Жена мудреца (Новеллы и повести) - Шницлер Артур (книги онлайн полные версии .txt) 📗
— Господи, фрейлейн Бландини, да что же это? Что случилось? Вы что-нибудь забыли?
— Ах, посветите мне.
Август стоял позади нее.
— Этому господину здесь делать нечего, — сказала Бландини, — заприте.
Она оттолкнула Августа, сама захлопнула дверь, и швейцар запер ее. Спеша в сопровождении швейцара по узкому, низкому коридору, который вел на сцену, она спросила его:
— Вы видели, как уходил Роланд?
Швейцар задумался.
— Сейчас, фрейлейн, в уборных, конечно, никого уже нет. Я запер еще два часа назад.
— Вы видели, как он уходил? — повторила она умоляющим голосом.
Они стояли теперь на большой, темной сцене. От фонаря, который держал швейцар, падал сноп света на белую суфлерскую будку. Кулисы с обеих сторон, в темноте, казались непомерно огромными. Исполинской стеной стоял железный занавес.
— Да… видел… — сказал швейцар, — … право, не могу припомнить. Вы уж простите меня, фрейлейн, но мимо меня проходит столько народу. Всех ведь не усмотришь, правда?
Бландини постояла еще секунду, подумала, затем быстро направилась за кулисы и начала подниматься по маленькой лесенке. Швейцар, спешивший за нею с фонарем в руке, крикнул ей:
— Но, фрейлейн, это же уборные господ актеров.
Она не ответила, быстро взбежала наверх и неожиданно очутилась в темноте. Пришлось дожидаться ковылявшего сзади с фонарем швейцара. Она тяжело перевела дыхание. Когда швейцар догнал ее и в коридоре замерцал слабый свет фонаря, она спросила:
— Где уборная Роланда?
— Да я, фрейлейн, и сам не знаю, я ведь здесь никогда не бываю. Но вот тут наверху имена написаны.
Она взяла у него фонарь и толкнула первую попавшуюся дверь.
— Что вы, фрейлейн, заперто ведь. Господа, когда уходят, почти всегда запирают за собой. А потом, эта уборная ведь вовсе не господина Роланда.
Фрейлейн Бландини поспешила дальше; у каждой двери она поднимала фонарь и читала имена. Наконец, она нашла то, что искала. К двери был приклеен белый листок бумаги, и на нем стояли три имени: Энгельберт Брунн, Освальд Фридеман, Фридрих Роланд. Она нажала ручку, но эта дверь тоже была заперта. Швейцар покачал головой.
— Знаете, фрейлейн, если вы там что забыли, так оно же не пропадет, завтра возьмете.
— Вы… Роланд… — обратилась к нему Бландини. — Роланд ведь освобождается после второго акта; он ушел, наверно, раньше других, и вы не могли его не заметить.
— Да, фрейлейн, очень может быть, что я его видел. Как не видеть… Но вот убейте — не помню.
Несколько секунд Бландини стояла, не зная, что предпринять. Вдруг ее словно осенило. Она пошарила в кармане и облегченно вздохнула.
— Может быть, подойдет, — прошептала она, держа в руке ключ от своей уборной. Она вернула фонарь швейцару и, суетясь, стала пробовать ключ. Он подошел. Она повернула его в замке раз, другой, нажала на ручку — дверь открылась. Прямо перед нею у окна вытянулась какая-то невероятно высокая тень. «Это костюм», — подумала в первую минуту Бландини. Она вырвала у швейцара фонарь и, подняв его, громко вскрикнула.
— Господи, что это? — воскликнул швейцар и бросился к окну.
Было такое впечатление, что там стоит живой Фридрих Роланд; руки его бессильно повисли, голова упала низко на грудь. Он был в том же фантастическом костюме, даже накладные усы остались на месте; не было лишь парика, и его жидкие, прямые, седые волосы торчали во все стороны.
— Он повесился, — простонал швейцар, — … повесился.
Он поставил фонарь на столик рядом с баночками румян и париком. Потом нащупал пальцы покойника и провел по рукам вверх, до самой шеи…
— На шейном платке, — сказал он. — И что же мы теперь будем делать, фрейлейн?
Оцепеневшая Бландини не сводила глаз с покойника.
— Знаете, фрейлейн, — сказал швейцар, — я, наверно, пришлю вам снизу того господина, а сам тем временем схожу в полицию, сообщу.
При этих словах Бландини вздрогнула, потом тихо сказала:
— Да, сходите в полицию, я останусь здесь… А этому господину там, внизу, скажите, чтобы он ушел, немедленно ушел, чтобы я его больше никогда не видела, передайте ему это; и если я еще застану его внизу, скажите, я плюну ему в лицо!
Последние слова она выкрикнула так громко, что швейцару стало страшно, и они звенели у него в ушах, даже когда он бежал в темноте через пустую сцену.
Лейтенант Густль
(Перевод А. Кулишер)
Сколько это еще будет продолжаться? Надо посмотреть на часы… да, наверно, не полагается на таком серьезном концерте. А кто увидит? Если увидит, стало быть, так же плохо слушает, как я, и мне перед ним ни к чему стесняться… Всего только четверть десятого?.. У меня такое чувство, будто я уже целых три часа торчу здесь. Правду сказать, я к этому непривычен… А что, собственно, исполняют? Надо заглянуть в программу… Оратория — вот оно что! А я-то думал — месca. Таким вещам место только в церкви. Церковь уже тем хороша, что оттуда в любую минуту можно улизнуть. Хоть бы я сидел с краю! Итак — терпение, терпение! Оратории ведь тоже когда-нибудь кончаются! Может быть, все это замечательно, и я просто не в настроении. Да и откуда ему взяться, настроению-то? Как подумаю, что пришел сюда развлечься… Лучше бы я отдал билет Бенедеку, ему такие штуки доставляют удовольствие, он ведь и сам играет на скрипке. Но тогда Копецкий обиделся бы. Он ведь оказал мне этим большую любезность, — во всяком случае, побуждения у него были самые лучшие. Славный парень этот Копецкий! Единственный, на кого можно положиться… Его сестра ведь тоже участвует, поет в хоре, там наверху. Этих девиц по меньшей мере сотня, все в черном — как ее найти среди них? Потому-то Копецкий и получил билет, что она поет… А почему он не пошел сам? Впрочем, они отлично поют. Все это очень возвышенно, разумеется! Браво, браво… Что ж, надо и мне поаплодировать. Этот тип, рядом со мной, аплодирует как бешеный. Любопытно — ему в самом деле так нравится? Девушка в ложе напротив очень мила. На кого она смотрит — на меня или на господина с пышной белокурой бородой?.. Ага — соло! Кто поет? Альт — фрейлейн Валькер, сопрано — фрейлейн Михалек. Вот это, должно быть, сопрано… Давненько я не был в опере. Когда идет опера, мне всегда интересно, даже если она скучна. Послезавтра я, в сущности, тоже мог бы сходить в оперу, на «Травиату». Эх, послезавтра я, возможно, буду бесчувственным трупом. Чепуха, я сам этому не верю! Погодите, господин доктор прав, я вас отучу делать такие замечания! Отхвачу вам кончик носа…
Если б я мог как следует разглядеть ту девушку в ложе! Хорошо бы попросить у соседа бинокль, но ведь он меня съест живьем, если я нарушу его благоговейный экстаз… С какой стороны искать сестру Копецкого? Да узнаю ли я ее? Ведь я видел ее каких-нибудь два-три раза, последний раз — в офицерском собрании… Любопытно — неужели все те, что поют здесь, порядочные девушки — все сто? Как бы не так!.. «При участии Общества любителей пения». «Общество любителей пения»… странно! Я всегда представлял себе под этим названием нечто вроде венских ансамблей танцовщиц-певичек, — то есть, собственно говоря, я знал, что это нечто иное… Чудесные воспоминания! Тогда, у «Зеленых ворот»… Как ее звали? Никак не припомню. Потом она как-то прислала мне открытку с видом Белграда… тоже красивая местность! Копецкий — тому хорошо, он давным-давно уже сидит в ресторане и знай себе дымит сигарой!
Чего этот тип уставился на меня? Похоже, он приметил, что я отчаянно скучаю и мне здесь совсем не место… Советую вам не корчить такую дерзкую рожу, — иначе я потом в фойе поговорю с вами по-свойски! Сразу отвел глаза!.. До чего все пугаются моего взгляда!.. «У тебя самые красивые глаза, какие я только видала на своем веку», — так мне на днях сказала Стеффи… Ах, Стеффи, Стеффи, Стеффи! В сущности, это она, Стеффи, виновата в том, что я торчу здесь и час за часом слушаю эти заунывные песнопения. Ее манера всякий раз отменять свидание уже сильно действует мне на нервы! Как хорошо можно было провести сегодняшний вечер! Мне охота еще раз прочесть ее записку — но если я выну бумажник, сосед меня растерзает! Да я ведь и без того знаю, что там сказано… так и так, она не может прийти, потому что должна ужинать с «ним»… Вот была потеха на прошлой неделе, когда она пошла с ним в Общество любителей садоводства, а я сидел с Копецким в аккурат напротив, и она все время глазками делала мне многообещающие знаки. Он ровно ничего не заметил — невероятно! Впрочем, он, наверно, еврей! Ну, разумеется, служит в банке, усы черные… И к тому же, говорят, еще и лейтенант запаса! Ну, если б он попал на учебный сбор в мой полк, ему бы не поздоровилось! Вообще, если по-прежнему такое множество евреев производят в офицеры — значит, антисемитизму грош цена! Недавно на вечере, где у меня произошла эта история с доктором прав, у Мангеймеров… Впрочем, Мангеймеры, по слухам, тоже евреи, разумеется, крещеные… но они совершенно не похожи на евреев… особенно она… светлая блондинка, очаровательная фигурка… В общем, было очень весело… отличный ужин, прекрасные сигары… Известно, кто нынче при деньгах!
