Пойти и не вернуться - Быков Василь Владимирович (книга регистрации .txt) 📗

— А танцевала ты ладно. В удовольствие.

— Так и ты… Ладный танцор.

— Любил девчат покружить.

— А теперь не любишь?

— Теперь не до того. Теперь самого война закружила.

— А ты это… Забыла, откуда ты родом?

— Да я из Восточной. Борисов, город такой, слыхала?

— Это за Минском, кажется?

— За Минском. А ты местная?

— Из Скиделя. Двадцать восемь километров от Гродно.

— Знаю. Ходил в сентябре. Почти до самого Гродно добрались. Бобики там нас пугнули. В Лососне. А ты с мамой жила?

— С мамой и старшей сестрой. Замужней. А свояка немцы весной расстреляли.

— Хорошо еще, что вас не тронули. Мать и теперь там?

— Там, где же ей быть. С весны не видела, прямо душа чернеет. Как она там?..

— Надо повидаться. Туда же идешь? — спросил он и примолк. Зоська вся подобралась в темноте.

— А ты откуда знаешь?

— Знаю.

Трудно задышав, Зоська не ответила, и он сказал, как о само собой разумеющемся:

— Что же ты — почти дома будешь и мать не навестишь? Так не годится.

— Знаешь, не совсем дома. Да и другие дела есть.

— Ну, знаю, надавали тебе заданий, надо выполнять. Но и о себе подумать не грех, — сказал он и зевнул. — У меня тоже в Скиделе есть знакомый. Бывший дружок даже.

— Живет там?

— Живет.

— Где, на какой улице? Может, я знаю?

— Нет, ты не знаешь. Он человек новый.

— Ну новых я, конечно, не знаю. Которые приехали в тридцать девятом, те не очень знакомы. Я же перед войной в Новогрудке училась.

— Я и говорю: не знаешь, — сказал Антон.

Зашуршав сеном, он переменил положение и вдруг, положил руку на ее плечо. Она испуганно-зябко вздрогнула, сделав слабую попытку отстраниться, но отстраниться было некуда.

— Не надо…

— Теплее будет. А то ты в моем кожушке, а мне…

— А тебе холодно?

— Ну так, знаешь… Не очень, но все-таки.

Она промолчала, и он удобнее обнял ее рукой за плечи. Его большое и сильное тело источало приятное для нее тепло, и она, притихнув, почти обмерла под его рукой.

— Экая ты малышка! — переходя на шепот, сказал он с заметными нотками нежности. Ей вдруг стало смешно — никто не называл ее малышкой, — была она хотя и невысокого роста, но крепко сбитой, ловкой девчонкой.

— Я не малышка, — сказала она. — Я, знаешь, сильная.

— Да ну?

— В самом деле. Могу повалить. Даже такого, как ты.

— Как я?

— Ну.

Кажется, это было уже слишком, она шутливо преувеличивала, потому что чувствовала исходившую от него угрозу и неумело пыталась противостоять ей.

— Что, Дозорцев научил? — заинтересованно спросил он. — Самбо?

— Да, самбо.

— Гляди ты! Ну и разведчица!

— А что? Разве плохо?

— Нет, почему же? Еще бы оружие. Но оружия небось не дали?

— Разведчику не обязательно оружие. Лучше хорошие документы.

— Это конечно.

— А у тебя есть документы? У меня какой-то аусвайс потрепанный. Как бы не влипнуть с ним.

— Потрепанный — это хорошо. Надежнее потрепанный.

— По аусвайсу я Аделаида, понял? — сообщила Зоське. — А тебя как по документу?

— А все так же: Антон Голубин.

— А разве не заменили? Полагается же заменить имя и фамилию.

— Зачем менять? У меня документ незаменимый. — Он тихонько двинул бедром. — Револьвер системы «Наган».

— Ой! — удивилась Зоська. — Как же это? А вдруг проверка?

— На случай проверки это понадежнее твоего аусвайса.

Унимая дрожь, Зоська настороженно примолкла — то, что у Антона оказалось оружие, ей не понравилось. Зачем оружие?

Так бы они спокойно пробирались проселками, выдавая себя за селян из какой-нибудь дальней деревни, в случае задержки и обыска — в карманах ничего подозрительного, как и учил Дозорцев. А тут — наган! Как бы через этот наган не провалить задание и самим не погибнуть.

— А в штабе там знают, что ты с наганом?

— Я сам лучше знаю, с чем мне идти.

— Ой, я боюсь…

— А ты не бойся. Ты на меня положись. Уж мы как-нибудь, — проговорил он игриво и, сжав ее плечи, вдруг поцеловал возле губ.

— Ой! Ты что?

— Ничего, ничего… Знаешь, после той встречи утром я не мог себе места найти.

— Это почему? — в сладком предчувствии спросила Зоська.

— Потому. За тебя испугался.

— О, дурачок! Ну чего ты? — ласково сказала она, невольно прижимаясь к его широкой груди. — Я уже не маленькая. Уже ходила в Михневичи. Помнишь, как там Стукачева повесили?

— Михневичи что? Михневичи тогда рядом были. А тут километров тридцать. По прямой если.

— Так ты за меня испугался? — переспросила она, блаженно улыбаясь в темноте. Это его признание показалось ей таким странным и таким сладостным, что она захотела снова услышать его.

— Ну. А ты это… Уже согрелась, — объявил он, все теснее обхватывая ее за плечи. Она чувствовала на своем лице его разгоряченное дыхание, сердце ее учащенно забилось, отходящими от стужи пальцами она молча вцепилась в его руки. Но он с настойчивой силой все больше наваливался на нее, руки его скользнули под кожушком к ее бедрам, и она, испугавшись, вскрикнула:

— Ты что! А ну брось! И прочь руки, а то…

— Что?

— Кричать буду!

— Да?

— А ты думал?

— Ну что ж, — сказал он, подумав, и вдруг разнял у нее за спиной свои длинные руки. — Кричать не стоит. Спать будем.

Зоська промолчала, отходя от минутного возбуждения, удобнее закуталась в полу кожушка.

— Ты это не думай. Я не такая.

— Ладно, — сказал он устало. — Считай, я пошутил. Пошутить же можно?

— Пошутить можно. Но надо знать как.

— А ты, гляжу, злюка.

— Пусть злюка…

— Вот уж не думал.

— Может, пойдешь один? Пожалуйста! Плакать не стану.

— Пока погожу, — не сразу ответил он и умолк. Она тоже умолкла, почувствовав, что такой разговор — почти ссора, а ссориться с ним ей совсем не хотелось.

3

Закопавшись по плечи в сено и вдыхая его крепкий травяной аромат, Антон сделал вид, что засыпает. От Зоськи он даже слегка отстранился, оставляя ее в наложенном им углублении. Конечно, вместе под кожушком было бы теплее обоим, но Антон не хотел лезть к ней. Еще подумает, что ему только это и надо, что за этим он и бежал следом, догоняя ее в ночи. Но для него вовсе не это было главное, и не затем он догонял ее, едва не потеряв на болоте. Хотя, разумеется, его, мужчину, влекла ее юная женственность.

Теперь он не помнил даже, когда все началось. Возможно, с той вечеринки в Заглядках, когда он танцевал с нею «Страдание», или скорее с того заполошного дня, когда отряд Кузнецова, оставив обжитый лагерь в Селицком лесу, поспешно перебазировался за болото. На новом месте их встретила промозглая глушь старого ельника. Уходя от преследования, они были голодны и устали как черти. После короткого отдыха командир взвода выделил троих партизан оборудовать отрядную кухню. Двое отправились на поиски чистой воды, а Антон принялся за устройство очага-топки, — под их закопченный таган надо было выкопать яму. Он сразу лихо взялся за дело, угрелся, вспотел и, подумав, что надо снять полушубок, увидел Зоську. Неслышно подойдя к нему сзади, та стояла и улыбалась.

— Что, помогать пришла? — спросил он, тоже улыбнувшись.

— Ну, такому помогать! Один справишься. Вон ручищи какие широкие, как лопаты, — засмеялась она, и он почему-то с неловкостью посмотрел на свои испачканные землей ладони.

— На пустой желудок любые руки ослабнут.

— Проголодался, бедненький. На вот тебе…

Зоська шагнула поближе и, протянув маленький белый кулачок, отсыпала ему полгорсти крупного сухого гороха.

— Подкрепляйся, завтрак не скоро.

И снова, как-то загадочно улыбнувшись, неторопливо пошла в ельник, где слышались голоса хлопцев, строивших буданы для жилья. Он посмотрел вслед ее маленькой ладной фигурке в сапожках, юбке и какой-то широкой, не по росту, куртке и подумал с завистью: «Славная девчонка!..»