Живи с молнией - Уилсон Митчел (полная версия книги txt) 📗
Эрик был потрясен ее яростью.
– За кого ты меня принимаешь? – сказал он. – Что же я, ослиный пуп, что ли?
Она сделала сердитое, но вместе с тем восхитительно женственное движение плечом.
– Очень изящное выражение! И это – молодой, подающий надежды ученый!
– Что ж, по-твоему, у ослов нет пупков? – не унимался Эрик.
Сабина взглянула ему в лицо – глаза ее ярко блестели. Оба разгорячились и, казалось, могли бы без конца продолжать этот нелепый спор, вместо того чтобы говорить о том, что их так волновало. Сабина наклонилась вперед и уперлась руками в бока, словно стараясь придать своим словам больше силы и значения.
– Конечно, есть, и, ей-богу, ты самый настоящий ослиный пуп. – Она снова подошла к плите. – Не стану плакать, вот и все. Сосиски уже готовы.
– Кто их будет есть?
– Я буду есть, – сказала она с ожесточением. – Я голодна, и что бы там ни было, а я буду есть.
Эрик молча смотрел, как она накрывала на стол. Она ходила по комнате и свирепо стучала посудой. Наконец она села за стол, но даже и это сделала с вызовом.
– Ешь! – скомандовала она.
Эрик не тронулся с места. Он ожидал от Сабины любой реакции, но такого себе не представлял. Он оказался просто идиотом, а она держалась изумительно. Эрик никогда еще не любил ее так, как в эту минуту, и знал, что запомнит ее такой на всю жизнь.
Однако отступать было нельзя, он не мог взять назад все то, что он наговорил ей. «Ах, Хэвиленд, – подумал он, – будь ты навеки проклят за то, что ты сделал с нами!»
Он поймал взгляд Сабины. Теплая волна взаимного понимания захлестнула обоих, и через секунду Эрик стоял перед ней на коленях и, зарывшись лицом в ее платье, плакал. Плечи его тряслись от горьких рыданий. Сабина целовала его волосы и шепотом повторяла:
– Родной мой, увидишь, все будет хорошо. Ну, не плачь же, пожалуйста!
Она тихонько покачивала его в своих объятиях.
– Не плачь, милый. – Она прижимала его к себе изо всех сил, но никак не могла унять судорожные всхлипывания. – Люби меня, – прошептала она, – потому что я тебя люблю. Я буду ждать тебя вечно. Только не плачь. Ты увидишь. Все будет замечательно.
Шепот ее проникал ему глубоко в душу, и оттуда поднималась волна благодарности. Эрик знал, как ему необходимо все, что она могла ему дать, но ничто, даже ее любовь, не могло унять эти необъяснимые безудержные слезы.
3
На следующий день Эрик отправился в лабораторию в совершенно ином настроении. Накануне Сабина ушла от него около полуночи, и он сразу провалился в беспросветную темноту и спал таким глубоким сном, что вся ночь прошла, как один долгий спокойный вздох. Утром Эрик быстро позавтракал и пошел пешком по восточной стороне Бродвея, где в эти ранние часы еще лежала тень и было прохладно. На другой стороне улицы ослепительные солнечные лучи так резко били в стены старомодных выбеленных домов, что белая известка отливала розовым светом. На Бродвее царила оживленная утренняя суета.
Эрик не мог понять, что привело его вчера в такое отчаяние. Оно прошло бесследно, взамен появилось холодное, спокойное равнодушие, которое распространялось на все и на всех, за исключением Сабины.
Он пришел в лабораторию раньше Хэвиленда. Осмотревшись вокруг, он не нашел никаких следов работы, которую должен был сделать накануне Хэвиленд. На сегодня они назначили второе испытание прибора, но предварительно надо было по крайней мере один день посвятить подготовке. Вчерашний день пропал зря, – Эрик видел, что с пятницы никто даже не прикасался к прибору. Все было так, как они тогда оставили, только металлические поверхности покрывал тонкий слой пыли. Замазка «Апьезон», которой были временно скреплены некоторые стеклянные детали, уже затвердела. Блестящая поверхность ртути, налитой на дно манометра Мак-Леода, потускнела, потому что им уже несколько дней никто не пользовался. Чем же, собственно говоря, занимался Хэвиленд? Электронный контур, который он вычерчивал, по-прежнему лежал недоконченным. Бумага, приколотая к чертежной доске, уже посерела от пыли. Половина листа была исчерчена зигзагообразными линиями, кругами и прочими фигурами, обозначавшими элементы электронной лампы, но нового ничего не прибавилось.
На вчерашний день было намечено много работы, но Хэвиленд, видимо, даже пальцем не шевельнул. «Ничего удивительного, – мелькнуло в спокойном и холодном мозгу Эрика. – Ведь он думает, что у него впереди еще целый год».
Эрик быстро переоделся в рабочий комбинезон и, словно ничего не произошло и планы его нисколько не изменились, занялся подготовкой к расстановке сеток. Второе испытание будет проведено, несмотря ни на что, а потом они проведут и третье, и четвертое. Эрик теперь точно знал, как ему поступить и каким образом заставить Хэвиленда снова взяться за работу.
Хэвиленд пришел около половины одиннадцатого. Вместо обычной куртки и рабочих штанов на нем был темно-коричневый двубортный костюм и элегантная шляпа. Улыбнувшись Эрику, он бросил шляпу на чертежную доску.
– Ну что, нашел вас вчера Фокс? Он звонил мне вечером относительно вашей стипендии. Обсуждение прошло как по маслу – вопрос решен. Я посоветовал ему позвонить вам в общежитие.
– Вы же знаете, что я уже больше недели там не живу.
– Ах да, я и забыл. Ну, – он протянул руку, – поздравляю вас.
Эрик поглядел на протянутую руку и через секунду слегка коснулся ее.
– Спасибо. Я готовлю сетки для испытания. Вы приготовили вчера прокладки?
– Нет, не успел. Все утро я пытался придумать схему детектора, а потом мне надо было уйти. До отъезда мне необходимо сделать массу покупок.
– Понятно, – спокойно сказал Эрик, снова принимаясь за работу. – Все-таки я пока займусь этими сетками.
Он чувствовал, что Хэвиленд следит за ним с любопытством, но не хотел встречаться с ним взглядом.
– На вашем месте я бы не стал сейчас возиться с этим, – немного погодя сказал Хэвиленд дружеским, но несколько сдержанным тоном.
– Но ведь мы хотели увеличить интенсивность пучка?
– Да. Однако при существующих обстоятельствах это не к спеху.
– При каких обстоятельствах?
Хэвиленд отодвинул в сторону шляпу и сел на чертежный стол, лениво упершись одной ногой в стул. Повертев в руках карандаш, он швырнул его на стол.
– Что с вами такое, Горин? – спросил он. – Не могу сказать, чтобы я был в восторге от вашего тона. В чем дело?
Эрик неторопливо отложил в сторону работу.
– Я могу вам совершенно точно сказать, что со мной такое, – невозмутимо сказал он. – Я надеялся к осени сдать диссертацию. Ваши планы на лето вдребезги разбили все мои планы.
Хэвиленд покраснел, но не повысил голоса.
– Мне очень жаль, – сказал он. – Я старался возместить это стипендией.
– Это для меня не выход.
– Что ж, очень грустно, но ничего не поделаешь. У вас свои планы, а у меня свои. Терпеть не могу строить из себя начальника, – он нетерпеливо передернул плечами, – и все-таки считаться мы будем с моими планами. Мне очень жаль, но все, что я могу для вас сделать, – это только выразить свое сожаление.
С минуту они молча смотрели друг другу в глаза. Эрик отвернулся первым, но это было не поражение – он сознательно отказывался от дальнейших споров, как человек, уже изложивший противнику свои принципиальные убеждения.
– Вы спросили, что со мной такое. Теперь вы знаете.
Он снова принялся за работу, а Хэвиленд еще долго сидел неподвижно на столе, сохраняя непринужденно-изящную позу и задумчиво разглядывая свои руки.
«Почему я должен на него злиться, – размышлял Эрик. – Хэвиленд имеет полное право вести работу так, как ему нравится. Я должен радоваться, что он берет меня в помощники на любых условиях. Ведь он же сам отвечает за судьбу начатого им опыта. Но неужели я прошу так много? – спросил он себя с горечью. – Конечно, я могу уступить, но ведь и он тоже мог бы пойти на уступки!»
– Скверно, что вы так настроены, – с искренним сожалением сказал наконец Хэвиленд. – Я, право, очень огорчен.
