Сцена из жизни - Гейнце Николай Эдуардович (читать книги полные .TXT) 📗
– Что вы это говорите?! Подумайте хорошенько, другое дело себе найдите, уезжайте отсюда.
– Ведь люди одинаковы, – с горечью сказала она. – Везде теперь одно и то же. Я к ним не подхожу, не ко времени. Столетием раньше родилась, чем бы мне следовало, или несколькими столетиями опоздала. Теперь я не гожусь. Глупа для жизни. Не понимаю ее. И не умею наполовину жить… Для меня, мой друг, один исход остается: уехать туда, где не нужно современного ума. И я уеду! – загадочно добавила она.
– Приехал, приехал, господа! Бежецкий здесь, приехал! – раздались вокруг них восклицания.
Все поспешили в залу. Крюковская и Бабочкин, все продолжавший окидывать ее тревожным взглядом, пошли туда же.
Там уже стоял Владимир Николаевич, гордый, сияющий и довольный, окруженный раболепной толпой.
Возле него была Наталья Петровна Лососинина.
Оказалось, что депутация застала ее у него, и он приехал с ней вместе.
Увидав ее, Надежда Александровна дрогнула всем телом, точно кто сильно ударил ее. Вся кровь бросилась ей в лицо, потом она вдруг стала бледнее прежнего.
– Позвольте поблагодарить вас, господа, – говорил между тем Бежецкий, – за честь и доверие, которые вы мне оказали своим выбором и предложением занять опять тот пост, который я занимал столько лет. Доверие это настолько меня тронуло, что заставило забыть те недоразумения, которые, к моему большому сожалению, случились недавно между нами. И вы, и я хорошо понимаем, что мы не виноваты в них, так как они произошли вследствие неаккуратности Шмеля и вина его достаточно и заслуженно наказана исключением из общества с воспрещением когда-либо посещать его. Я же, со своей стороны, извиняюсь перед вами за мою обидчивость и отказ служить обществу. Теперь с новым рвением, забыв все прошлое, я постараюсь оправдать ваше доверие ко мне и принимаю с удовольствием управление делами общества.
Он поклонился всем одним низким поклоном.
Все наперебой старались пожать его руку, выразить свое удовольствие по поводу его возвращения.
– Очень рад вас видеть, – крепко жал ему руку Городов, – я теперь здесь экономом и надеюсь угодить вам и увидеть, наконец, свою пьесу на здешней сцене.
– Какая унизительная картина! – с нескрываемым омерзением сказала почти вслух Крюковская. – Все прежде гнали, а теперь унижаются.
– Здравствуйте, Надежда Александровна, – подошел к ней Владимир Николаевич. – Что же это вы ко мне и не подошли, подумаешь, что не рады меня видеть здесь?
– А, пожалуй, что и не рада! – подала она ему свою дрожащую от волнения руку.
– Странно мне это, – пожал он плечами, – и не совсем любезно с вашей стороны…
– Извините! Но, по крайней мере, я думаю, что это лучше и искреннее всех других приветствий. Я прямой человек, Владимир Николаевич!
– Прямой, но непонятный, не совсем уживчивый и слишком переменчивый…
– Ну, в этом-то вы меня не можете упрекать, напротив, слишком постоянный… но надоедливый человек, как всякое напоминание совести! – в упор глядя ему в глаза, медленно, с расстановкой сказала она.
– Странно, – мрачно начал он, – вы хотите опять…
Он не договорил.
Его снова обступили с вопросами по делам общества.
– Позвольте, господа, позвольте, – зажал он уши. – Я сегодня здесь гость, а завтра займусь делами. Сегодня же мы будем только пировать.
XXI. Не дожила
Дюшар и Коган не приняли приглашения Бежецкого на заказанный им роскошный ужин.
Первая просто ужаснулась даже при его приглашении.
– Quel horreur! С актрисами! Я и так большую жертву принесла для вас, что приехала сюда, и это только для вас, mon cher.
Она кокетливо улыбнулась.
Он проводил ее до швейцарской.
Исаак Соломонович объявил, что обещал ужинать со Щепетович, пригласить которую Владимир Николаевич не мог, так как она была в контрах с Лососининой – из-за Ларисы Алексеевны «пьяницы-мужа», как выражалась Наталья Петровна, что бросил ее в гостинице.
Ужин, таким образом, состоялся en petit comite. В нем приняли участие Лососинина, Дудкина, Крюковская, Городов, Бабочкин, Петров-Курский и Вывих.
Последних предварительно помирил у буфета Городов.
– Господа, так право нельзя быть в ссоре двум членам одного и того же общества. Помиритесь, господа, все благополучно устроилось и вы должны помириться. Кисло-сладкий Величковский был виноват во всех беспорядках, и его уж нет – он поплатился за все. Вы люди одного и того же закала и направления, надо забыть, оба были виноваты. Вам, Вывих, вперед не писать о Курском, а вам, Курский, не драться с Вывихом.
– Да я что же… Я ничего… – говорил Вывих.
– Я, право, не хотел того, что случилось… Сам не помню, как это в раздражении у меня вышло, – показал Курский жестом, как дают пощечины.
– Ну, так вот выпьем вместе и помиритесь, – решил Михаил Николаевич.
– Я не прочь мириться, если он меня не будет ругать печатно… – согласился Сергей Сергеевич.
– Я не буду ругать, но только и вы, пожалуйста, не того… сделал Вывих жест рукой, показывая, как бьют.
Враги выпили и расцеловались.
Ужин начался шумно и весело. Одна Крюковская, холодно поздоровавшаяся с Лососининой и севшая на противоположном от нее конце стола, рядом с Бабочкиным, была сосредоточенно-печальна.
Наталья Петровна с тревогой поглядывала на нее.
Это не ускользнуло от внимания сидевшего с ней рядом и не спускавшего с нее глаз Бежецкого.
– Надежда Александровна не в духе. Вы не удивляйтесь. Я за последнее время привык ее видеть такой, – сказал он.
– Я не в духе? – пристально посмотрела на него Крюковская и деланно рассмеялась. – Напротив, очень в духе и готова много веселиться и смеяться. Но удивляюсь вам, зачем вам понадобилось замечать мое расположение духа. Вы от меня теперь получили уже все, что могли требовать, – с явной насмешкой в голосе добавила она. – Я больше ни на что вам не нужна, а также и мое расположение духа.
– Ну, об этом после поговорим, – нетерпеливо перебил он ее и отвернулся.
– Теперь мы поживем с вами, Наталья Петровна, ух как поживем – знатно! Ведь вы не уедете, можно будет служить? – обратился он к Лососининой.
– Погодите торопиться! Понравлюсь ли я публике? – улыбнулась та.
– Вы кому-нибудь не понравитесь! Не поверю – это невероятно. От вас все будут без ума, так же, как и я.
Он бросил взгляд в сторону Надежды Александровны.
– Вы всегда веселая, всегда в духе, – подчеркнул он. – С вами не видишь, как время летит.
Лососинина переменила разговор, переведя его на недавнее примирение Вывиха и Курского.
– Отлично, – саркастически расхохоталась Крюковская, – подрались, помирились и оба довольны остались.
– Конечно, отлично: меньше неприятностей будет, да я это все по-старому поверну, лучше разве ссориться? – заметил Бежецкий.
– Какая ссора?.. Ссора ссоре рознь… – возразила она.
– Лучше совсем не ссориться, а жить в ладу, не мешая друг другу и не стесняя. Это приятнее, веселее и свободнее… – наполнил он бокалы шампанским.
– Как для кого! Кто может, а кто и нет.
– Конечно, это зависит от характера, Надежда Александровна. Если у вас дурной, неуживчивый характер, то нельзя всех судить по себе.
– И вы можете это мне говорить? – нервно откинулась она на спинку стула.
– Не волнуйся, Надя, тебе вредно, – не на шутку перепугалась Лососинина. – Ведь Владимир Николаевич все шутит и шалит только.
– Ты всю жизнь шутила, – колко и зло ответила ей Крюковская, – ну и шути, а я шутить с собой никому не позволю. Шалить не умею и не желаю шутить.
– Я вас уважаю, Наталья Петровна, – сказал Владимир Николаевич, – за то, что вы умеете шутить – это доказывает ум, желал бы с вами всю жизнь прожить, прошутить и прошалить. Никогда бы не изменил вам и не бросил вас, как ненужную вещь.
Он несколько раз выразительно посмотрел на Надежду Александровну.
– Ах, какой вы приятный шалун! – вставила Дудкина.
