Могикане Парижа - Дюма Александр (читать книги онлайн полностью без сокращений .txt) 📗
– Камилл!
– Да, я уеду! Я поставлю между собою и своей страстью непреодолимую преграду, уеду за море и поселюсь в Шотландии или в Англии, оставлю и Париж, и Кармелиту, и даже тебя самого.
Он зарыдал и бросился на диван.
Коломбо стоял перед ним молчаливый и твердый, как скалы его родины, о которые уже шесть тысяч лет бесплодно хлещут морские волны.
– Благодарю тебя за твое великодушное намерение, – заговорил он наконец. – Я нахожу это величайшей жертвой, какую ты только мог мне принести. Но теперь это уже слишком поздно, Камилл.
– Как поздно? – с удивлением спросил креол, поднимая свое залитое слезами лицо.
– Да, слишком поздно! – повторил Коломбо. – Если бы у меня даже и хватило эгоизма воспользоваться твоей жертвой, то разве возможно теперь вырвать из сердца Кармелиты любовь к тебе?
– Так и Кармелита любит меня? Ты в этом уверен? – вскричал Камилл, мгновенно вскакивая на ноги.
Коломбо пристально смотрел ему в лицо, которое вдруг высохло, как под лучами тропического солнца.
– Да, она любит тебя! – проговорил он.
Камилл только теперь понял, сколько эгоизма было в этом взрыве радости, который вспыхнул в его душе и показался в глазах.
– Я уеду! – решительно повторил он. – С глаз долой – из сердца вон.
– Нет, вы не расстанетесь, – ответил Коломбо, – или, вернее, я не разлучу вас. Пойми, что я был бы просто подлецом, если бы не смог победить в себе любовь, которая могла бы сделать несчастными моего брата и мою сестру.
– Коломбо! Коломбо! – почти кричал креол, видя муку, которую старался скрыть бретонец, и пытаясь прекратить ее.
– Не волнуйся обо мне, Камилл. Скоро наступят каникулы, я и уеду.
– Никогда!
– Я уеду, и это так же верно, как и то, что я теперь говорю с тобою. Но обещай мне только одно, Камилл, – прибавил он заметно дрогнувшим голосом.
– Что же именно?
– Обещай, что сделаешь Кармелиту счастливой.
– Коломбо! – вскричал креол и горячо обнял его.
– Поклянись, что станешь уважать ее невинность до самой вашей свадьбы.
– Клянусь тебе в этом перед самим Богом! – торжественно произнес Камилл.
– Ну, вот и хорошо! – сказал Коломбо, утирая глаза.
– Я могу теперь уехать несколькими днями раньше… Пойми, Камилл, – продолжал он заметно глуше, – как бы ни был я силен, но ведь я отрекся от своих надежд еще слишком недавно, и вид вашего счастья все еще составляет для меня нестерпимую муку. Да и, наконец, одно мое присутствие было бы и для вас самих и оскорблением, и помехой… Оно казалось бы вам живым упреком… Так лучше – я уеду завтра, а горе, которое меня гонит, будет иметь хоть ту хорошую сторону, что доставит моему отцу хоть несколько лишних дней счастья.
– Ах, Коломбо! – страстно проговорил креол, снова бросаясь в объятия благородного бретонца. – Ах, Коломбо, какой я жалкий и ничтожный человек по сравнению с тобой! Прости, прости меня за то, что ради меня ты должен отречься от своего величайшего счастья! Но, вот видишь, мой чудный, мой почтенный друг, когда я говорил тебе, что собираюсь уехать, то я лгал тебе. Я ни за что не уехал бы, а просто хотел застрелиться.
– Несчастный! Сумасшедший! – вздохнул Коломбо. – А вот я так уеду – без малейшей мысли о само убийстве. Мне даже думать об этом нельзя: у меня есть отец.
Он помолчал и несколько успокоился.
– А между тем, – проговорил он задумчиво, – ты сам поймешь, что за женщину, которую любишь, умереть ведь можно.
– Да. Я даже не понимаю, как можно жить без нее.
– И это совершенно верно. Мне самому приходили в голову такие мысли.
– Тебе, Коломбо? – переспросил Камилл не без ужаса, потому что знал, что для мрачного бретонца слова эти имели совсем иной смысл, чем для него, легкомысленного сына юга.
– Да, мне, мне, Камилл! – ответил Коломбо. – Только ты не беспокойся, не волнуйся…
– Ах, да! Ты ведь сам сказал: у тебя есть отец.
– Да. Но, кроме отца, у меня есть еще вы двое. Вы мои друзья, а мне было бы страшно, что тень моя будет для вас упреком. Ну, а теперь с богом иди спать. Ты видишь – я спокоен. Теперь мне больше всего на свете хочется поскорее увидеть отца.
Камилл с видимым удовольствием прислушался к этим словам и скоро ушел, оставляя в полном одиночестве Коломбо, который был молчалив, как дерево, лишившееся листвы весною.
– Отец! – проговорил Коломбо в раздумьи. – Кажется, было бы гораздо лучше, если бы я никогда с ним не расставался.
X. Отъезд
Коломбо решил, что уедет на следующий день вечером.
Объяснение с Кармелитой было чрезвычайно тягостно.
Она сидела у себя и работала, когда к ней вошли Коломбо с Камиллом.
Все трое как-то странно молчали. Молодые люди с усилием переводили дыхание, но девушка дышала ровно и была спокойна.
Кармелита была удивлена этим странным молчанием и только что собралась спросить, что оно выражает, как Коломбо грустно проговорил:
– Я уезжаю, Кармелита.
Она вздрогнула и быстро подняла голову.
– Как уезжаете?
– Да, нужно ехать.
– Куда же?
– В Бретань.
– В Бретань? Это почему же? Ведь каникулы начнутся только через месяц.
– Так нужно, Кармелита.
Девушка пристально посмотрела ему в лицо.
– Нужно? – повторила она.
Коломбо собрал все свои силы, чтобы произнести ложь, которую задумал еще накануне.
– Этого желает мой отец, – ответил он.
Но губы честного бретонца так не привыкли ко лжи, что он скорее пробормотал, чем проговорил эти слова.
– Так вы уезжаете!.. А что же будет со мною!? – сказала девушка грустно и с прелестным эгоизмом.
У Коломбо замерло сердце. Он побледнел, как мертвец.
Камилл, напротив, вспыхнул.
– Ведь вы знаете, Кармелита, – сказал Коломбо – в человеческом языке есть слово, о которое разбиваются все наши надежды и желания, и слово это: надо.
Он произнес эти слова с такой твердостью, будто их проговорила сама судьба.
Кармелита опустила голову.
Оба молодых человека видели, как на работу, бывшую у нее в руках, потекли слезы.
Тогда в душе бретонца поднялась тяжелая борьба. Камилл по лицу его видел, как сильно он страдал. Может быть, он даже не выдержал бы, упал перед Кармелитой на колени и признался ей во всем. Но в это время Камилл положил ему руку на плечо и проговорил:
– Коломбо, милейший друг, ради бога, не уезжай!
Эти слова вернули Коломбо всю его твердость.
Камилл знал, что делал и какое влияние произведут его слова на сердце друга.
Большего он не сказал потому, что то, чего он хотел, было достигнуто и этими немногими словами.
Вечер прошел грустно.
Только в самую минуту расставания молодые люди заглянули каждый в свое сердце.
Коломбо понял, что любит Кармелиту непреодолимой, страстной любовью. Вырвать эту любовь из своего сердца значило для него все равно, что вырвать и сердце из груди.
Кармелита тоже поняла, как серьезно и сильно любит она Коломбо. Но когда ночью, среди своих девичьих раздумий она стала размышлять о браке, которым, по ее мнению, должны увенчаться все такие отношения, ей вдруг представился вопрос: позволит ли старый гордый граф, чтобы его сын женился на скромной девушке без гром кого имени.
Отец ее действительно погиб на поле битвы в чине капитана. Но эпоха Реставрации положила между людьми, служившими Наполеону, и теми, кто служил Людовику XVIII, такую непроходимую пропасть, что даже Кармелите было ясно, что граф де Пеноель едва ли согласится на брак сына с дочерью капитана Жерве.
Прежде всего ей пришло в голову, что отец Коломбо узнал о том, в какой дружбе они живут, и вызвал сына, чтобы положить этому конец. Мысль эта возмутила гордость девушки, и она решила больше ни о чем не спрашивать.
Последние часы перед разлукой прошли еще грустнее. У каждого из троих друзей не раз замирали слова на гу бах, а на глаза набегали слезы.
Но даже и в эти мучительные часы бретонец ни одним взглядом не выдал душившей его страсти. Он, как молодой спартанец, не переставал улыбаться. Правда только, что улыбка эта была грустная.
