Убить пересмешника - Ли Харпер (книги полностью бесплатно TXT) 📗
Джим ухмыльнулся, вошёл в дом, и Кэлпурния молча кивнула в знак, что Дилл может ужинать с нами.
— Только сейчас же позвони мисс Рейчел и скажи, что ты у нас, — велела она Диллу. — Она с ног сбилась, всюду бегала, тебя искала… Смотри, утром возьмёт да и отправит тебя назад в Меридиан!
Нас встретила тётя Александра и чуть в обморок не упала, когда Кэлпурния сказала, где мы были. Мы сказали, что Аттикус позволил нам вернуться, и она за весь ужин ни слова не вымолвила — наверно, очень на него обиделась. Она уныло уставилась в свою тарелку и стала ковырять в ней вилкой, а Кэлпурния щедро накладывала Джиму, Диллу и мне картофельный салат с ветчиной, наливала нам молоко и всё время ворчала себе под нос: постыдились бы…
— Да ешьте потихоньку, не торопитесь, — скомандовала она под конец.
Преподобный Сайкс сберёг для нас места. Удивительное дело, мы проужинали целый час, а ещё удивительнее, что в зале суда почти ничего не изменилось; только скамьи присяжных опустели и подсудимого нет. Судья Тейлор тоже уходил, но, как раз когда мы усаживались, он вернулся.
— Почти никто и с места не двинулся, — сказал Джим.
— Когда присяжные ушли, некоторые из публики тоже вышли, — сказал преподобный Сайкс. — Мужчины принесли жёнам поесть, и матери покормили детей.
— А они давно ушли? — спросил Джим.
— С полчаса. Мистер Финч и мистер Джилмер говорили ещё немного, а потом судья Тейлор напутствовал присяжных.
— Ну и как он? — спросил Джим.
— Что он сказал? О, он говорил прекрасно! Я на него ничуть не в обиде, он всё сказал по справедливости. Вроде как — если вы верите в одно, значит, должны вынести такой приговор, а если в другое, значит, эдакий. Кажется мне, он немного склонялся в нашу сторону… — Преподобный Сайкс почесал в затылке.
Джим улыбнулся.
— Ему не положено склоняться ни в какую сторону, ваше преподобие, но не беспокойтесь, мы всё равно выиграли, — сказал он с видом знатока. — Никакой состав присяжных не может обвинить на основании таких показаний…
— Не будьте так уверены, мистер Джим, я на своём веку ни разу не видел, чтобы присяжные решили в пользу цветного против белого…
Но Джим заспорил и стал разбирать все показания в свете своих собственных взглядов на закон об изнасиловании: если она не против, это уже не изнасилование, но надо, чтоб ей исполнилось восемнадцать (это у нас, в Алабаме), а Мэйелле все девятнадцать. А если ты против, так брыкайся и кричи, а уж тогда надо, чтоб тебя осилили, совладали с тобой, а лучше всего так стукнули, чтоб свалить без сознания. А если тебе восемнадцати нет, тогда и без этого будут судить.
— Мистер Джим, — несмело перебил преподобный Сайкс, — маленькой леди не стоило бы слушать про такие вещи…
— Да она ж не понимает, о чём речь, — возразил Джим. — Это всё дела взрослые, верно, Глазастик?
— Ничего подобного, прекрасно я всё понимаю. — Наверно, я сказала это уж очень убедительно: Джим замолчал и больше про это не заговаривал.
— Который час, мистер Сайкс? — спросил он.
— Скоро восемь.
Я поглядела вниз и увидела Аттикуса, он шагал вдоль окон, потом пошёл вдоль барьера к скамьям присяжных. Посмотрел на скамьи, на судью Тейлора и пошёл назад к окнам.
Я поймала его взгляд и помахала ему. Он кивнул в ответ и пошёл своей дорогой.
Мистер Джилмер разговаривал у окна с мистером Андервудом. Берт, секретарь суда, курил сигарету за сигаретой; он откинулся на стуле, задрал ноги на стол. Одни только судейские — Аттикус, мистер Джилмер, спавший крепким сном судья Тейлор и Берт — вели себя, как обычно. Никогда ещё я не видела, чтобы в переполненном зале суда было так тихо. Иногда закапризничает младенец, пробежит кто-нибудь из детей, а взрослые сидят, будто в церкви. И на галерее вокруг нас негры ждали не шевелясь, с истинно библейским терпением.
Дряхлые часы, поднатужась, пробили восемь гулких ударов, которые отдались у нас во всём теле.
Когда пробило одиннадцать, я уже ничего не чувствовала, я давно устала бороться со сном, прислонилась к уютному боку преподобного Сайкса и задремала. Но тут разом проснулась и, чтобы не заснуть снова, принялась старательно считать головы внизу: оказалось шестнадцать лысых, четырнадцать могли сойти за рыжих, сорок чёрных и каштановых и… тут я вспомнила: один раз, когда Джим ненадолго увлёкся психологическими опытами, он сказал, если много народу, ну, хоть полный стадион, изо всех сил станет думать про одно и то же, ну, хоть чтоб загорелось дерево в лесу, это дерево возьмёт и загорится само собой. Я вдруг обрадовалась: вот бы попросить всех, кто сидит внизу, изо всех сил думать, чтоб Тома Робинсона освободили, но потом сообразила — если все так же устали, как я, ничего у нас не получится.
Дилл положил голову на плечо Джима и спал крепким сном, и Джим сидел совсем тихо.
— Как долго, правда? — сказала я.
— Ясно, долго, Глазастик, — весело ответил Джим.
— А ведь по-твоему выходило — они всё решат в пять минут.
Джим поднял брови.
— Ты ещё кое-чего не понимаешь, — сказал он, а я так устала, мне даже не захотелось спорить.
Но, наверно, я была не очень сонная, потому что стала чувствовать себя как-то странно. Совсем как прошлой зимой, меня даже дрожь пробрала, а ведь было жарко.
Чувство это делалось всё сильнее, и, наконец, в зале суда стало совсем как в холодное февральское утро, когда замолчали пересмешники, и плотники, которые строили мисс Моди новый дом, перестали стучать молотками, и все двери у всех соседей закрылись наглухо, точно в доме Рэдли. Безлюдная, пустынная, замершая в ожидании улица — и набитый битком зал суда. Эта душная летняя ночь всё равно, что то зимнее утро. Вошёл мистер Гек Тейт и говорит с Аттикусом, и мне кажется: на нём высокие сапоги и охотничья куртка. Аттикус уже не расхаживает по залу, он поставил ногу на перекладину стула, слушает мистера Тейта и медленно поглаживает коленку. Вот-вот мистер Тейт скажет:
— Стреляйте, мистер Финч…
Но вместо этого он властно крикнул!
— К порядку!
И все поспешно подняли головы. Мистер Тейт вышел из зала и вернулся с Томом Робинсоном. Он провёл его на место возле Аттикуса и остановился рядом. Судья Тейлор очнулся, выпрямился и насторожённо уставился на пустые скамьи присяжных.
Дальше всё было как во сне: вернулись присяжные, они двигались медленно, будто пловцы под водой, и голос судьи Тейлора доносился слабо, словно издалека. И тут я увидела то, что замечаешь, на что обращаешь внимание, только если у тебя отец адвокат, и это было всё равно, что смотреть, как Аттикус выходит на середину улицы, вскидывает ружьё, спускает курок, — и всё время знать, что ружьё не заряжено.
Присяжные никогда не смотрят на подсудимого, если они вынесли обвинительный приговор. Когда эти присяжные вернулись в зал, ни один из них не взглянул на Тома Робинсона. Старшина передал мистеру Тейту лист бумаги, мистер Тейт передал его секретарю, а тот — судье.
Я зажмурилась. Судья Тейлор читал: «Виновен… виновен… виновен… виновен». Я украдкой поглядела на Джима: он так вцепился в перила, что пальцы побелели, и от каждого «виновен» плечи у него вздрагивали, как от удара.
Судья Тейлор что-то говорил. Он зачем-то сжимал в руке молоток, но не стучал им. Будто в тумане я увидела — Аттикус собрал со стола бумаги и сунул в портфель. Щёлкнул замком, подошёл к секретарю суда, что-то ему сказал, кивнул мистеру Джилмеру, потом подошёл к Тому Робинсону и стал ему что-то шептать. И положил руку ему на плечо. Потом снял со спинки стула свой пиджак и накинул его. И вышел из зала, но не в ту дверь, как всегда. Он быстро прошёл через весь зал к южному выходу — видно, хотел поскорей попасть домой. Я всё время смотрела на него. Он так и не взглянул наверх.
Кто-то легонько толкнул меня, но мне не хотелось оборачиваться, я не отрываясь смотрела на людей внизу, на Аттикуса, который одиноко шёл по проходу.
— Мисс Джин Луиза.
Я оглянулась. Все стояли. Вокруг нас и по всей галерее негры вставали с мест.
