть совсем свободной.
— Не знаю. Какой в этом смысл теперь?
— Ну, а если бы вы кого-нибудь полюбили?
— Ну и любила бы.
В этих простых, словах она, казалось, выразила всю философию женщины, от которой отвернулся свет.
— Так! Что же, ему передать что-нибудь от вас?
— Только то, что я сожалею, что он не свободен. У него ведь была возможность. Не знаю, почему он ею не воспользовался.
— Потому что он Форсайт. Мы, знаете, никогда не расстаёмся с нашим добром, пока нам не захочется получить вместо него что-нибудь другое; да и тогда неохотно.
Ирэн улыбнулась.
— И вы тоже, кузен Джолион? А мне кажется, вы не такой.
— Я, конечно, немножко выродок — не совсем чистый Форсайт. Я никогда не пишу полупенни на моих чеках, я всегда округляю, — смущённо сказал Джолион.
— Ну, а что же теперь хочет Сомс вместо меня?
— Не знаю, детей, может быть.
Она секунду сидела молча, опустив глаза.
— Да, — прошептала она наконец. — Это тяжело. Я бы рада была ему помочь, если бы могла.
Джолион разглядывал свою шляпу. Чувство неловкости овладевало им все больше и вместе с тем чувство восхищения, удивления и жалости. Какая она милая, и так одинока; и как все это сложно!
— Так вот, — сказал он. — Я, конечно, увижу Сомса. Если я чем-нибудь могу вам помочь, знайте, я всегда к вашим услугам. Вы должны видеть во мне заместителя отца, правда, довольно жалкого. Во всяком случае, я сообщу вам о результатах моего разговора с Сомсом. Он ведь может и сам представить материал.
Она покачала головой.
— Ему это многого будет стоить; а мне терять нечего; я бы рада была помочь ему освободиться; но я не представляю себе, что я могу сделать.
— Я пока что тоже, — сказал Джолион.
Вскоре после этого он простился и вышел.
Он уселся в кэб. Половина третьего! Сомс сейчас у себя в конторе.
— В Полтей! — крикнул он в окошечко.
Перед зданием парламента и на Уайтхолл газетчики выкрикивали: «Серьёзное положение в Трансваале!» — но он почти не замечал этих криков, занятый своими мыслями об этом поистине прекрасном лице, об её мягких тёмных глазах и об этой фразе: «У меня никого не было с тех пор». Что делать, как жить такой женщине, когда жизнь её вот так остановилась? Одна, без защиты, ведь рука любого мужчины угрожает ей, или, вернее, протягивается к ней, чтобы схватить её при первой возможности. И вот так она живёт год за годом!
Слово «Полтей» вверху над пешеходами вернуло его к действительности.
«Форсайт, Бастард и Форсайт» — чёрными буквами на гороховом фоне исполнили его некоторой решимости, и он поднялся по каменной лестнице, бормоча:
— Вот они, ревнители собственности! Но ведь без них не обойдёшься!
— Мне нужно видеть мистера Сомса Форсайта, — сказал он мальчику, открывшему дверь.
— Как доложить?
— Мистер Джолион Форсайт.
Мальчик посмотрел на него с любопытством — ему ещё никогда не доводилось видеть Форсайта с бородой — и исчез.
Контора «Форсайт, Бастард и Форсайт» постепенно поглотила контору «Тутинг и Бауле» и занимала теперь весь второй этаж. Фирма сейчас состояла, собственно, из одного Сомса и изрядного количества старших и младших клерков. Уход Джемса около шести лет назад положил начало быстрому росту этой монополии, но она с особенной скоростью пошла в гору с уходом Бастарда, которого, как утверждали многие, доконала тяжба Фрайера против Форсайта, запутывавшаяся все больше и больше и сулившая все меньше выгод тяжущимся сторонам. Сомс, с его более трезвым отношением к делу, не позволял себе беспокоиться зря; напротив, он давно предугадал, что судьба наградит его на этом деле двумястами фунтов годового дохода чистоганом, и почему бы и нет?
Когда Джолион вошёл, его двоюродный брат составлял список тех процентных бумаг, которые, ввиду слухов о воине, он решил посоветовать своим клиентам продать, раньше чем это сделают другие. Он искоса взглянул на Джолиона и сказал:
— Здравствуйте. Одну минуту. Присядьте, пожалуйста.
И, дописав последние три цифры, положил линейку, чтобы отметить строчку, и повернулся к Джолиону, покусывая плоский указательный палец.
— Да? — сказал он.
— Я виделся с ней.
Сомс нахмурился.
— Ну и что же?
— Она осталась верна прошлому.
Сказав это, Джолион тотчас же упрекнул себя. Лицо его кузена вспыхнуло густым багрово-жёлтым румянцем. И что его дёрнуло дразнить это несчастное животное!
— Мне поручено передать, что она очень жалеет, что вы не свободны. Двенадцать лет — это большой срок. Вы лучше меня знаете закон и те возможности, которые он даёт вам.
Сомс издал какой-то неясный хриплый звук, и затем оба на целую минуту замолчали. «Точно кукла восковая, — думал Джолион, следя за бесстрастным лицом, с которого быстро сбегал румянец. — Он никогда и вида не подаст, что он думает и что он собирается сделать. Точно кукла!» И он перевёл взгляд на карту цветущего приморского городка Бай-стрит, будущий вид которого красовался на стене для поощрения собственнических инстинктов клиентов. У Джолиона мелькнула странная мысль: «Не предложит ли он мне сейчас получить по счёту: Мистеру Джолиону Форсайту — за совет по делу о моём разводе, за его отчёт о визите к моей жене, за поручение отправиться к ней вторично, итого причитается шестнадцать шиллингов восемь пенсов».
Вдруг Сомс сказал:
— Я больше не могу так жить, говорю вам, я больше не могу.
Глаза его метались по сторонам, как у затравленного зверя, который ищет, куда бы скрыться. «А ведь он действительно страдает, — подумал Джолион, — мне не следует этого забывать только потому, что он неприятен мне».
— Конечно, — мягко сказал он, — но это в ваших руках. Мужчина всегда может добиться этого, если возьмёт дело на себя.
Сомс круто повернулся к нему с глухим стоном, который, казалось, вырвался откуда-то из глубины:
— Почему я должен ещё страдать после всего того, что я вытерпел? Почему?
Джолион только пожал плечами. Рассудок его соглашался, инстинкт восставал; почему — он не мог объяснить.
— Ваш отец, — продолжал Сомс, — почему-то симпатизировал ей. И вы, вероятно, тоже? — он бросил на Джолиона подозрительный взгляд. — По-видимому, стоит только человеку причинить зло другому, он завоёвывает всеобщее участие. Не знаю, в чём меня можно упрекнуть, и никогда не знал и раньше. Я всегда относился к ней хорошо. Я давал ей все, что она могла желать. Она мне была нужна.
Снова рассудок Джолиона поддакнул, но инстинкт снова воспротивился. «Что это? — подумал он. — Должно быть, я какой-то урод, ну, а если так, пусть уж и буду такой, как есть, лучше уж быть уродом».
