Роман, сочиненный на каникулах - Диккенс Чарльз (книги полностью .txt) 📗

— План сражения?

— Совершенно верно, — ответил подполковник.

— Последнего сражения?

— Последнего сражения.

— Будьте добры описать его, а потом вручить председателю суда.

То была минута моего торжества, и, начиная с нее, мои страдания и грозившие мне опасности кончились. Суд встал и запрыгал, убедившись, что я в точности исполнял приказы. Мой враг — адмирал, хоть он и был в наморднике, оказался настолько злобным, что предложил считать меня обесчещенным за то, что я бежал с поля битвы. Но ведь сам подполковник тоже сбежал, поэтому он поклялся словом и честью пирата, что, когда все потеряно, бежать с поля битвы можно и это вовсе не позор. Меня уже собирались признать «не трусом и невиновным», а мою цветущую жену собирались публично вернуть в мои объятия, как вдруг непредвиденное обстоятельство расстроило общее ликование. Это была не кто иная, как тетка французского императора, — она вцепилась ему в волосы. Заседание прервалось, и суд бросился бежать врассыпную.

На второй день после суда, когда серебряные лучи месяца еще не коснулись земли, а вечерние тени уже начали на нее падать, можно было различить четыре фигуры, которые медленно двигались к плакучей иве на берегу пруда — опустевшей арене позавчерашних мук и побед. Подойдя поближе и присмотревшись опытным глазом, можно было узнать в этих фигурах пирата-подполковника с молодой женой и позавчерашнего доблестного узника с молодой женой.

На прекрасных лицах наших нимф отражалось уныние. Все четверо несколько минут молча сидели на траве, прислонившись к иве, и, наконец, жена подполковника сказала, надув губы:

— Не стоит больше воображать, и лучше нам все это бросить.

— Ха! — воскликнул пират. — Воображать?

— Перестань! Ты меня огорчаешь! — отозвалась его жена.

Очаровательная жена Тинклинга повторила это неслыханное заявление. Оба воина обменялись мрачными взглядами.

— Если взрослые не желают делать того, что следует, — сказала жена пирата-подполковника, — и всегда берут над нами верх, какой толк от того, что мы будем воображать?

— Нам же хуже, — вставила жена Тинклинга.

— Ты отлично знаешь, — продолжала жена подполковника, — что мисс Дроуви ни за что бы не захотела пасть. Ты сам на это жаловался. Ты знаешь, как позорно окончился военный суд. А наш брак — разве мои родные его признают?

— А разве мои родные признают наш брак? — сказала жена Тинкглинга.

Оба воина снова обменялись мрачными взглядами.

— Уж если тебе велели убираться вон, — сказала жена подполковника, — так можешь сколько угодно стучать в дверь и требовать меня, все равно тебя выдерут за уши, за волосы или за нос!

— А если ты будешь настойчиво звонить в колокольчик и требовать меня, — сказала жена Тинклинга этому джентльмену, — тебя закидают всякой дрянью из того окна, что над дверью, или обольют водой из садовой кишки.

— А у вас дома будет не лучше, — продолжала жена подполковника. — Вас отправят спать или придумают еще что-нибудь столь же унизительное. И потом, как вы добудете деньги, чтобы нас кормить?

— Грабежом! — мужественно ответил пират-подполковник.

Но его жена возразила:

— А если взрослые не захотят, чтобы их грабили?

— Тогда, — сказал подполковник, — они заплатят своей кровью.

— А если они не захотят, — возразила его жена, — и не станут платить ни своей кровью и ни еще чем-нибудь?

Наступило мрачное молчание.

— Так, значит, ты больше не любишь меня, Элис? — спросил подполковник.

— Редфорт! Я навеки твоя, — ответила его жена.

— Так, значит, ты больше не любишь меня, Нетти? — спросил пишущий эти строки.

— Тинклинг! Я навеки твоя, — ответила моя жена.

Мы все четверо расцеловались. Да не поймут меня превратно непостоянные сердца. Подполковник поцеловал свою жену, а я свою. Но ведь дважды два — четыре.

— Мы с Нетти обдумали наше положение, — печально промолвила Элис. — Со взрослыми нам не справиться. Они над нами смеются. Кроме того, они теперь все переделали по-своему. Вот, например, вчера крестили маленького братца Уильяма Тинклинга. И что же? Пришел ли на крестины хоть один король? Отвечай, Уильям.

Я сказал «нет»; разве только под видом двоюродною дедушки Чоппера.

— А королева пришла?

Насколько я знал, никакой королевы к нам не приходило. Возможно, королева сидела на кухне, но не думаю: прислуга, наверное, доложила бы про нее.

— А феи были?

— Ни одной феи я не видел.

— Помнится, мы думали, — сказала Элис с грустной улыбкой, — мы все четверо думали, что мисс Триммер окажется злой волшебницей, придет на крестины с костылем и преподнесет ребенку зловещий подарок. — Было что-нибудь в этом роде? Отвечай, Уильям.

Я сказал, что мама потом говорила (и она действительно говорила), что подарок двоюродного дедушки Чоппера жалкая дешевка, но она не назвала этот подарок зловещим. Она сказала, что он жалкий, подержанный, подделка и что дедушка мог бы позволить себе купить что-нибудь подороже.

— Очевидно, эти взрослые все так переделали по-своему, — сказала Элис. — Ведь мы-то не смогли бы, даже если бы хотели, а мы никогда бы не захотели. Или, может, мисс Триммер все-таки злая волшебница, но не хочет вести себя так, как ей полагается, потому что взрослые ее отговорили. Но все равно, они нас поднимут на смех, скажи мы им только, чего мы ожидали.

— Тираны! — пробормотал пират-подполковник.

— Нет, Редфорт, — сказала Элис, — не надо так говорить. Не ругайся, Редфорт, а то они пожалуются папе.

— Пускай! — сказал подполковник. — Наплевать! Кто он такой, подумаешь!

Тут Тинклинг пустился в опасное предприятие — сделал замечание своему противозаконному другу, и тот согласился взять назад вышеупомянутые мрачные выражения.

— Что же нам остается делать? — продолжала Элис, как всегда, кротко и рассудительно. Нам нужно воспитывать, нам нужно воображать по-новому, нам нужно ждать.

Подполковник стиснул зубы. Спереди у него но хватало четырех и еще куска от другого зуба, и его два раза таскали к злодею-дантисту, но подполковник убегал от своих конвоиров.

— Как это воспитывать? Как воображать по-новому? Как ждать?

— Воспитывать взрослых, — ответила Элис. — Мы расстанемся сегодня вечером. Да, Редфорт, — обратилась она к подполковнику, потому что он засучил рукава, — расстанемся сегодня вечером! И давайте во время будущих каникул — ведь они скоро начнутся — подумаем о том, как перевоспитать взрослых и показать им, какою должна быть жизнь. Давайте скроем свои мысли под видом романов. Ты, я и Нетти! Уильям Тинклинг пишет разборчивей и быстрее всех, поэтому он перепишет наши сочинения. Согласны?

Подполковник хмуро ответил:

— Ничего не имею против. — Потом спросил: — А как насчет воображения?

— Мы будем воображать, — сказала Элис, — что мы дети; мы не будем воображать себя взрослыми, — ведь они должны нам помогать, а не хотят и совсем нас не понимают.

Подполковник, все еще очень недовольный, проворчал:

— А как насчет ожидания?

— Мы будем ждать, — сказала маленькая Элис, взяв за руку Нетти и глядя на небо, — мы будем ждать, верные и постоянные до гроба, пока жизнь не изменится, да так, что все нам будут помогать и никто не станет над нами смеяться, а феи вернутся. Мы будем ждать, верные и постоянные до гроба, пока нам не исполнится восемьдесят, девяносто или сто лет. А тогда феи пошлют детей и нам, к мы поможем им, прелестным бедняжкам, если они будут воображать по-нашему.

— Так и сделаем, милая! — сказала Нетти Эшфорд. обнимая ее обеими руками за талию и целуя. — А теперь пусть мой муж пойдет купить нам вишен, — деньги у меня есть.

Я самым дружеским образом пригласил подполковника пойти со мной вместе, но он настолько забылся, что в ответ на приглашение лягнул ногой, потом бросился животом на траву и принялся выдергивать ее и жевать. Впрочем, когда я вернулся, Элис уже почти удалось рассеять его дурное настроение, и теперь она утешала его рассказами о том, как скоро всем нам будет по девяносто лет.