Возвращение на родину - Гарди Томас (полные книги .TXT) 📗
- Кто там? - спросила Юстасия.
- Простите, капитан Вэй, вы не позволите ли нам... Юстасия встала и подошла к дверям.
- Почему вы так бесцеремонно входите! Надо было подождать.
- Капитан сказал, чтобы я входил, не спрашиваясь, - ответил приятный юношеский голос.
- Ах, так, - сказала Юстасия уже мягче. - А что тебе надо, Чарли?
- Да вот, не позволит ли ваш дедушка нам сегодня вечером в семь часов собраться у него в сарае - прорепетировать роли?
- О, значит, в этом году ты тоже участвуешь в святочном представлении?
- Да, мисс. Прежним-то капитан всегда разрешал...
- Я знаю. Ну что ж, можете воспользоваться нашим сараем, если хотите, лениво согласилась Юстасия.
Выбор капитанского сарая для репетиции подсказывался прежде всего тем, что усадьба капитана находилась почти на самой середине пустоши. Молодые парни, составлявшие труппу, жили в разбросанных кругом домишках и ото всех до Мистовера было примерно одинаковое расстояние. Да и самый сарай, просторный, как амбар, отлично подходил для их целей.
К святочным лицедействам и их участникам Юстасия относилась с величайшим презрением. Сами исполнители, хотя и не ставили свое искусство столь низко, однако большого энтузиазма не проявляли. Традиционное зрелище тем и разнится от всякого рода театральных "возрождений", что во втором случае все построено на увлеченности и энтузиазме участников, тогда как традиционное представление разыгрывается бесстрастно, почти механически, так что невольно задаешься вопросом, зачем же поддерживать этот обычай, если выполнять его так поверхностно? Подобно Валааму и другим невольным пророкам, актеры произносят слова и делают жесты, какие полагаются им по роли, как бы под действием внутреннего принуждения, без участия собственной воли. Это отсутствие живого звука, пожалуй, и есть тот признак, по которому в наш век всяческого реставраторства можно отличить окаменелый остаток подлинной старины от усердного ей подражания.
Исполнять должны были хорошо известную "Игру о святом Георгии", и все, кто не выступал сам, помогали в постановке, включая и женскую часть семьи. Без помощи сестер и возлюбленных как сшить костюмы? Но, с другой стороны, их участие имело и свои неудобства. Девушек нельзя было заставить уважать традицию в оформлении и украшении рыцарских доспехов, и они налепливали бархатные и шелковые петли и банты всюду, где им нравилось. Латный воротник, кольчужный нагрудник, шлем, кираса, перчатки, рукав - все это их женский глаз воспринимал лишь как некую поверхность, на которой можно укрепить развевающийся пучок ярких лоскутьев.
Допустим, у Джо, которому предстояло сражаться на стороне христиан, есть возлюбленная; у Джима, выступающего на стороне мусульман, тоже таковая имеется. И пока готовили костюмы, до подружки Джо доходил слух, что подружка Джима обшивает атласом подол его плаща, в дополнение к шелковым лентам забрала - его всегда делали из цветных полосок шириной в полдюйма, которые и свисали перед лицом рыцаря. Тогда подружка Джо немедленно принималась украшать атласными фестонами подол того плаща, который был у нее в руках, и, кроме того, прилаживала пучок лент к наплечнику. А подружка Джима, известясь об этом и чтобы не отставать, нашивала банты и розетки всюду, где только возможно.
В результате Храбрый солдат христианской армии ничем не отличался по снаряжению от Турецкого рыцаря, и, что еще хуже, самого святого Георгия легко было спутать с его смертельным врагом - Сарацином. Сами же актеры, хотя втайне и огорчались таким смешением лиц, не смели, однако, обижать столь необходимых им помощниц, и все эти нововведения оставались в силе.
Был, правда, и предел этому стремлению к единообразию. Знахарь, или Доктор, сохранял свой облик в неприкосновенности: темная одежда, особой формы шляпа, бутылка микстуры, повешенная через плечо, - этого уж ни с кем не спутаешь. И то же можно сказать о традиционной фигуре Рождественского Деда с его огромной дубинкой; на эту роль избирали пожилого мужчину, который и сопровождал труппу как ее защитник и покровитель во время долгих ночных путешествий из одного прихода в другой, а также был ее казначеем.
Пробило семь часов - время, назначенное для репетиции - и вскоре Юстасия услышала голоса в дровяном сарае. Стремясь хоть немного развеять угнетавшее ее чувство безотрадности человеческой жизни, она зашла под навес, примыкавший к сараю; эта пристройка служила складом овощей, и здесь в глиняной стене было проделано для голубей небольшое отверстие, через которое можно было видеть внутренность сарая. Сейчас оттуда шел свет, и Юстасия, став на табуретку, заглянула внутрь.
На выступе степы горели три высокие свечи с фитилями из сердцевины камыша, и при их свете семь или восемь молодых парией расхаживали взад и вперед по сараю, декламируя роли и путая друг друга в усилиях навести порядок. Хемфри и Сэм, резчики дрока и торфа, присутствовали в качестве зрителей, равно как и Тимоти Фейруэй, который стоял, прислонившись к степе, и суфлировал актерам по памяти, пересыпая слова из роли критическими замечаниями и рассказами о тех славных днях, когда он и его сверстники сами были членами отборной Эгдонской труппы.
- Ладно уж, лучше все равно не сделаете, - сказал он наконец. Конечно, в наше время такую бы игру не приняли. Гарри, Сарацину, надо бы больше важности, и Джону незачем орать, так что аж глаза на лоб лезут. Ну, а в остальном ничего, сойдет. Костюмы-то у вас готовы?
- К понедельнику поспеют.
- Значит, в первый раз играть будете вечером в понедельник?
- Да. У миссис Ибрайт.
- У миссис Ибрайт? Что это ей вздумалось? Немолодая женщина, ей уж небось и надоесть успело.
- А она у себя вечеринку устраивает. В честь того, что ее сын Клайм после стольких лет на праздники домой приехал.
- Ах, да ведь и верно же, верно! Гостей созвала, я и сам к ней иду. Чуть не забыл, честное слово.
У Юстасии вытянулось лицо. Так. Вечеринка будет у Ибрайтов, а она, разумеется, в стороне. Она никогда не ходила на эти местные сборища, даже считала это низким для себя. Но если б ходила, вот был бы случай повидаться лицом к лицу с человеком, чье влияние пронизывало ее всю, словно летнее солнечное тепло. Усилить это влияние значило бы вновь испытать тревоги, которых она жаждала; отринуть его навсегда - это, пожалуй, помогло бы ей вернуть себе спокойствие; оставить все, как есть, было мученьем.
В сарае уже собирались уходить, и Юстасия вернулась к своему креслу у огня. Она погрузилась в задумчивость, но не надолго. Через несколько минут Чарли, тот юноша, что просил у нее разрешения воспользоваться сараем, прошел в кухню, чтобы повесить ключ на место. Юстасия услыхала его шаги и, растворив дверь в коридор, сказала:
- Чарли, зайди сюда на минутку.
Это его удивило. Он вошел, смущаясь и краснея, ибо, как и многие другие, не был равнодушен к ее прелестям.
Она указала ему на стул у камина и сама села с другой стороны. По ее лицу было видно, что причина, побудившая ее зазвать юношу в дом, сейчас разъяснится.
- Какую роль ты исполняешь, Чарли? Кажется, Турецкого рыцаря? спросила красавица, глядя на него поверх дыма, клубившегося над огнем.
- Да, мисс, Турецкого рыцаря, - робко ответил он.
- Большая это роль?
- Порядочная. Этак раз девять надо стихи читать.
- Можешь ты мне их сейчас прочитать? Я бы хотела послушать.
Глядя с улыбкой в огонь, юноша начал:
Вот я, Рыцарь турецкий, стою пред тобою,
В Турции выучен ратному бою,
и продолжал читать реплику за репликой вплоть до последней сцены, в которой ему должно было пасть от руки святого Георгия.
Юстасия уже и до того раз или два слышала, как читали эту роль. Когда Чарли кончил, она начала точно теми же словами и продекламировала все от начала и до конца без единой запинки или искажения. Это было то же самое, и, однако, какая разница! В ее декламации была та законченность и мягкость, которая так поражает в картинах Рафаэля, когда видишь их после Перуджино, и, при одинаковости сюжета у обоих художников, более позднего мастера ставит неизмеримо выше его предшественников.
