Наши предки - Кальвино Итало (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений txt) 📗
Этим мальчиком был я. Ночью я в одиночестве играл на Монашьем лугу: неожиданно выскакивал из-за дерева и сам себя пугал, — и вдруг на лугу, залитом лунным светом, появился дядя, он прыгал на единственной ноге, в руке у него была корзинка.
— Привет, дядя! — крикнул я ему. Впервые мне удалось с ним поздороваться.
Он вроде бы не очень обрадовался встрече со мной.
— Вот, грибы собираю, — пробурчат он.
— И много набрал?
— Можешь поглядеть.
Мы присели с ним на бережку. Он стал перебирать грибы: одни кидал в воду, другие оставлял в корзине.
— На, возьми, — сказал он, передавая мне корзину с отобранными грибами. — Пожарь себе.
Я было хотел спросить его, почему в корзине не целые грибы, а половинки, но, подумав, счел это невежливым, а потому просто поблагодарил его и убежал. Я как раз шел просить кого-нибудь пожарить мне грибы, когда встретил слуг и узнал, что все грибы ядовитые.
Когда кормилице Себастьяне рассказали эту историю, она воскликнула:
— От Медардо осталась злая половина! Боже мой, чем еще кончится сегодняшний суд?
В тот день был назначен суд над разбойничьей шайкой, которую схватили накануне стражники нашего замка. Разбойники были из местных, и потому судить их должен был виконт. И вот суд начался: однобокий Медардо, закрутившись как винт, сидел в кресле и кусал ноготь. Привели разбойников в кандалах, их главарем оказался молодой парень по имени Фьорфьеро — тот самый, что первым заметил портшез с виконтом. Появилась потерпевшая сторона — тосканские рыцари, которые проезжали через наши леса, направляясь в Прованс, тут-то Фьорфьеро со своей шайкой напал на них и обчистил. Фьорфьеро в свое оправдание говорил, что проезжие рыцари охотились на землях виконта и он не мог этого так оставить, а поскольку стражникам до того дела было мало, вынужден был сам напасть на тосканцев и отобрать оружие. Надо сказать, в те годы разбойничьи налеты не были редкостью и не карались чрезмерно строго. Наши леса к тому же весьма благоприятствовали подобной деятельности, так что даже некоторые члены нашего семейства, особенно в смутные времена, присоединялись к разбойничьим шайкам. А уж о том, чтобы подстрелить оленя в чужом лесу, и говорить нечего — это вообще не считалось за преступление.
Но кормилица Себастьяна тревожилась не зря. Медардо признал Фьорфьеро и всю его шайку виновными в грабеже и приговорил к повешению. А поскольку потерпевшие в свою очередь были повинны в браконьерстве, их он тоже отправил на виселицу. А чтобы наказать нерасторопных стражников, не сумевших предотвратить ни того, ни другого преступления, он и этих приказал повесить.
Всего виконт приговорил к смертной казни около двадцати человек. Этот жестокий приговор поверг нас всех в печаль и уныние: судьба дворян из Тосканы, которых никто из нас до той поры и в глаза не видел, никого не беспокоила, но к разбойникам и к стражникам мы питали самые добрые чувства.
Пьетрокъодо, седельных и плотницких дел мастер, получил приказ строить виселицу. Пьетрокьодо был работник серьезный, вдумчивый, всякую работу выполнял на совесть. С тяжелым сердцем он взялся за топор (двое осужденных приходились ему родственниками), и получилась у него не виселица, а целый лес, в котором можно даже заблудиться. То было столь искусное сооружение, что все его веревки приводились в движение одним воротом, и такое огромное, что позволяло повесить одновременно куда больше двадцати человек, чем и воспользовался виконт, повесив через каждых двух человек по десять кошек. Трупы людей и кошек болтались на виселице три дня, и поначалу ни у кого не хватало духу смотреть на них. Но вскоре все отметили, какое внушительное зрелище они собой являют, и нами овладели столь противоречивые чувства, что приказ снять трупы и разрушить великолепное сооружение был встречен ропотом.
V
То было для меня счастливое время: мы с доктором Трелони дневали и ночевали в лесу, охотясь за окаменевшими раковинами морских моллюсков. Доктор Трелони, англичанин, попал к нам после кораблекрушения: бочку бордо, на которую он забрался, прибило к нашему берегу. Всю жизнь он прослужил судовым врачом, где только не побывал, каким опасностям не подвергался, плавал даже со знаменитым капитаном Куком, но ничего так и не увидел, потому что не высовывал носа из каюты: только и знал резаться в карты. Оказавшись у нас, он тут же пристрастился к вину под названием «канкароне», самому терпкому и забористому из наших вин, и так его полюбил, что всегда таскал с собой на ремне полную флягу. Он поселился в Терральбе и стал нашим лекарем, но больным толку от него было мало: он с головой ушел в ученые изыскания и, не зная покоя ни днем ни ночью, пропадал в полях и лесах — а я вместе с ним. Сначала его увлекла хворь, которая случалась у кузнечиков, — сколько труда надо было положить, чтобы ее обнаружить, ведь от нее страдал один кузнечик на тысячу и сам не замечал, что хворает, но доктор Трелони задался целью выявить все случаи заболевания и победить болезнь. Потом он усердно выискивал следы того периода, когда наша земля была морским дном, и мы сгибались под тяжестью осколков кремнистой породы, в которых доктор умудрялся углядеть скелеты допотопных рыб. И наконец, последняя его пламенная страсть — блуждающие огни. Трелони был уверен, что ими можно управлять, с этой целью мы ночи напролет несли караул на нашем кладбище в ожидании, когда среди могильных холмиков, свежих или заросших травой, замаячит слабое сияние, и тогда мы старались подобраться к нему поближе и поймать (при этом не погасив) в мешок, флягу, бутыль, грелку или дуршлаг — с емкостями мы экспериментировали беспрестанно. Доктор Трелони поселился в домишке у самого кладбища, когда-то в нем жил могильщик, но то было во времена бездумной роскоши, войн и эпидемий, когда такой работой еще можно было прокормиться. Доктор оборудовал у себя лабораторию и битком набил ее склянками самых разных форм для хранения огней, сачками, вроде рыбных, для их поимки, перегонными кубами и тигелями, чтобы наблюдать, как эти бледные огоньки рождаются из кладбищенской земли и трупных миазмов. Но доктор был неспособен долго усидеть в своей лаборатории: возиться с весами и пробирками быстро ему надоедало, и мы вместе отправлялись на охоту за новыми чудесами природы.
Я был сиротой, ни господа, ни слуги не считали меня за своего, поэтому я был свободен как воздух. Терральбы в конце концов признали меня родственником, но имени их я не носил, и никто не занимался моим образованием. Моя несчастная мать была дочерью виконта Айольфо и старшей сестрой Медардо, но она уронила честь семьи, сбежав с вольным стрелком, который впоследствии стал моим отцом. Я родился в охотничьей пустоши, вскоре мой отец был убит в драке, и мать мыкалась одна-одинешенька в нашем убогом жилище, пока ее не доконала пеллагра. Тогда дед Айольфо сжалился надо мной и взял в замок; заботилась же обо мне Себастьяна. Помню, когда Медардо был еще подростком, он допускал меня, тогда еще совсем карапуза, к своим играм и обращался со мной как с равным, но с возрастом дистанция между нами увеличивалась, и я затерялся для него в толпе челядинцев. Теперь же в докторе Трелони я нашел товарища, которого у меня до сих пор не было.
Доктору было шестьдесят лет, но ростом он был с меня, носил парик с нахлобученной поверх треуголкой, морщинистое лицо его напоминало сушеный каштан, ноги, чуть ли не до середины ляжек обтянутые гетрами, казались необыкновенно, непропорционально длинными, как у сверчка, отчасти еще и потому, что ходил он семимильными шагами. Он неизменно появлялся во фраке светло-каштанового цвета с красной отделкой и при фляге на ремне через плечо, доверху наполненной «канкароне».
Охотясь за блуждающими огнями, мы совершали длинные ночные походы на окрестные кладбища, где, бывало, наблюдали свечение такое сильное и таких красивых цветов, какого на нашем заброшенном погосте за всю жизнь не увидишь. Но беда, если наша возня на кладбище обращала на себя внимание: однажды нас приняли за святотатцев, разоряющих могилы, и десятка полтора крестьян, размахивая ножами и вилами, бросились за нами в погоню.
