Могикане Парижа - Дюма Александр (читать книги онлайн полностью без сокращений .txt) 📗
Но друзья не поверили этому, переплели руки, посадили ее на них, а она обняла их за шеи. Они подняли ее до высоты своих поясов и понесли на этих носилках из человеческих костей и мускулов.
Но в тот момент, когда они уже хотели двинуться вперед, девочка вдруг воскликнула:
– Ах ты, Господи! Да я никак совсем с ума сошла!
– А что случилось, дитя? – спросил Мюллер.
– Я забыла письмо!
– Да где ж оно?
– Там, в узелке.
– А где узелок?
– Во ржи, там, где я спала. Возле моего венка из васильков.
Она соскочила с их рук, перепрыгнула через канаву, подхватила свой узелок и с поразительной ловкостью снова очутилась на своих живых носилках. Друзья тотчас двинулись к заставе, которая виднелась всего шагах в трехстах от того места, где они ее нашли.
Девочка положила свой узелок так, что он мешал старому Мюллеру дышать.
Он посоветовал ей пристегнуть его к пуговице его сюртука.
Таким образом, у нее остались только корзина с вишнями и венок из васильков, который она сплела, чтобы не заснуть до рассвета.
По всей вероятности, она сохраняла его инстинктивно, как последнее воспоминание о первых часах одиночества, которые пережила на земле.
Так, по крайней мере, понял ее Жюстен; потому что когда она заметила, что венок трет щеку молодого человека, и, вопросительно взглянув на своих спутников, хотела его бросить, он взял его губами и надел ей на голову.
В таком виде она была поистине прелестна! Черные сюртуки Жюстена и Мюллера представляли чрезвычайно эффектный фон для ее белого платья и ангельского личика. Лоб ее, освещенный луною, казался челом небесного существа.
Она сидела, точно юная друидская жрица, которую торжественно несли к священному лесу.
На время смолкший разговор завязался снова. Жюстену чрезвычайно нравились звуки чистого голоса этой девочки.
– А чем занимается брат вашей кормилицы? – спросил он.
– Он колесный мастер, – ответила она.
– Колесный мастер? – переспросил он таким тоном, будто предвидел какое-то несчастье.
– Да, в предместье Святого Якова.
– Я знаю там только одного, в доме № 111.
– Кажется, это он и есть.
Жюстен замолчал. Около года тому назад заведение колесного мастера в доме № 111 внезапно закрылось, а вскоре на том месте появился слесарь. Но Жюстену не хотелось говорить об этом теперь, чтобы не огорчить ребенка прежде, чем он не разузнает о сути дела сам.
– Ах, да, да, – говорила между тем девочка, – теперь я все вспомнила. Это он самый и есть. Я несколько раз перечитывала адрес. Мне даже говорили, чтобы я выучила наизусть, на случай, что потеряю письмо.
– Значит, вы помните, кому оно было адресовано?
– Известно помню!.. Господину Дюрье… Так и на конверте написано.
Друзья опять переглянулись, но промолчали.
Девочка подумала, что они сомневаются в ее словах, и гордо прибавила:
– Я ведь давно умею читать!
– Я в этом и не сомневаюсь! – очень серьезно объявил Мюллер.
– А что вы собираетесь делать у брата вашей кормилицы? – спросил Жюстен.
– Что же, как не работать?
– А что вы умеете делать?
– Да что скажут. Я ведь много чего умею.
– Что именно, например?
– Шить, гладить, стирать, вышивать, штопать, отделывать чепчики, плести кружева.
Чем больше они ее расспрашивали, тем больше она им нравилась.
Скоро они знали всю ее историю.
В одну из ночей 1812 года в Буйль въехала карета и остановилась у одного из уединенных домов на краю деревни.
Из нее вышел человек и захватил с собою какой-то сверток, весьма неопределенной формы.
Подойдя к двери уединенного домика, он достал из кармана ключ, отомкнул ее, пробрался впотьмах в комнату, положил сверток на постель, а какое-то письмо и кошелек на стол, снова вышел, замкнул дверь, сел в карету, и она покатилась дальше.
Час спустя, женщина, возвращаясь с рынка в Руане, остановилась перед тем же самым домом, достала ключ из кармана и отомкнула дверь. К ее великому удивлению, изнутри комнаты послышался крик ребенка.
Она поспешно зажгла лампу и увидела, что на постели с плачем барахтается что-то белое.
Это нечто белое оказалось маленькой девочкой.
Женщина с еще большим удивлением оглянулась вокруг и увидела на столе письмо и кошелек.
Она распечатала письмо и с великим трудом, так как дело было для нее непривычное, прочла следующее:
«Мадам Буавен, Вас все знают как добрую и честную женщину, и эта почтенная репутация Ваша побуждает отца, готовящегося покинуть Францию, поручить Вам воспитание своей дочери.
В предлагаемом кошельке Вы найдете тысячу двести франков. Эта плата за первый год содержания девочки. Начиная с 18 октября будущего года, через посредство кюре деревни Буйль Вы станете получать по сто франков ежемесячно. Эти сто франков будут доставляться Вам через один из банкирских домов в Руане, и сам кюре, который станет получать их оттуда, не будет знать, от кого они.
Дайте этому ребенку самое лучшее воспитание, какое сумеете, в особенности постарайтесь сделать из девочки хорошую хозяйку. Одному Богу известно, каким испытаниям придется ей подвергаться.
Крещена она именем Мина и никогда не должна называться иначе, чем я сам назвал ее.
Чтобы хорошенько понять смысл этого несложного письма, мадам Буавен прочла его ровно три раза. Потом, разобрав, в чем дело, она положила его в карман, взяла кошелек и ребенка и пошла к кюре посоветоваться.
Ответ священника можно было предвидеть заранее. Он сказал ей, что она обязана принять ребенка, которого ей так неожиданно посылает сам Бог, и всю жизнь заботиться о том, чтобы дать ему самое лучшее воспитание.
Мадам Буавен возвратилась домой с ребенком, письмом и кошельком.
Ребенка положила в чистую колыбельку своего сына, который умер десять лет тому назад, письмо спрятала в портфель, в котором лежал послужной список ее мужа, бывшего сержантом старой гвардии, участника похода в Россию, а тысячу двести франков положила в тайник, в котором хранила все свои сокровища.
О сержанте Буавене не было ни слуху ни духу.
Жене его никогда не удалось узнать, был ли он убит, попал ли он в плен или погиб от мороза.
В течение семи лет плата за девочку шла исправно, но затем она вдруг прекратилась, что не помешало доброй женщине любить Мину по-прежнему, потому что она при вязалась к ней, как к родной дочери.
Восемь дней тому назад мадам Буавен скончалась, а перед смертью просила кюре отправить девочку к своему брату, колесному мастеру, с которым не виделась очень давно, но за честность которого могла поручиться.
Брата этого звали Дюрье, и жил он в нижнем этаже дома № 111, в предместье Святого Якова.
Все это девочка рассказала своим покровителям, прежде чем они успели дойти до квартиры Жюстена.
Если молодой человек иногда поздно возвращался домой, то его всегда дожидалась сестра.
На этот раз Селеста, по обыкновению, ждала его, не ложась спать. При звуках его шагов она отперла дверь и услышала, что он окликнул ее по имени.
Она побежала к нему и первое, что она увидела, была Мина. Ее так поразила красота девочки, что она принялась целовать ее, даже не спрашивая, откуда ее взяли. Потом она подхватила ее на руки и понесла в комнату матери.
Несчастная слепая не могла рассмотреть ребенка, но, как и все слепые, отличалась поразительной тонкостью осязания. Проведя рукой по лицу сиротки, она поняла, что та рождена красавицей.
Вскоре к старушке вошли и мужчины и рассказали ей всю печальную историю Мины. Селесте тоже очень хотелось послушать их рассказ, но брат указал ей на девочку, которая совсем засыпала, и ей пришлось идти в свою комнату и как можно скорее приготовить для нее постель.
Дело это устроилось очень легко.
С нижнего этажа принесли классную доску, положили ее на четыре табурета, а сверху постелили матрац, белье, под голову подложили подушки. Старушка Корби благо словила девочку как мать и хозяйка дома, моля Бога даровать ей всякое счастье.
