Друзья и враги Анатолия Русакова - Тушкан Георгий Павлович (книги без сокращений .txt) 📗
— Так у нас не пойдет, — заявил староста. — Каждый из нас рассказал ребятам все без утайки, а кто умалчивает — значит, тот себе на уме…
Анатолий вспылил:
— Не учите меня!
Так, слово за слово, они начали спорить, и быть бы драке, да Анатолий вовремя вспомнил об Иване Игнатьевиче и, чтобы «взять себя в руки», выбежал из корпуса и сел на скамейке у дорожки.
К нему подсел парень со странным прозвищем «Жевжик». Анатолию он не понравился с первого же взгляда. Нахальная улыбочка, одна нога все время мелко приплясывает, руки не находят места. Был он низкорослый, плотный, широкоплечий, почти четырехугольный. Во время ссоры он не сказал ни слова, только улыбался, блестя золотым зубом.
— Люблю блатных ребят, — буркнул Жевжик и протянул раскрытую коробку «Казбека».
Слово «блатной» да и запрещенные в колонии папиросы насторожили Анатолия. Или Жевжика подослали выведать, что за птица Русаков? За это надо проучить. Разыграть прилипалу.
Анатолий закурил и спросил:
— Ты кто, человек или уже раскололся тут?
Нагловатая улыбка застыла на лице Жевжика. Он взглянул, будто проколол глазами насквозь, и развязно ответил:
— Активист я…
— За сколько продался? — насмешливо спросил Анатолий.
Жевжик не обиделся. Улыбка не сходила с его лица. Он расспрашивал Анатолия, в какой «академии» тот побывал, кого знает. Анатолий сказал о Чуме, и Жевжика будто подменили. Исчез налет добродушия. Рядом с Анатолием сидел другой человек.
— Какой Чума?
— Авторитетный!
— Не ври!
— А зачем мне врать?
— Ты его хорошо знаешь?
— Леньку Чуму? Кореши.
— Поди ты?!
Лицо парня последовательно выразило настороженность, сомнение. А потом он снова пристал к Анатолию с расспросами о Чуме, все требовательнее, как следователь.
Воспоминания о днях позора и унижения, проведенных с Чумой, были ненавистны Анатолию. Он поднялся. Подбежала Леди, фокстерьер. Анатолий нагнулся, чтобы погладить ее, как вдруг Леди, подбитая снизу ногой Жевжика, взвилась в воздух.
Анатолий сильно ткнул живодера кулаком в грудь. Того шатнуло в сторону, но не свалило.
— Из-за кабыздоха?! — яростно выкрикнул Жевжик и перехватил руку замахнувшегося Анатолия.
Они сцепились и упали в крапиву.
Анатолий был очень силен для своего возраста, но сразу же почувствовал превосходство противника и, когда понял: не справиться, схватил Жевжика за горло.
— Брось! Не дури! Я же свой! — услышал он хриплый шепот.
— Сволочь ты!
— Да свой я. От Чумы. Пусти — покалечу!
— Как от Чумы? — Анатолий от неожиданности отпустил горло врага.
— А так! — Жевжик пытался подняться.
— Так ты же активист — сам признался, а в активистах «ворам» ходить не положено.
— Положено — не положено!.. Что ты в этом понимаешь? Чума разрешил… Иначе здесь сразу заметут.
— Так ты «вор в законе»?
— А ты думал! Теперь нас тут будет двое. Надо бы тебе темнить в спальне: «Я, дескать, активист, я с вами», а ты по-дурацки — сразу наизнанку.
Анатолий разжал руки. Жевжик встал и, отряхиваясь, сердито сказал:
— Эх ты, полуцветной! Закон нарушаешь! Две головы не имеешь, руки на своего не поднимай… На воле пришлось бы тебе оправдываться перед сходкой… Ну куда ты против меня? Мне двадцать два, а ты еще сопляк. — Скажи спасибо, что не покалечил тебя…
— Как — двадцать два? Ведь здесь старше восемнадцати не держат!
— Прошел по делу как семнадцатилетний, под чужой фамилией. — Жевжик снисходительно засмеялся.
Анатолий поднялся.
Жевжик ойкнул, чертыхнулся и сильно тряхнул левой ногой, стараясь стряхнуть вцепившуюся Леди.
Парень отбросил фокстерьера, но тут на него набросились Разбой и Цыган. Злобное рычание, визг, вопли Жевжика — и он помчался по дорожке.
Анатолий злорадствовал. Так этому ворюге и надо! «Что же теперь делать? Надо что-то предпринять. А что?» В раздумье он пошел в корпус.
В спальне было шумно. На краешке стула, посреди комнаты, в одних трусах сидел Жевжик, положив левую ногу на другой стул. Староста Котя Лазурин пробкой от бутылочки с йодом смазывал ранки на его ноге. Воспитанник Глеб неумело бинтовал кисть левой руки. Жевжик разглагольствовал, размахивая свободной рукой. Воспитанники охали и переспрашивали.
Тело Жевжика было покрыто татуировкой, а на спине красовалась церковь…
— Трус! За шкуру испугался! Собак на меня натравил!. — закричал Жевжик, показывая пальцем на подошедшего Анатолия.
Послышались возмущенные возгласы.
— Лезь под кровать! — приказал Анатолий, подходя к Жевжику.
В комнате стало тихо. Как бы ни были незначительны прежние проступки воспитанников, но разговоров о ворах и воровских обычаях было много. Все понимали, чего требовал этот новичок. Но почему? На каком основании?
Жевжик оторопело смотрел на Русакова.
— Лезь под кровать!
— Да ты что, очумел? — спросил Жевжик, призывая взглядом собравшихся быть свидетелями наглости новичка.
— Лезь под кровать! — У Анатолия была уверенность в своей правоте.
— Ты здесь не командуешь, — сердито сказал староста, и эти свои привычки брось!
— Каждый из нас рассказал все без утайки, и мы о каждом знаем все, — подделываясь под голос старосты сказал Анатолий и затем, отчеканивая слова, продолжал:— Так знайте, что этот двадцатидвухлетний вор в законе» попал сюда под чужой фамилией, как семнадцатилетний. Маскируется, чтобы выполнить приказ бандита Чумы, чтобы разложить ваш коллектив. А вы все шляпы и раззявы!
— Ну и смешняк! — Жевжик криво улыбался. — Хочешь разыграть. Я активист. Ребята меня знают.
— А ну, хлопцы, — сказал Анатолий, — вспомните, не говорил ли этот тип чего-нибудь такого о воровской дружбе, «законе» и прочее…
— А правда ведь говорил, — вдруг признался Глеб. — Рассказывал: «Я вольная птица! Куда хочу, туда лечу… Всякая там агитация — это для дураков…»
— Врешь!
— Нет, не вру. «Блатной, — объяснял ты, — человек момента. Огонь и медные трубы пройдет — и не пропадет. А без водки — пропадет. Бывало, выпьешь водки, все забудешь!»
— Врешь!
— И мне рассказывал о ворах…— вспомнил другой воспитанник, — только я как-то не обратил внимания.
С этого и начался провал Жевжика.
— Пусть докажет, что он не вор, — предложил Анатолий. — Для «вора в законе» пролезть под нарами или кроватью — значит опозориться и потерять авторитет на всю воровскую жизнь. А если ты активист — то что тебе стоит пролезть?
— Не хочу — и все!
— А ты говорил, — Анатолий повернулся к старосте, — «мы о каждом знаем все»!
Тот досадливо махнул рукой и сердито приказал:
— А ну, Жевжик, лезь под кровать!
— Не полезу! Не имеете права издеваться!
— Силой протащим!
— Не дамся!
Уж как ни защищался Жевжик — даже сумел самодельный нож выхватить из-под матраца, — все-таки протащили!
Он сидел на полу, голый, ругался последними словами и… плакал.
— Что здесь происходит?
Иван Игнатьевич стоял в раскрытых дверях. Воспитанники смотрели на Анатолия, но он молчал.
— Кто тебя так разукрасил? — Иван Игнатьевич подошел к Жевжику.
— Этот! — закричал Жевжик и бросился на Анатолия.
Их разняли.
И когда Жевжика по приказанию Ивана Игнатьевича отнесли в госпиталь (идти он не хотел), Анатолий и староста обо всем рассказали.
— А ведь ты, Лазурин, староста, активист. Как же ты мог пойти на такое: применить блатные приемы унижения вора? Не спорь! Это же не метод перевоспитания. Пришел бы ко мне и доложил.
— А вы не любите, когда вам доносят, — выпалил Анатолий. — В той колонии вам кто-нибудь шепнет, а вы потом при всех спрашиваете, правда ли это.
— Да, наушничества не люблю и не поощряю. Но ведь здесь иное. Скажите, может ли человек, узнавший о том, что в доме заложена мина замедленного действия, не предупредить об этом жильцов, не предупредить домоуправление? С каких это пор вы стали непротивленцами злу?
