Белая гвардия - Булгаков Михаил Афанасьевич (читать книги онлайн регистрации .TXT) 📗
Открывалась она стаей мальчишек. Они бежали и прыгали задом и свистали пронзительно. Затем шел по истоптанной мостовой человек с блуждающими в ужасе и тоске глазами в расстегнутой и порванной бекеше и без шапки. Лицо у него было окровавлено, а из глаз текли слезы. Расстегнутый открывал широкий рот и кричал тонким, но совершенно осипшим голосом, мешая русские и украинские слова:
– Вы не маете права! Я известный украинский поэт. Моя фамилия Горболаз. Я написал антологию украинской поэзии. Я жаловаться буду председателю Рады и министру. Це неописуемо!
– Бей его, стерву, карманщика, – кричали с тротуаров.
– Я, – отчаянно надрываясь и поворачиваясь во все стороны, кричал окровавленный, – зробив попытку задержать большевика-провокатора...
– Что, что, что, – гремело на тротуарах.
– Кого это?!
– Покушение на Петлюру.
– Ну?!
– Стрелял, сукин сын, в нашего батько.
– Так вин же украинец.
– Сволочь он, не украинец, – бубнил чей-то бас, – кошельки срезал.
– Ф-юх, – презрительно свистали мальчишки.
– Что такое? По какому праву?
– Большевика-провокатора поймали. Убить его, падаль, на месте.
Сзади окровавленного ползла взволнованная толпа, мелькал на папахе золотогалунный хвост и концы двух винтовок. Некто, туго перепоясанный цветным поясом, шел рядом с окровавленным развалистой походкой и изредка, когда тот особенно громко кричал, механически ударял его кулаком по шее; тогда злополучный арестованный, хотевший схватить неуловимое, умолкал и начинал бурно, но беззвучно рыдать.
Двое студентов пропустили процессию. Когда она отошла, высокий подхватил под руку низенького и зашептал злорадным голосом:
– Так его, так его. От сердца отлегло. Ну, одно тебе скажу, Карась, молодцы большевики. Клянусь честью – молодцы. Вот работа так работа! Видал, как ловко орателя сплавили? И смелы. За что люблю – за смелость, мать их за ногу.
Маленький сказал тихо:
– Если теперь не выпить, повеситься можно.
– Это мысль. Мысль, – оживленно подтвердил высокий. – У тебя сколько?
– Двести.
– У меня полтораста. Зайдем к Тамарке, возьмем полторы...
– Заперто.
– Откроет.
Двое повернули на Владимирскую, дошли до двухэтажного домика с вывеской: «Бакалейная торговля», а рядом «Погреб – замок Тамары». Нырнув по ступеням вниз, двое стали осторожно постукивать в стеклянную двойную дверь.
17
Заветной цели, о которой Николка думал все эти три дня, когда события падали в семью, как камни, цели, связанной с загадочными последними словами распростертого на снегу, цели этой Николка достиг. Но для этого ему пришлось весь день перед парадом бегать по городу и посетить не менее девяти адресов. И много раз в этой беготне Николка терял присутствие духа, и падал, и опять поднимался, и все-таки добился.
На самой окраине, в Литовской улице, в маленьком домишке он разыскал одного из второго отделения дружины и от него узнал адрес, имя и отчество Ная.
Николка боролся часа два с бурными народными волнами, пытаясь пересечь Софийскую площадь. Но площадь нельзя было пересечь, ну просто немыслимо! Тогда около получаса потерял иззябший Николка, чтобы выбраться из тесных клещей и вернуться к исходной точке – к Михайловскому монастырю. От него по Костельной пытался Николка, дав большого крюку, пробраться на Крещатик, вниз, а оттуда окольными, нижними путями на Мало-Провальную. И это оказалось невозможным! По Костельной вверх, густейшей змеей, шло, так же как и всюду, войско на парад. Тогда еще больший и выпуклый крюк дал Николка и в полном одиночестве оказался на Владимирской горке. По террасам и аллеям бежал Николка, среди стен белого снега, пробираясь вперед. Попадал и на площадки, где снегу было уже не так много. С террас был виден в море снега залегший напротив на горах Царский сад, а далее, влево, бесконечные черниговские пространства в полном зимнем покое за рекой Днепром – белым и важным в зимних берегах.
Был мир и полный покой, но Николке было не до покоя. Борясь со снегом, он одолевал и одолевал террасы одну за другой и только изредка удивлялся тому, что снег кое-где уже топтан, есть следы, значит, кто-то бродит по Горке и зимой.
По аллее спустился наконец Николка, облегченно вздохнул, увидел, что войска на Крещатике нет, и устремился к заветному, искомому месту. «Мало-Провальная, 21». Таков был Николкой добытый адрес, и этот незаписанный адрес крепко врезан в Николкином мозгу.
Николка волновался и робел... «Кого же и как спросить получше? Ничего не известно...» Позвонил у двери флигеля, приютившегося в первом ярусе сада. Долго не откликались, но наконец зашлепали шаги, и дверь приоткрылась немного под цепочкой. Выглянуло женское лицо в пенсне и сурово спросило из тьмы передней:
– Вам что надо?
– Позвольте узнать... Здесь живут Най-Турс?
Женское лицо стало совсем неприветливым и хмурым, стекла блеснули.
– Никаких Typс тут нету, – сказала женщина низким голосом.
Николка покраснел, смутился и опечалился...
– Это квартира пять...
– Ну да, – неохотно и подозрительно ответила женщина, – да вы скажите, вам что.
– Мне сообщили, что Typс здесь живут...
Лицо выглянуло больше и пытливо шмыгнуло по садику глазом, стараясь узнать, есть ли еще кто-нибудь за Николкой... Николка разглядел тут полный, двойной подбородок дамы.
– Да вам что?... Вы скажите мне.
Николка вздохнул и, оглянувшись, сказал:
– Я насчет Феликс Феликсовича... у меня сведения.
Лицо резко изменилось. Женщина моргнула и спросила:
– Вы кто?
– Студент.
– Подождите здесь, – захлопнулась дверь, и шаги стихли.
Через полминуты за дверью застучали каблуки, дверь открылась совсем и впустила Николку. Свет проникал в переднюю из гостиной, и Николка разглядел край пушистого мягкого кресла, а потом даму в пенсне. Николка снял фуражку, и тотчас перед ним очутилась сухонькая другая невысокая дама, со следами увядшей красоты на лице. По каким-то незначительным и неопределенным чертам, не то на висках, не то по цвету волос, Николка сообразил, что это мать Ная, и ужаснулся – как же он сообщит... Дама на него устремила упрямый, блестящий взор, и Николка пуще потерялся. Сбоку еще очутился кто-то, кажется, молодая и тоже очень похожая.
– Ну, говорите же, ну... – упрямо сказала мать...
Николка смял фуражку, взвел на даму глазами и вымолвил:
– Я... я...
Сухонькая дама – мать метнула в Николку взор черный и, как показалось ему, ненавистный и вдруг крикнула звонко, так, что отозвалось сзади Николки в стекле двери:
– Феликс убит!
Она сжала кулаки, взмахнула ими перед лицом Николки и закричала:
– Убили... Ирина, слышишь? Феликса убили!
У Николки в глазах помутилось от страха, и он отчаянно подумал: «Я ж ничего не сказал... Боже мой!» Толстая в пенсне мгновенно захлопнула за Николкой дверь. Потом быстро, быстро подбежала к сухонькой даме, охватила ее плечи и торопливо зашептала:
– Ну, Марья Францевна, ну, голубчик, успокойтесь... – Нагнулась к Николке, спросила: – Да может быть, это не так?... Господи... Вы же скажите... Неужели?...
Николка ничего на это не мог сказать... Он только отчаянно глянул вперед и опять увидал край кресла.
– Тише, Марья Францевна, тише, голубчик... Ради бога... Услышат... Воля божья... – лепетала толстая.
Мать Най-Турса валилась навзничь и кричала:
– Четыре года! Четыре года! Я жду, все жду... Жду! – Тут молодая из-за плеча Николки бросилась к матери и подхватила ее. Николке нужно было бы помочь, но он неожиданно бурно и неудержимо зарыдал и не мог остановиться.
Окна завешены шторами, в гостиной полумрак и полное молчание, в котором отвратительно пахнет лекарством...
Молчание нарушила наконец молодая – эта самая сестра. Она повернулась от окна и подошла к Николке. Николка поднялся с кресла, все еще держа в руках фуражку, с которой не мог разделаться в этих ужасных обстоятельствах. Сестра поправила машинально завиток черных волос, дернула ртом и спросила:
