Мэр Кестербриджа - Гарди Томас (полная версия книги TXT) 📗
— Пожалуйста, передай ей это из рук в руки, — сказал Хенчард. — Ну, я рад видеть тебя здесь, Элизабет-Джейн… очень рад. Надо будет нам с тобой поговорить побольше… но не сейчас.
Прощаясь, он взял ее руку и сжал с такой горячностью, что девушка, почти не встречавшая дружеского отношения, растрогалась, и слезы навернулись на ее светло-серые глаза. Как только она ушла, Хенчард дал волю своим чувствам. Закрыв дверь столовой, он сел и долго сидел недвижно и прямо, впившись глазами в стену напротив и словно читая на ней свою историю.
— Клянусь богом! Не думал я, что так случится, — внезапно воскликнул он, вскочив с места. — А может, они самозванки… и Сьюзен с ребенком все-таки умерла?
Но в Элизабет-Джейн было нечто такое, что побуждало его не сомневаться хотя бы в ней. Через несколько часов должны были разрешиться его сомнения и относительно ее матери: в записке он приглашал ее увидеться с ним в тот же вечер.
— Пошел дождик — ждите ливня! — сказал себе Хенчард.
Неожиданное событие затмило его острый интерес к новому другу шотландцу, и в течение этого дня Доналд Фарфрэ видел своего хозяина так мало, что удивился его непостоянству.
Между тем, Элизабет вернулась в гостиницу. Вместо того чтобы с нетерпением бедной женщины, ожидающей помощи, немедленно взять письмо, мать при виде его разволновалась. Она не сразу принялась читать его, но сначала попросила Элизабет рассказать, как мистер Хенчард принял ее и что именно он говорил. Мать распечатала письмо, когда Элизабет стояла к ней спиной. В нем было написано:
«Если можешь, приходи повидаться со мной сегодня вечером в восемь часов на Круг, что по дороге в Бадмут. Ты без труда узнаешь, как туда пройти. Пока больше ничего не могу сказать. Потрясен сообщением. Девочка, видимо, ни о чем не знает. И не говори ей ничего, пока мы не увидимся.
М. X.»
Он ничего не написал про вложенные в письмо пять гиней. Эта сумма показалась Сьюзен многозначительной, — возможно, Хенчард хотел этим дать ей понять, что как бы выкупает ее. Волнуясь, она стала ждать вечера, а дочери сказала, что мистер Хенчард попросил ее встретиться с ним; она пойдет одна. Но она не сказала, что свидание назначено не у него в доме, и не показала Элизабет письма.
Глава XI
«Кругом» в Кестербридже называли если не самый лучший, то один из лучших римских амфитеатров, сохранившихся в Британии с давних времен.
Кестербридж напоминал о древнем Риме каждой своей улицей, переулком и двором. Он был похож на город Римской империи, носил на себе отпечаток древнеримского искусства, таил в своих недрах мертвецов древнего Рима. В окрестных полях и садах нельзя было копнуть землю на фут или два в глубину без того, чтобы не наткнуться на какого-нибудь рослого воина Римской империи, пролежавшего здесь в безмолвном покое, никого не тревожа, вот уже полторы тысячи лет. Обычно его находили в меловом слое, в овальной яме, где он лежал на боку, словно цыпленок в скорлупе, — колени притянуты к груди, иногда остатки копья возле руки, застежка или бронзовая бляха на груди или на лбу, урна у колен, кувшин у горла, бутылка у рта, — и на него устремлялись полные недоумения и догадок глаза кестербриджских мальчишек и взрослых, проходивших мимо и на минуту свернувших поглазеть на уже привычное зрелище.
Впечатлительные обыватели, вероятно, были бы неприятно поражены, найдя у себя в саду не очень старый скелет, но столь древние останки ничуть их не смущали. Ведь эти покойники жили так давно, их время было так не похоже на теперешнее, их надежды и устремления так отличались от наших, что между ними и живыми разверзлась широчайшая пропасть, через которую не мог бы перелететь даже призрак.
Амфитеатр был гигантским круглым сооружением со входами с севера и с юга. Ему подошло бы прозвище «Плевательница великанов», так как трибуны для зрителей полого спускались к арене. Для Кестербриджа амфитеатр был тем же, что развалины Колизея для Рима наших дней, и он был почти так же громаден. Правильное представление об этом памятнике древности удавалось получить только в сумерках. Лишь остановившись в этот час на середине арены, можно было постепенно осознать, как он огромен, ибо беглый осмотр его сверху, особенно в полдень, создавал совершенно обманчивое впечатление. Угрюмый, величественный, расположенный в уединенном месте и в то же время недалеко от любой части города, этот цирк древних времен зачастую служил местом свиданий сомнительного характера. Здесь завязывались интриги; сюда являлись сводить счеты после ссор и длительных распрей. Но свидания одного определенного типа, самого распространенного, а именно свидания счастливых влюбленных, редко назначались в амфитеатре.
Интересно, почему люди, зная, что это место, расположенное на свежем воздухе, легко достижимое, уединенное, очень удобно для встреч, все-таки не хотели назначать радостные свидания в развалинах цирка? Быть может, потому, что от него веяло чем-то зловещим. Объяснение коренилось в его истории. Не говоря уже о кровавых играх, которые устраивались здесь в древности, с прошлым его были связаны следующие события: в одном его углу лет двадцать стояли городские виселицы; в 1705 году одну женщину, убившую своего мужа, задушили, но не до смерти, и потом сожгли здесь в присутствии десяти тысяч зрителей. По преданию, во время казни ее сердце лопнуло и, ко всеобщему ужасу, выскочило из тела, после чего ни один из тех десяти тысяч человек прямо видеть не мог жареного мяса. Вдобавок к этим трагедиям седой старины поединки не на жизнь, а на смерть еще недавно происходили на этой огороженной арене, ниоткуда извне не видимой, разве что с верхней части трибун, куда почти никто из занятых своими будничными делами горожан не трудился взбираться. Таким образом, несмотря на близость цирка к большой проезжей дороге, здесь можно было среди бела дня совершить преступление, оставшись незамеченным.
Одно время мальчишки пытались оживить развалины, превратив центральную арену в поле для крикета. Но игра обычно проходила вяло по тем причинам, о которых говорилось выше: игроков удручала вынужденная изоляция внутри этого круглого земляного вала, который отгораживал их от знатоков-прохожих, от одобрительных взглядов и возгласов зрителей, от всего, кроме неба, а играть в такой обстановке — все равно, что давать спектакль перед пустым залом. Возможно также, что мальчикам было жутко, так как, по рассказам стариков, бывали случаи, когда летом, при ярком свете дня люди, засидевшись здесь с книгой или задремав, внезапно поднимали глаза и видели на трибунах легион воинов Адриана, созерцающих бой гладиаторов, или слышали гул возбужденных голосов; но видение обычно длилось лишь миг, короткий, как вспышка молнии, а потом исчезало.
Говорили, что под южным входом еще сохранились сводчатые камеры для диких зверей и атлетов, принимавших участие в играх. Арена была такой же гладкой и круглой, как если бы игры происходили на ней еще недавно. Покатые проходы, по которым зрители поднимались на свои места, так и остались проходами. Но все сооружение в целом поросло травой, и теперь к концу лета она топорщилась увядшими метелками, волнуясь при порывах ветра, на миг задерживала летящие шарики семян чертополоха и шуршала так, что казалось: звучит эолова арфа.
Хенчард выбрал это место для встречи со своей давно отвергнутой женой, так как здесь почти не приходилось бояться, что их увидят, и в то же время даже незнакомый с местностью человек мог легко найти Круг в сумерках. Как мэр города, дорожащий своей репутацией, Хенчард опасался пригласить жену к себе, пока они оба не решили, как им поступить.
Около восьми часов вечера Хенчард, подойдя к этому заброшенному сооружению, вошел внутрь по южному проходу, устроенному над развалинами помещений для зверей. Вскоре он увидел женщину, осторожно пробиравшуюся через широкие северные ворота — вход для зрителей. Они встретились на середине арены. Вначале оба стояли молча — им не хотелось говорить, — и бедная женщина только прижалась к Хенчарду, а тот обнял ее, чтобы не дать ей упасть.
