Ночь в Лиссабоне - Ремарк Эрих Мария (бесплатные онлайн книги читаем полные TXT) 📗
— Ничем не пахнет, Элен. Так скоро это не бывает.
— Пахнет.
— Может быть, это пахнет зелень.
Эмигранты принесли несколько лавровых ветвей и пристроили вместе со свечой возле умершей.
— Чего ради вы притащили эти ветки? Завтра ее разрежут, части бросят в ведро и будут продавать как мясные отходы для животных.
— Они их не продают, Элен. Анатомированные трупы сжигают или хоронят, — сказал я и обнял ее. Она освободилась из моих рук.
— Я не хочу, чтобы меня резали.
— Зачем же тебя резать?
— Обещай мне, — сказала она, не слушая меня.
— Я легко могу тебе это обещать.
— Закрой окно. Я опять чувствую запах.
Я встал и закрыл окно. На небе была ясная луна, и кошка опять сидела на своем месте. Она зашипела и отпрыгнула прочь, когда я задел ее створкой окна.
— Что это было? — спросила Элен позади меня.
— Кошка.
— Она тоже чувствует это, ты видишь?
Я обернулся.
— Она сидит тут каждую ночь и ждет, когда канарейка выйдет из своей клетки. Спи, Элен. Тебе просто приснилось. Из той комнаты в самом деле ничем не пахнет.
— Если это не она, значит, запах идет от меня. Перестань лгать! — сказала она вдруг резко.
— Боже мой, Элен! Ни от кого ничем не пахнет! Если чем и может пахнуть, так только чесноком снизу, из ресторана. Пожалуйста! — я взял маленький флакон одеколона — этими вещами я в то время торговал на черном рынке — и побрызгал вокруг. — Видишь! Воздух совершенно чист.
Она все еще, выпрямившись, сидела в постели.
— Ну, вот ты и признался тоже, — сказала она. — Иначе ты не взялся бы за одеколон.
— Тут не в чем признаваться. Я сделал это, чтобы только успокоить тебя.
— Я знаю, что ты так думаешь, — возразила она. — Ты думаешь, что от меня идет запах. Так же, как от той, рядом. Не надо лгать! Я вижу это по твоим глазам, и вижу давно! Ты думаешь, я не замечаю, как ты меня разглядываешь, когда тебе кажется, что я не вижу! Я знаю, что вызываю в тебе отвращение, я знаю это, я вижу это, я чувствую это каждый день. Я знаю, о чем ты думаешь! Ты не веришь тому, что говорят врачи! Ты думаешь о чем-то другом, тебе кажется, что ты чувствуешь запах, и я тебе противна! Почему же ты не скажешь мне об этом честно?
На мгновение я замер. Если она хочет говорить дальше, пусть скажет все. Но она замолчала. Я чувствовал, что она вся дрожит. На ней не было лица. Она сидела в кровати, бледная, подавшись вперед и опершись на руки, с громадными пылающими глазами и сильно накрашенным ртом — она теперь красила губы, даже ложась спать, — и пристально смотрела на меня, словно раненое животное, вот-вот готовое прыгнуть.
Она долго не могла успокоиться. Наконец, я спустился на первый этаж к Бауму, постучал к нему и купил небольшую бутылку коньяку. Мы сидели на кровати, пили и ждали утра.
На рассвете пришли за телом. Взбираясь вверх по лестнице, они громко стучали ботинками, носилки задевали стены. Были слышны шутки и смех. Часом позже явились новые жильцы.
17
В те дни я иногда торговал кухонными принадлежностями — жестяными терками, ножами, картофелечистками и прочей мелочью, для которой не требуется чемодана, вызывающего подозрения. Дважды я возвращался в нашу комнату раньше обычного и не заставал Элен. Я ждал ее, и каждый раз меня охватывала тревога. Привратница говорила, что за ней никто не заходит и что она сама исчезает на несколько часов. Это стало происходить все чаще.
Возвращалась она поздно вечером. С замкнутым лицом и стараясь не смотреть на меня. Я не знал, что мне делать. Молчать? Но это было бы еще хуже.
— Где ты была, Элен? — спрашивал я.
— Гуляла.
— При такой погоде?
— Да, при такой погоде. Не контролируй меня, пожалуйста.
— Я не контролирую тебя, — отвечал я, — я только боюсь, чтобы тебя не арестовала полиция.
У нее вырвался злой смех:
— Полиция меня больше не арестует.
— Хотел бы в это верить.
Она бросила на меня изучающий взгляд:
— Если ты будешь спрашивать дальше, я сейчас же уйду опять. Разве ты не понимаешь, что я не хочу, чтобы ты за мной все время следил? Дома на улице не интересуются мной. Они не испытывают ко мне никакого интереса. И люди, которые проходят мимо, равнодушны ко мне. Они меня ни о чем не спрашивают и не подсматривают за мной!
Я понимал, что она имела в виду! Там никто не знал о ее болезни. Там она не была пациенткой, она была женщиной. И она хотела оставаться женщиной. Она хотела жить. А быть пациенткой означало для нее медленную смерть.
Ночью она плакала во сне, а днем все забывала. Это были сумерки, которых она не могла вынести. Словно отравленная паутина лежала на ее сердце, стиснутом страхом. Я видел, что ей все больше и больше требовалось обезболивающее. Я поговорил с Левизоном, который в прошлом был врачам, а теперь промышлял гороскопами. Он сказал, что уже поздно, слишком поздно и ничем другим помочь уже нельзя. Это было то же самое, что говорил Дюбуа.
Отныне она все чаще приходила домой поздно. Она боялась, что я буду ее расспрашивать. Я не стал этого делать. Однажды, когда я был дома один, принесли букет роз для нее. Я ушел, а когда вернулся, букета уже не было.
Она начала пить. Нашлись доброжелатели, которые сочли необходимым сообщить мне, что они видели ее в барах. Она там бывала не одна.
Я все ходил в американское консульство. Это была соломинка, за которую я хватался, как утопающий. В конце концов мне разрешили ждать в вестибюле. Не больше. Дни проходили, не принося ничего нового.
Потом меня все-таки сцапали. Как-то раз, в двадцати метрах от консульства, полиция вдруг перекрыла улицу. Я попытался добежать до консульства, но при этом сразу же привлек внимание. Кто достигал консульства, был спасен. Я видел, как Лахман скрылся в дверях, бросился следом и почти прорвался, но споткнулся о выставленную ногу жандарма.
— Задержать парня во что бы то ни стало, — сказал, усмехаясь, человек в штатском. — Он что-то очень торопится.
Началась проверка документов. Шестерых задержали. Полицейские сняли оцепление и ушли. Нас вдруг окружили агенты в штатском. Они оттеснили нас, погрузили в крытый грузовик и отвезли в дом на окраине, который одиноко стоял в глубине сада. Все это было похоже на идиотский кинофильм, — сказал Шварц. — Но разве все девять последних лет не были одним пошлым кровавым фильмом?
— Это было гестапо? — спросил я.
Шварц кивнул.
— Теперь мне кажется просто чудом, что они не схватили меня раньше. Я знал, что Георг не перестанет нас разыскивать. Улыбающийся молодой человек объявил мне об этом, забирая мои бумаги. К несчастью, со мной был и паспорт Элен, я взял его, идя в консульство.
— Вот и пожаловала, наконец, к нам одна из наших рыбок, — сказал молодой человек. — Скоро приплывет и вторая.
Он улыбнулся и ударил меня в лицо рукой, унизанной кольцами.
— Как вы думаете, Шварц?
Я вытер кровь, которая выступила на губах от удара колец. В комнате было еще двое в штатском.
— Или, может быть, вы сообщите нам адрес сами? — спросил красавчик, улыбаясь.
— Я его не знаю, — отвечал я. — Я сам ищу мою жену. Неделю назад мы поссорились, и она убежала.
— Поссорились? Как нехорошо! — красавчик снова ударил меня по лицу. — Вот вам в наказание!
— Сделать ему встряску, шеф? — спросил один из псов, стоявших позади.
Девическое лицо красавчика расплылось в улыбке.
— Объясните ему сначала, Меллер, что такое встряска.
Меллер объяснил мне, что мне перетянут член проволокой, а потом вздернут.
— Знакомы вы с этим? Ведь вы уже раз побывали в лагере? — спросил красавчик.
Я еще не был знаком.
— Мое изобретение, — сказал он. — Впрочем, для начала мы можем сделать и проще. Вашу драгоценность мы стянем проволокой так, что в нее не просочится больше ни капли крови. Представляете, как вы будете орать через час? А для того, чтобы вас успокоить, мы набьем вам ротик опилками. Не правда ли, мило?
