Госпожа де Шамбле - Дюма Александр (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗

— Значит, я получу деньги первого сентября?

— Разве я вас когда-нибудь подводил?

— Хотел бы я на это посмотреть! — ответил я со смехом. — Ведь нотариус — это живое воплощение закона!

— Когда вы уезжаете обратно?

— Вероятно, сегодня вечером или, самое позднее, завтра. Мне предстоит кое-что купить для предстоящей поездки.

— Собираетесь попутешествовать?

— Возможно… Это напомнило мне, что, наверное, следует оставить вам доверенность на ведение всех моих дел.

— Долго ли вы будете в отъезде?

— Я еще не знаю.

— Где вы остановились?

— В гостинице «Париж», на улице Ришелье.

— Я пришлю вам документ через два часа.

Я простился с г-ном Лубоном. Два часа спустя доверенность была у меня, и 1 сентября я получил в Рёйи тридцать тысяч франков в переводных векселях лондонской фирмы Беринг и К?.

Любезный г-н Лубон, как всегда, был воплощением точности.

Он был из тех людей, у кого одно хорошее качество заменяет все прочие достоинства.

XXX

Как Вы помните, г-н де Шамбле решил открыть охотничий сезон четвертого сентября, пригласив гостей приехать третьего вечером.

Утром третьего сентября, завтракая с Альфредом, я сообщил ему, что собираюсь в Берне.

В ответ мой друг небрежно кивнул, а после завтрака сказал:

— Сегодня воскресенье; в этот день всякий префект отдыхает как простой смертный. Давай прогуляемся по парку и, чередуясь, воспоем поля и любовь, как два пастуха Вергилия:

Я привык к причудам Альфреда и сразу понял, что он хочет сказать мне что-то с глазу на глаз, чтобы не слышали слуги. Я взял приятеля под руку, и мы спустились в парк.

Не успели мы сойти с крыльца, как увидели священника из сгоревшей безымянной деревушки. Отслужив мессу, он пришел поблагодарить нас от имени своих прихожан. Наши имена, возглавлявшие подписной лист для погорельцев, принесли кюре удачу: общее число пожертвований составило десять тысяч франков — на эти деньги можно было не только заново отстроить дома, уничтоженные пожаром, но и сделать жителей деревни состоятельнее, чем они были до несчастья, а их жилье — удобнее.

Однако кюре выглядел еще более бледным и немощным, чем во время своего предыдущего визита в усадьбу. Таившаяся в нем болезнь продолжала развиваться, медленно, но неуклонно подтачивая его здоровье.

При виде священника скептическая улыбка, не сходившая с лица Альфреда, исчезла, сменившись выражением беспредельной добросердечности.

Глядя на сельского кюре, столь непохожего на аббата Морена, которому, как мне казалось, было суждено сыграть в моей судьбе зловещую или роковую роль, я спрашивал себя, каким образом одно и то же дерево — живительное дерево религии — может приносить такие разные плоды.

Мой друг упрекнул священника за то, что тот пришел слишком поздно, чтобы позавтракать вместе с нами, и стал настойчиво уговаривать его что-нибудь съесть. По настоянию Альфреда кюре попросил чашку молока.

Утомленный дорогой, священник присел на ступеньки крыльца и вытер лоб, на котором сверкали капельки пота. Между тем Альфред поднялся в дом, чтобы позвать слуг; я же, сняв шляпу, остался с почтенным гостем.

Вскоре мой друг показался на крыльце; за ним следовал слуга, держа в руках поднос с угощением.

— Может быть, зайдете в дом, отец мой, или вы предпочитаете выпить молоко, сидя под этими липами? — спросил Альфред.

— Если позволите, под липами, сударь, — отвечал кюре. — По воле Бога мне недолго осталось радоваться жизни, а я очень люблю природу. Любовь к природе и к нашим ближним — вот два чувства, позволительные для священника.

— Первое сделало вас философом, а второе — святым, господин кюре, — заметил Альфред. — Бог отлично знает, что делает.

Затем мой друг взял меня под руку и повел в парк. Он произнес резким и насмешливым тоном:

— Пойдем, Макс, пойдем. Этот священник просто волшебник: он ухитрится внушить мне уважение к людям.

— Ну, и что же здесь плохого? — спросил я.

— Дорогой Макс, ты только представь себе префекта, уважающего других! Как же можно будет, унизившись до такой степени, исполнять приказы правительства? Нет уж, уволь, я лучше повторю вслед за графом Монте-Кристо из отвратительной книги, которую написал кто-то из твоих знакомых: «Безусловно, человек — премерзкое создание!»

— И все же, дружище, ты видишь, что этот священник тоже человек.

— Да, но скорее исключение среди людей, редкая разновидность, вроде черного тюльпана, который пытаются вывести голландцы, или голубого георгина, над которым бьются бретонцы. Как сказал бы поэт, наш кюре расцвел в маленькой нормандской деревушке благодаря удачному сочетанию света и тени, но такие растения не дают ни семян, ни всходов. Давай лучше поговорим об охоте; значит, завтра господин де Шамбле открывает сезон?

— Да. Ты хочешь что-то сказать мне по этому поводу?

— Я? Нет, разве лишь, что охота будет прекрасная. Господин де Шамбле — отъявленный собственник, ревностно оберегающий свою дичь.

— Ты же сам видишь, что это не так, раз он пригласил нас пострелять.

— Голубчик, Красе одолжил Цезарю то ли тринадцать, то ли четырнадцать миллионов — я не помню точно, — когда тот отправился в Испанию в качестве претора, а Красе был жутким скрягой. Просто-напросто некоторые скупцы умеют выгодно вкладывать деньги: благодаря этим тринадцати миллионам Красе стал одним из членов триумвирата и возглавил Парфянский поход. Правда, этот поход обернулся для него скверно, но это уже детали: тем не менее, за свои тринадцать миллионов Красе получил то, к чему он стремился.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил я.

— Ничего, черт возьми! Я лишь совершаю экскурс в древнюю историю, ведь это позволено тому, кто учился в коллеже Святой Варвары, черт побери!

— Да… Но твой экскурс в древнюю историю как-то связан с господином де Шамбле.

— Это так. Он тоже недавно отправился на экскурсию, правда, всего лишь в Париж. Тебе это известно?

— Я встретил его у своего нотариуса господина Лубона.

— Да, он зашел к нему, выйдя от другого нотариуса, господина Бурдо. Впрочем, ничего удивительного: оба юриста живут на Паромной улице, почти напротив друг друга.

— Так тебе и это известно?

— Господин Лубон обслуживает трех моих тетушек; я получил вчера или позавчера от него письмо.

— Где речь идет обо мне?

— Правильно… Он пишет, что ты хочешь купить поместье в Берне, но считаешь себя недостаточно богатым для этого. Знаешь, если тебе потребуются триста-четыреста тысяч франков, мои деньги — к твоим услугам: сто тысяч из моих кровных, как сказал бы нотариус, и по сто тысяч от каждой тетушки — это меня отнюдь не разорит. Ты уже приобрел имение в Жювиньи, а теперь станешь владельцем усадьбы в Берне. Таким образом, когда господин де Шамбле проиграет свой последний клочок земли и застрелится, ты сможешь жениться на его вдове — третий муж вернет графине то, что отнял у нее второй.

— Друг мой, — серьезно сказал я Альфреду, державшему меня под руку, и положил свою ладонь поверх его руки, — умоляю тебя, никогда не смейся над госпожой де Шамбле.

— Боже упаси смеяться над такой женщиной, дорогой Макс! — воскликнул мой друг, перестав улыбаться. — У нее такое же доброе сердце и невинная душа, как у нашего умирающего священника; это две безупречно чистые лилии. И вот, видишь, ни она, ни он не оставят потомства. Если бы у нас было больше таких священников, как этот деревенский кюре, на земле не осталось бы безбожников. Если бы все женщины походили на госпожу де Шамбле, на свете перевелись бы холостяки. Послушай же старого холостяка, друг мой, холостяка по складу характера и убеждению: раз ты любишь госпожу де Шамбле и графиня любит тебя, женись на ней, когда ты сможешь это сделать, и в этот день…