Шум и ярость - Фолкнер Уильям Катберт (читать книги без .TXT) 📗
А сам с грязной девчонкой целовался с Натали" Забор ушел в тень, и моя тень в воду. Опять обманул свою тень. Я и забыл про реку, а улица берегом ведь повернула. Влез на забор. А девчушка – вот она, жмет к платьицу свой хлеб и глядит, как я спрыгиваю.
Стою в бурьяне, смотрим друг на друга.
– Что ж ты не сказала мне, сестренка, что живешь у реки здесь? – Хлеб уже проглядывает из обертки, новая нужна бы. – Ладно, так и быть, доведу тебя, покажешь, где твой дом. с грязной девчонкой с Натали. Идет дождь и в пахучем высоком просторе конюшни нам слышно как он шелестит по крыше
«Здесь?» дотрагиваюсь до нее
«Нет не здесь»
«Тогда здесь?» Дождь несильный но нам ничего кроме крыши не слышно и только кровь моя или ее шумит
«Столкнула с лесенки и убежала оставила меня Кэдди гадкая»
«Кэдди значит убежала А ты здесь ушиблась или вот здесь?»
Шумит Семенит под локтем у меня, блестит своей макушкой чернолаковой, а хлеб все больше вылезает из обертки.
– Скорее домой надо, а то вся бумага на хлебе порвется. И мама тогда забранит. «А спорим я тебя поднять могу»
«Не можешь я тяжелая»
«А Кэдди куда убежала домой из наших окон конюшни не видно Ты пробовала когда-нибудь увидать конюшню из»
«Это она виновата Толкнула меня а сама убежала»
«Я могу тебя поднять смотри как»
Ох Шумит ее или моя кровь Идем по легкой пыли, бесшумно, как на каучуке, ступаем по легкой пыли, куда косые грифели солнца вчертили деревья. И снова ощутимо, как вода течет быстро и мирно в укромной тени.
– А ты далеко живешь. Ты прямо молодчина, что из такой дали сама в город ходишь. «Это как бы сидя танцевать Ты танцевала когда-нибудь сидя?» Слышно дождь и крысу в закроме и давний запах лошадей в пустой конюшне. «Когда танцуешь ты как руку держишь вот так?»
Шумит
«А я танцуя так держу Ты думала у меня не хватит сил поднять»
Шумит кровь
«А я держу я так танцу то есть ты слышала как я сказал я сказал»
Шумит ох Шумит
Дорога стелется безлюдная и тихая, и солнце все ниже за листвой. Тугие косички на концах стянуты малиновыми лоскутками. Угол газеты отлохматился, на ходу болтается, и выглядывает горбушка. Я остановился.
– Послушай-ка. Ты правда живешь там, дальше, куда ведет эта дорога? Мы прошли уже милю, а домов ни одного не видно.
Смотрит на меня черным, таинственным, дружеским взглядом.
– Да где же твой дом, сестренка? Верно, в городе там позади остался?
В лесу пташка где-то за косым и нечастым солнечным накрапом.
– Твой папа, верно, тревожится, где ты. И попадет же тебе, что не прямо домой пошла с хлебом.
Пташка опять просвиристела невидимкой свой однотонный звук, бессмысленный и многозначащий, замолчала, как ножом отрезало, и опять пропела, и где-то вода течет быстро и мирно над тайными глубями – неслышная, невидная, лишь ощутимая.
– Ах, будь оно неладно. – Пол-обертки оттеребилось уже и болтается. – Проку все равно от нее никакого – отодрал лохмот и бросил на обочину. – Пошли, сестренка. Придется в город возвращаться. Мы берегом пойдем сейчас обратно.
Свернули с дороги. Среди мха бледные цветочки, и эта ощутимость воды, текущей немо и невидимо. «Я держуя так танцу то есть я танцуя так держу» Стоит в дверях и смотрит на нас подбоченясь.
«Ты столкнула меня Я из-за тебя ушиблась»
«Мы танцевали сидя А спорим Кэдди не умеет сидя танцевать»
«Не смей Не смей»
«Я только с платья сзади хочу стряхнуть сор»
«Убери свои гадкие руки Это из-за тебя Ты толкнула меня Я на тебя сержусь»
«Ну и пускай» Смотрит на нас «Сердись хоть до завтра» Ушла Вот стало слышно крики, всплески; загорелое тело блеснуло.
Хоть до завтра сердись. Дождь сразу рубашку и волосы мне намочил Теперь крыша громко шумит и сверху мне видно как Натали уходит домой через сад под дождем. Ну и иди мокни вот схватишь воспаление легких узнаешь тогда морда коровья. Я с маху прыгнул вниз в свиную лужу и вонючие брызги желто облепили по пояс Еще еще упал катаюсь по грязи – Слышишь, как купаются, сестренка? Я и сам бы не прочь. – Будь у меня время. Когда время будет. Часы мои тикают. грязь теплей дождя, а запах мерзкий. Отвернулась, но я спереди зашел. «Знаешь, что я делал?» Отворачивается, я опять спереди зашел. Дождь разжижает на мне грязь, а ей сквозь платье обозначает лифчик. А запах ужасный. Обнимался с ней, вот что я делал". Отвернулась, но я сам забежал спереди. «Я обнимался с ней, слышишь».
«А мне все равно мне чихать»
«Все равно Все равно Я заставлю, заставлю чтобы тебе не все равно». Ударом оттолкнула мою руку но я другой рукой мажу ее грязью Шлепнула мокро и я не почувствовал Сгребаю грязь с ног и мажу Кэдди мокрую тугую верткую она ногтями по лицу но мне не больно, даже когда у дождя стал на губах сладкий привкус
Те, что в реке, увидели нас прежде. Головы и плечи. Крик подняли, и на берегу один вскочил, пригибаясь, и прыгнул к ним вниз. Как бобры, и вода лижет им подбородки Кричат:
– Убери девчонку! Зачем привел сюда девчонку? Уходите!
– Она ничего вам не сделает. Мы только посмотрим немного, как вы плаваете.
Присели в воде. Головы сгрудились, глядят на нас, и вдруг кучка распалась и – ринулась к нам, хлеща на нас воду ладонями. Мы отскочили.
– Полегче, мальчики. Она же вам ничего не сделает.
– Уходи давай, студент! – Это тот мальчик с моста, второй, что вымечтал себе фургон и лошадь. – Водой на них, ребята!
– Давайте разом выскочим и в речку их! – сказал другой. – Испугался я девчонки, что ли.
– Водой их! Водой! – И к берегу, хлеща на нас воду. Мы еще отошли. – Уходите совсем! – кричат. – Уходите.
Уходим. Они под самым берегом присели, гладкие головы их в ряд на блестящей воде. Идем от них прочь. – оказывается, нам нельзя. – Сквозь ветви солнце все горизонтальнее крапит мох. – Ты ведь девчонка, бедная малышка. – Среди мха цветочки, никогда не видел таких меленьких. – Ты ведь девчонка. Бедная малышка. – На тропку вышли, вьется берегом. И вода опять мирная – темная, тихая, быстрая. – Всего лишь девочка. Бедная сестренка. – В мокрую траву упали переводим дух Дождь по спине холодными дробинами «Теперь-то не все равно тебе не все равно» «Господи как мы измазались Вставай»
Лоб под дождем защипало Рукой коснулся стала красная и дождь стекает с пальцев розово «Болит»
«Конечно А ты как думала»
"Я прямо глаза тебе хотела выцарапать Ну и разит от нас Давай сойдем к ручью отмоемся – Вот и город опять показался Теперь, сестренка, тебе домой надо. А мне – в свою школу. Ведь скоро уже вечер. Ты теперь прямо домой пойдешь, правда? – Но она только молча смотрит на меня таинственно-черным и дружеским взором, жмет к себе хлеб с остатками обертки. – А хлеб подмок. Я думал, мы успели вовремя отскочить – Я вынул носовой платок, принялся вытирать, но стала сходить корка, и я бросил. – Сам высохнет. Держи его вот так. – Держит. Вид у него такой, как будто крысы грызли. а вода выше, выше по окунающимся спинам грязь отшелушивается всплывает в кипящую от капель рябь как жир на горячей плите «Я сказал заставлю чтоб тебе не все равно»
«А мне и теперь все равно»
Мы услышали топот за собой, остановились, оглядываясь – бежит тропинкой парень, и косые тени по ногам его мелькают.
– Спешит куда-то. Давай-ка мы посторо… – Тут я увидел еще одного, за ним пожилой бежит тяжело, в руке палка, а за ними голый до пояса мальчик, на бегу штаны придерживает.
– Это Джулио, – сказала девочка, и ко мне метнулось итальянское лицо парня, глаза – он прыгнул на меня. Мы упали. Он кулаками в лицо мне, кричит что-то, кусаться лезет, что ли, его оттаскивают, рвется, отбивается, орет, его за руку держат, ногой хочет пнуть меня, но его оттащили. Девчушка вопит, прижимает к себе хлеб обеими руками. Полуголый мальчик скачет, вертится, штаны подтягивает. Кто-то меня поставил на ноги, и в это время из-за тихого лесного поворота выскочил еще мальчик, голехонький, и с лету шарахнулся от нас в кусты, только зажатые в руке одежки вымпелом протрепетали. Джулио рвется по-прежнему в драку. Пожилой, меня поднявший, сказал: «Тпру, голубчик. Попался». Поверх рубашки у него жилетка. На жилетке полицейская бляха. В свободной руке он держит узловатую, отполированную дубинку.
