Могикане Парижа - Дюма Александр (читать книги онлайн полностью без сокращений .txt) 📗
IV. В ожидании мужа
В той самой ароматной оранжерее, где Петрюс писал с такой любовью портрет, уничтоженный им впоследствии с таким гневом, одетая в белый подвенечный наряд, бледная и печальная, как статуя отчаяния, лежала на кушетке Регина де Ламот-Гудан, или теперь графиня Рапп. Взор ее, полный изумления, блуждал по письмам, разбросанным вокруг нее.
Если бы кто-нибудь вошел к ней в эту минуту или только бросил взор сквозь полуотворенную дверь на испуганное лицо молодой женщины, тот понял бы, что причина этого немого ужаса хранилась в одном или нескольких письмах, только что ею прочитанных и затем брошенных на пол со страхом и отвращением.
Она оставалась несколько минут безмолвной и неподвижной, между тем как две крупные слезы тихо бежали по ее щекам и падали на грудь.
Движением, почти бессознательным, подняла она одну руку, взяла свернутое письмо, развернула его и поднесла к глазам, но на третьей или четвертой строке, как будто не имея сил читать далее, выпустила его из рук на ковер, где лежало много других писем. Опустив голову на руки, Регина задумалась на минуту.
Одиннадцать часов пробило в соседней комнате.
Она отняла руки от лица и тихо просчитала губами каждый отдельный удар.
Когда одиннадцатый прозвучал и замолк, она встала, собрала разбросанные письма в пакет, спрятала их в шифоньерку, подошла к сонетке и дернула за шнурок быстро и нетерпеливо.
В дверях появилась старая служанка.
– Нанон, – сказала Регина, – пора, иди к маленькой садовой калитке, выходящей на бульвар Инвалидов, и приведи сюда молодого человека, который ждет возле ограды.
Нанон прошла коридор, спустилась в сад и, полуотворив калитку и высунув голову на улицу, стала искать глазами молодого человека, которого должна была привести к своей госпоже, но никого не увидела. Петрюс находился от нее всего в трех шагах, но тень великолепного вяза, к стволу которого он прислонился и откуда смотрел на окна Регины, скрывала его совершенно от глаз прислужницы.
Странно! Павильон, где жила девушка, не был освещен, противоположный – тоже был погружен в совершенную темноту. Казалось, весь замок был облачен в траурное покрывало.
Единственное окно, в котором горел слабый свет, – свет, похожий на мерцающую лампаду в усыпальнице, – было окно мастерской Регины. Что же случилось? Отчего этот огромный дворец не имел торжественного, праздничного вида? Отчего не слышно было бальной музыки? Отчего эта мертвая тишина? Видя отворенную дверь калитки, из которой выходила старая служанка, Петрюс, который, как и Регина, только что сосчитал одиннадцать ударов, отошел от дерева и спросил:
– Не меня ли вы ищете, Нанон?
– Вас, господин Петрюс. Я пришла от…
– От принцессы Регины, я знаю это, – сказал молодой человек с некоторым нетерпением.
– От графини Рапп, – поправила его Нанон.
Дрожь пробежала по телу Петрюса, холодный пот покрыл его лоб. Он должен был опереться о дерево. В словах «от графини Рапп» ему послышался отказ, но, к счастью, Нанон прибавила:
– Следуйте за мною.
И заслоняя собой дверь, которую она заперла за молодым человеком, Нанон ввела Петрюса в сад.
Через несколько секунд она отворила дверь в мастерскую; в полутьме молодой человек увидел свою возлюбленную Регину или, скорее, тень той, которую он знал.
– Вот господин Петрюс, – сказала старуха, вводя молодого человека, который остановился в дверях.
– Хорошо, – сказала Регина, – оставь нас и подожди в прихожей.
Нанон повиновалась. Петрюс и Регина остались одни.
Регина сделала жест рукой, приглашая Петрюса приблизиться, но молодой человек оставался неподвижным.
– Вы почтили меня письмом, мадам, – сказал он, делая ударение на последнем слове.
– Да, милостивый государь, – сказала Регина кротким голосом. Она понимала всю силу его страданий. – Да, мне нужно переговорить с вами.
– Со мной?! Вам нужно со мной переговорить именно в тот самый день, когда я чуть не сошел с ума, в тот день, когда вы обвенчались с человеком, которого я так глубоко ненавижу?!
Регина печально улыбнулась. Эта улыбка ясно говорила: «А вы думаете, я его меньше ненавижу?»
– Возьмите табурет Пчелки и садитесь возле меня, – кротко сказала она.
Повинуясь этому кроткому и одновременно сильному голосу, Петрюс сел.
– Поближе, – сказала девушка, – еще ближе… вот так! Теперь взгляните на меня… да, так!
– Боже мой! – прошептал Петрюс. – Боже мой! Как вы бледны!
Регина кивнула головой.
– Вы находите, что мое лицо не похоже на свежее и радостное лицо невесты, не правда ли, мой друг?
Петрюс вздохнул, как будто эти два слова: «мой друг» – вонзились в его сердце острым кинжалом.
– Вы страдаете? – спросил он.
Улыбка Регины приняла еще более печальный оттенок.
– Да, я страдаю, – ответила она, – и страдаю невыносимо!
– Что с вами? Скажите мне, что с вами…
Регина взглянула на Петрюса.
– Вы меня любите? – вдруг спросила она.
Петрюс вздрогнул и прошептал едва слышно:
– Регина…
– Я спрашиваю вас, любите ли вы меня, Петрюс? – повторила она каким-то особенно торжественным тоном.
– Три месяца тому назад, когда я вошел впервые в эту мастерскую, в тот незабываемый для меня день, я уже любил вас, – ответил Петрюс. – Я люблю вас и теперь, как любил тогда, только с той разницей, что люблю сильнее!
– Итак, я не ошибалась, – сказала Регина, – когда говорила себе, что вы любите меня нежно и глубоко. Женщины в этом отношении редко ошибаются, мой друг, и я это знаю! Но мне хотелось бы не такой любви. Я хотела бы быть для вас священной, обожаемой и одновременно глубоко любимой!.. Прошло два часа с тех пор, как я совершенно осиротела. Кроме вас, мой друг, у меня никого нет на всем белом свете, и если вы не сможете любить меня в одно и то же время как свою возлюбленную и как брат любит сестру, как отец любит дочь, то мне уже негде больше искать любви и утешения…
– Минута, когда я перестану любить вас, Регина, – отвечал молодой человек с той же печальной торжественностью, – будет моей последней минутой, потому что моя любовь и моя жизнь живут одним и тем же дыханием! Вы спасли меня от отчаяния, в которое меня ввергла эта эпоха сомнений и всеобщего отрицания! Стоя на краю пропасти всеобщего отрицания, роковая глубина которого привлекает наше юношество, я считал искусство навсегда погибшим для моего отечества и бросился в бессмысленный омут, в котором убивают свою жизнь люди моих лет; я отказался от работы, готов был бросить в окно палитру и кисти, отказаться от силы, данной мне Богом: я чувствовал, как исчезала во мне энергия, как уходила она на опасную деятельность или таяла в апатическом безделии! Но я встретил вас, и с этой минуты я возвратился к жизни, я уверовал в мое искусство. С этой минуты я поверил в счастье, будущность, славу, любовь, так как ваша разумная доброта открыла мне самого себя. Не только всю мою любовь, Регина, но и всю мою жизнь готов я посвятить вам.
– Сохрани меня Бог сомневаться в вас, мой друг! – отвечала Регина, лицо которой покрылось краской горделивой радости. – Я так же уверена в вашей любви, как вы должны быть уверены в моей.
– В вашей?.. Я? – вскричал Петрюс.
– Да, Петрюс, – подтвердила спокойно Регина, – и мне кажется, что я ничего не скажу вам нового, говоря вам о моей любви. Если я и спросила вас, то, поверьте, не для того, чтобы вызвать ваши уверения: я и так уверена в вашей любви, но я хотела услышать от вас эти слова любви, в которых – именно сегодня – я чувствую жгучую потребность, я уверяю вас!
Петрюс упал на колени перед Региной и склонил голову не как перед женщиной, которую любят, но, скорее, как перед святыней, которую боготворят.
– Выслушайте меня, Регина, – сказал он, – вы не только женщина, которую я люблю, но и существо, которое я уважаю и более всего на свете боготворю!
– Благодарю вас, друг! – сказала Регина, беря Петрюса за руку.
